Амос Оз - Черный ящик Страница 26

А пока мое предложение таково: исходя как из этических, так и из практических соображений, будет лучше, если я не приму на себя обязанностей, связанных с ведением дел, касающихся Вашего личного имущества, либо интересов Вашего движения. Это освобождает Вас от выплаты мне гонорара за услуги. И, напротив, я буду рад бесплатно оказать Вам помощь советом в любом вопросе, если Вы сочтете необходимым опереться на мои скромные способности. (С Вашего позволения, начну с рекомендации: сшейте себе два-три солидных костюма – ведь отныне Вы владеете значительным состоянием, которое, возможно, станет еще более значительным в силу трагических аспектов, связанных с положением д-ра Гидона. Это – при условии, что Вы прислушаетесь к моим советам и будете действовать с максимальной осторожностью.) Да и Ваше общественное положение таит в себе немало сенсационного, господин Сомо: возможно, недалек день, когда Вы будете призваны в высшие сферы.

Но вопросы одежды, разумеется, второстепенны. Главные свои надежды возлагаю я на встречу, которая должна состояться в понедельник между Вами и моим зятем – промышленником Этгаром Зохаром из Герцлии (Зохар женат на моей единственной дочери Дорит, он – отец двух моих внуков). У меня нет сомнения, Мишель, – позвольте называть Вас по имени, – что Вы найдете в нем молодого человека, который придется Вам по сердцу. В последнее время он, подобно Вам, собирается заняться торговлей земельными участками. Кстати, Зохар в еще большей степени, чем я, склонен делать ставку на то, что менее чем через два года власть преременится. Это приведет к тому, что в Синае, на Западном берегу, в секторе Газа для людей, которые, подобно нам, способны предвидеть будущее, откроются широкие перспективы. Я убежден, что вы оба, мой зять и Вы, принесете со временем неоценимую пользу друг другу – после вышеупомянутых перемен Ваши финансовые возможности и отлаженные связи могут оказаться дороже золота, а энергия Зохара будет направлена в плодотворное русло.

Что касается меня, то я, как уже было сказано, продолжу заниматься делами, связанными с доктором Гидоном. Есть у меня основания надеяться, что вскоре смогу сообщить Вам радостные известия по поводу имущества в Зихроне. Главное – набраться терпения и преисполниться доверия друг к другу.

И в заключение – я вынужден коснуться несколько деликатного обстоятельства. Изложу все вкратце. Между Вашей супругой и ее бывшим мужем завязалась интимная переписка. На мой взгляд, связь эта вызывает, по крайней мере, удивление: ни одна из сторон, по моему скромному мнению, не сможет извлечь из этого ни малейшей пользы. Болезнь доктора Гидона способна толкнуть его к непредсказуемым поступкам. Его завещание в теперешнем виде благоприятно для Вас (по вполне понятным причинам я избегаю распространяться на эту тему). Все это открывает широкие возможности для будущего сотрудничества между Вами и моим зятем. Однако возобновление отношений с Вашей супругой может все перевернуть вверх дном, не говоря уже о других возможностях, таящихся в подобных отношениях и не соответствующих, с Вашей точки зрения, правилам хорошего тона. Женщины, друг мой Мишель, по моим скромным понятиям, во многом похожи на нас, но в некотором смысле они отличаются от нас самым удивительным образом. Я имею в виду ту область, где даже самая глупая из женщин намного умнее самого умного из нас. На Вашем месте я бы следил в оба глаза. Завершу эту несколько неприятную тему древним изречением, которым Вы завершили свое – исполненное уважения – письмо ко мне: "Умному достаточно". С благословением и надеждой

уважающий вас Манфред Закхейм

Р.S. Вопреки предположениям, высказанным в Вашем письме, я не имею чести принадлежать к тем, кто уцелел в Катастрофе, постигшей европейское еврейство в годы второй мировой войны. Моя семья привезла меня в страну в 1925 году, когда мне было всего десять лет. Но это не уменьшает моего восхищения остротой и меткостью Вашего взгляда.

М. З.

* * *

Семье Сомо

ул. ТАРНАЗ, 7, Иерусалим

Здравствуйте, Мишель и Илана!

У меня в Кирьят-Арбе все в порядке и ни с кем не завожусь, но ведь ты знаешь Мишель что ты не прав? Несмотря на то что я тебя уважаю и помню все добро, которое ты делал всякий раз когда я попадал в непреятности, но в этом-то все и дело. Я поднимаю руку только тогда когда я прав не на девеносто девять процентов а на все сто. Но и тогда я не всегда пускаю в ход кулаки, обычно я уступаю. Так было в случае с пощечинами в "Тламим", где я был прав, и в случае с Аврамом Абудрамом и в случае с полицейскими в Шарм-аш-Шейхе. Я всегда был прав, но все равно попадал в разные непреятности, а ты и вправду спасал меня но за это ты всякий раз диктовал мне что я должен делать в этой жизни. То делай а это не делай как будто я был неправ и как будто я всегда должен расплачиваться за приступления которых я вообще не совершал. Ты не прав Мишель.

