Амос Оз - Черный ящик Страница 25

Только напиши мне, чего ты хочешь. Я все еще не дал тебе ответа: почему развелся с тобой? Среди бумаг на моем письменном столе лежит листок, на котором я записал, что слово «ритуал» происходит от латинского «ритус», что примерно означает «истинное состояние». А быть может, «устойчивая привычка». Что же до слова «фанатизм», то, возможно, оно происходит от «фанус» – «храм» или «место для молитвы». А что есть «скромность»? «Скромность» в смысле «смирение»? На латыни это понятие выражается словом «гумилус», которое происходит, по-видимому, от «гумус» – «земля». Смиренна ли земля? Скромна ли она? На первый взгляд, каждый может делать с ней все, что только пожелает. Проникать в ее лоно, изменять ее, бросать в нее свое семя. Но в конце концов, она поглощает всех, кто посягает на нее. И пребывает в вечном молчании.

У тебя есть материнское лоно – и в этом твое преимущество. Это – ответ на твой вопрос. Изначально не было у меня шанса, и потому я бежал от тебя. Пока твоя длинная рука не настигла меня в моей пещере. Твоя победа – детская игра. С расстояния в двадцать тысяч километров тебе удалось поразить пустой, оставленный экипажем танк.

Десять минут до полуночи. Буря слегка поутихла, но электричества все еще нет. Быть может, я позвоню Аннабель, моей секретарше, разбужу ее. Попрошу ее достать виски и приготовить мне легкий ужин – ужин для полуночников. Сообщу ей, что я уже в дороге. Она разведена, ей около тридцати, она желчна, миниатюрна, носит очки, чудовищно работоспособна. Всегда одета в джинсы и по-медвежьи тяжелые свитера. Не выпускает изо рта сигарету. Вызову такси и через полчаса уже позвоню у ее двери. Как только она откроет, я ошеломлю ее тем, что заключу в объятия, прильну губами к ее губам. Прежде, чем успеет она оправиться от изумления, я попрошу ее руки и потребую немедленного ответа. Мое знаменитое имя плюс ореол угрюмого мужчины, плюс дух боевых сражений, которым веет от меня, плюс мое богатство, минус любовь, плюс опухоль, удаленная из почки, – все это в обмен на ее потрясенное согласие носить мою фамилию и заботиться обо мне, если болезнь обострится. Я куплю ей очаровательный домик в одном из очаровательных предместий, но при условии, что вместе с нами будет жить и ненормальный шестнадцатилетний гигант, которому будет позволено приглашать домой девушек без всяких обязательств с его стороны оставлять свет в ванной и открытые двери для контроля. Билеты будут посланы ему в Хеврон уже завтра утром. А обо всем остальном позаботится Закхейм.

Все напрасно, Илана. Моя ненависть осыпается с меня, словно старая штукатурка. Неоновый свет мерцает в комнате, мечи молний, рассекая ночь, падают в темное озеро, и я не в силах растопить холод, засевший у меня в костях. По существу, все предельно просто: из-за перерыва в подаче электроэнергии прекратило работать и отопление. Мне пришлось встать и надеть куртку, но лучше от этого мне не стало. Ненависть моя проскальзывает сквозь пальцы, выпадает из них, словно меч, выскользнувший из рук Голиафа, после того, как поразил его камень, пущенный из пращи Давидом. Этот меч поднимешь ты и им же меня уничтожишь. Но гордиться тебе нечем: ты убила умирающего дракона. Быть может, тебе это зачтется как акт милосердия.

Только что из тьмы прозвучала сирена. За окном – полная тьма, кроме тонкой фиолетовой радиоактивной линии на поверхности воды у горизонта. Сирена в кромешной мгле, там, во внешнем.мире, – это, по слову Иисуса, «плач и скрежет зубов». Был ли это корабль? Или поезд, пришедший из прерий? Трудно сказать, потому что ветер, свистит в неистовстве, на одной ноте – пронзительной и высокой. И все еще нет электричества. Глаза мои болят оттого, что пишу я при этом свете, которым только морг освещать. Здесь, в оффисе, есть у меня кровать, шкаф и небольшая ванная. Но почему-то узкая кровать, зажатая между двумя металлическими канцелярскими шкафами, вдруг нагоняет на меня панический страх. Будто распростерто на ней мертвое тело. А это всего лишь моя одежда, которую я, в спешке вывалил из чемодана, когда утром вернулся из Лондона.

Снова слышна сирена. На сей раз – близко. Итак, это не корабль и не поезд, а, определенно, сирена автомобиля какой-то аварийной службы. Карета скорой помощи? Полицейская машина? Совершено преступление на соседней улице? С кем-то стряслась большая беда? Или вспыхнул пожар, дом загорелся изнутри, угрожая гибелью всем своим обитателям и всему кварталу? Человек решил, что с него довольно, и бросился с крыши небоскреба? Взявший меч от меча и погиб?

Аварийное освещение заливает меня бледностью. Этот призрачный ртутный свет подобен тому, что бывает в операционных. Некогда я любил тебя, и представлялась мне такая картина: ты и я сидим летним вечером на балконе нашего дома, перед нами – холмы Иерусалима, а ребенок играет в кубики. Стаканчики с мороженым на столе. Вечерняя газета, которую мы не читаем. Ты вышиваешь скатерть, а я мастерю цаплю из сосновой шишки и лучинок. Такая вот картина. Мы не смогли. А теперь поздно.