Ты действительно спас меня от заведения для несовершеннолетних правонарушителей но только при условии что я соглашусь на Кирьят-Арбу где есть мастерская оптики. Это хорошо для меня зато все остальное начисто плохо. Изучать Святое писание мне совсем неинтересно а девушек тут совсем не увидишь. Только издали. Люди правда стараются быть приветливыми (не все), оказать услугу, все прекрасно, но почему вдруг я?

Что я религиозный? Мне не нравится как говорят здесь об арабах у них за спиной (не все). Вполне может быть что араб всегда останется арабом. Ну и что же? Ведь и про тебя можно сказать что Мишель всегда останется Мишелем, так что же из того? Это еще не повод для презрения и принебрежения. Я против принебрежения. И я против того что ты властвуешь над деньгами принадлежащими мне и Илане, деньги эти из Америки, а ты все время командуешь как мне жить. Ты и Иланой командуешь, но это уже ее дело. Ты думаешь о себе что ты, Мишель, – Бог.

Теперь ты наверняка напишешь как мне не стыдно кусать руку протянувшую еду, но из руки твоей никакой еды мне не досталось Мишель. Я всю дорогу вкалываю и зарабатываю, а то что деньги мои у тебя говорит о том что это ты ешь из моих рук! Я тебя добром прошу чтобы ты отдал мои деньги и добыл разрешение полиции выбраться отсюда. А если ты спросишь, куда? По правде я и сам пока не знаю. А что нельзя разве немного покрутиться там и сям пока не решишь где поселиться? Что разве ты не крутился по Алжиру, по Франции да и по Израилю пока не принял решение? В этом конверте есть золотые обертки от конфет для Ифат, осторожно не помни их и скажи ей что это от меня Боаза. Привет, Илана, обо мне не беспокойся. Пожалуйста скажи ему чтобы он выплатил мне из моих денег и чтобы он устроил мне разрешение выбраться отсюда, чтобы снова не начались все эти непреятности с драками.

С благодарностью Боаз Б.

* * *

Уважаемому Боазу Брандштетеру

(через семью Шульвас)

ул. Баним-ле-Гвулам, Кирьят-Арба

С Божьей помощью

13 таммуза 5736 (17.7.76)

Нижайший поклон Боазу,

великому умнику и бунтовщику!

Более всего радуют меня твои успехи по части оптики, а также то, что ты честно зарабатываешь свой хлеб и с успехом участвуешь в строительстве нашей Страны – даже выходишь дважды в неделю на ночное патрулирование. Все это – на чаше весов в твою пользу. Почет тебе и уважение! Но та чаша весов, где собрано все, что против тебя, – болит мое сердце по поводу твоей небрежности в занятиях. Ведь мы – народ Книги, Боаз, и еврей без Торы – хуже дикого зверя.

Письмо, что ты прислал мне, – ниже всякой критики: а) с точки зрения стиля и правописания; б) с точки зрения содержания. Ты – словно недоразвитый ребенок! И я говорю тебе это, Боаз, именно потому, что испытываю к тебе определенные чувства. Иначе я давно позволил бы тебе отправиться ко всем чертям – и довольно. Но, по-видимому, ты еще больший осел, чем был прежде, и из всех своих неприятностей извлек лишь один урок: как нарваться на новые неприятности. Как у нас сказано: "Толки глупца в ступе пестом – не отстанет от него глупость его". Мудрость, Боаз, не определяется весом и объемом, иначе Ог, царь-гигант Башана, считался бы у нас самым умным человеком.

Я для тебя сделал больше, чем было можно, – и тебе это известно, но если ты решил оставить Кирьят-Арбу, уйти и творить зло пред очами Всевышнего, – ну что ж, поглядим что из этого выйдет, ступай, кто тебя держит? Разве я приковал тебя цепью? Пожалуйста. Иди. Поглядим, чего ты достигнешь с твоей грамотностью, – как у какого-нибудь араба, да с твоими хулиганскими замашками – будто ты и не еврей вовсе. Свою бар-мицву – день совершеннолетия – ты уже, слава Богу, миновал, и уже были над тобой произнесены положенные слова: «Благословен Он, избавивший нас от наказания за сие». Так что, пожалуйста, почему бы тебе не пойти по стопам твоего милого отца, а тогда увидишь, что из этого выйдет. Только после этого не обращайся к Мишелю и не проси о спасении и финансовой поддержке. «Спасение» – это еще куда ни шло. Но ты набрался наглости просить у меня денег? И если уж мы этого коснулись – то есть денег, о которых ты, по глупости своей, упомянул в письме, то они и в самом деле принадлежат, как ты сказал, твоей матери, тебе и Ифат – каждому из троих по равной доле, и ты, Боаз, свою долю получишь от меня сполна, когда исполнится тебе двадцать один год, – и ни часом раньше. А если твой милейший отец хотел, чтобы ты получил деньги сейчас, сию минуту, то кто мешал ему дать тебе чек прямо в руки, вместо того, чтобы давать эти деньги мне? Так что, по-видимому, он все же знает до некоторой степени, что делает, раз возложил ответственность за тебя на меня. А если это тебе не нравится, пожалуйста, – путь открыт: обратись к нему с жалобой на меня.