Вампир

* * *

(Записка, врученная Закхейму)

Здравствуйте, адвокат Закхейм. Записку эту я вручу Вам в конце нашей сегодняшней встречи в кафе "Савийон". Больше я с Вами встречаться не стану. Мой бывший муж найдет другой способ передавать мне свои письма. Не вижу причины, почему бы ему не посылать их по почте, как отныне буду делать я. Я пишу эту записку, потому что мне было трудно сказать Вам прямо в лицо, что я ненавижу Вас. Всякий раз, когда я вынуждена была пожимать Вашу руку, я чувствовала, будто держу лягушку. Гнусная «сделка», касающаяся наследства Алека, на возможность которой Вы намекнули, была последней каплей, переполнившей чашу. Может быть, тот факт, что Вы оказались свидетелем моего несчастья, окончательно сбил Вас с толку. Вы моего несчастья не поняли, да и сегодня ничего не понимаете. Мой бывший муж, мой теперешний муж и, возможно, мой сын знают и понимают, что случилось тогда. Но только не Вы, господин Закхейм. Вы – вне игры.

Илана Сомо

Несмотря ни на что, я бы сделала все, что Вы просите, если бы Вы нашли способ вернуть мне его. А в связи с его болезнью – это срочно.

* * *

Г-ну Михаэлю Сомо

Государственно-религиозная школа

"Шатер Ицхака", Иерусалим

Абсолютно личное: только адресату

Иерусалим, 5.7.1976

Уважаемый господин Сомо!

Передо мною лежит Ваше письмо от 13 сивана сего года. Я задержался с ответом, чтобы изучить Ваши предложения. А тем временем нам удалось совместными усилиями провести нашего слона сквозь игольное ушко. Мне и в голову не придет соревноваться с Вами по этой части, но, если память мне не изменяет, то город Кирьят-Арба уже в Библии каким-то образом связан с великанами? То, что вы проделали относительно нашего юного героя, – великолепно. (Я понял так, что его новое дело в полиции закрыто по рекомендации внутренних полицейских инстанций.) Снимаю шляпу. Можно ли будет воспользоваться Вашими волшебными возможностями и в других случаях? Со связями, подобными Вашим, не Вы должны прибегать к моим скромным услугам, – как просите Вы в своем письме, – а, быть может, наоборот?

Засим перехожу прямо к сути Вашего письма и той плодотворной телефонной беседы, что состоялась вчера. Мне не стыдно признаться, что я не испытываю каких-либо особых чувств по отношению к так называемым «территориям» и тому подобным вещам. Возможно, что и я, подобно Вам, был бы склонен с аппетитом проглотить их, если бы не арабы, живущие там. От последних я с готовностью отказываюсь. Итак, я размышлял со всей серьезностью над проспектом Вашей организации, который Вы изволили приложить к своему письму. Ваша программа – выплатить каждому арабу полной мерой за его имущество и землю плюс билет на проезд в один конец за наш счет. Разумеется, это кажется мне достаточно проблематичным: примем за исходную цифру, скажем, двадцать тысяч долларов, помножим их на два миллиона арабов, и как ни крути-верти, получится два-три миллиарда долларов. Для того, чтобы финансировать это переселение народов, нам придется продать всю нашу страну да еще влезть в долги. Стоит ли нам продавать Государство Израиль, чтобы приобрести территории? Ведь вместо этого можно просто поменяться местами: мы поднимемся на святые прохладные горы, а они займут наши места на влажной прибрежной низменности. На это они, быть может, согласятся по доброй воле?

С Вашего позволения, я еще минуту задержусь на идее обмена гор на прибрежную равнину. Выясняется, к сожалению, что наш дорогой доктор Гидон тем временем отказался от намерения продавать свое имущество в Зихроне. Хотя вполне возможно, что вскоре он вновь изменит свое мнение по данному вопросу. В последнее время весьма трудно предугадать его настроение. Господину N из Парижа, стало быть, придется набраться терпения. Теперь Вы видите, мой друг, что длинный нос Закхейма способен разнюхать все: от неких добрых людей мне стало известно, что господин N, который в свое время был Вашим товарищем по молодежному движению Бетар в Париже и который с течением лет создал целую империю женской одежды, – именно он был тем святым духом, в сотрудничестве с которым вы создали «Движение за единство Израиля». Между нами, господин Сомо, мне известен и тот факт, что это наш любезный друг господин N финансировал Вашу полусекретную поездку во Францию нынешней осенью. Более того, мне известна цель этой поездки – от имени Вашего движения вступить в переговоры с определенными кругами некоего христианского ордена, центр которого расположен в Тулузе, по поводу земель этого ордена, лежащих к востоку от Вифлеема. И опять-таки не кто иной, как не знающий усталости господин N, хлопотал о том, чтобы устроить Вам возвращение французского гражданства, и тем самым предоставить Вам законные основания для трансакции, к которой сам господин N, по вполне понятным причинам, не хотел бы формально быть причастным. Видите ли, друг мой, идея этой трансакции захватывает и меня: господа в сутанах из Тулузы не готовы продать вам свою небольшую делянку в Святой Земле, но, похоже, снисходят до того, чтобы обменять вифлеемские поля на большой дом с добрым земельным участком вокруг него где-нибудь в центре страны – в пределах границ перемирия 1949 года. Без сомнения, с миссионерскими целями. Все это выглядит вполне разумно, по-моему. А намерение господина N финансировать подобную сделку я принимаю как факт. До сих пор – все прекрасно, все замечательно. Мы могли бы великолепно завершить построение треугольника "Вифлеем – Тулуза – Зихрон", если бы не переменчивость настроений нашего ученого друга. Я попытаюсь, приложив все свои скромные силы, уговорить его – во имя общего блага всех заинтересованных сторон.