Катерина Шпиллер - Дочки-матери: наука ненависти Страница 25

Нашлось. Даже два гнилья. Первое: дед этого господинчика дослужился до генеральского звания и не был репрессирован в сталинские времена, когда арестовывали всех. Делаем вывод: либо сам арестовывал, либо сотрудничал с гэбухой. Хлипкая версия, ничем не подкреплённая, похожая на навет, но, как известно, за неимением гербовой… сойдёт. А второе Антонии подарила как раз Анна, в очередной сеанс нытья по телефону, вдруг сказавшая:

— Да ни один человек в стране не мог в 90-е честным путём заработать денег! За каждым успехом тянется кровавый след… — ух, как удачно сказанула-то дурочка! Вот спасибо тебе, дурочка Анна, вот оно самое то, что было нужно. Раз так думает народ…

Конечно, никто не мог по-честному! Конечно, кровавый след! И ты, умная (ха-ха!) моя дочь, не можешь об этом не знать. Значит, тебе всё равно, какой ценой заплачено за твоё благополучие, за подарки, которые делает тебе мужчина, за роскошь и загранпоездки, за квартиры и цацки? Всё равно, да? Вот ты какая! И нашла себе под стать! Нувориша! Негодяя!! Разбойника, наверняка закатавшего не одного человека под асфальт!!!

Стоит начать себе что-то целенаправленно внушать, не встречая отпора — ни внешнего (кто в своём уме будет противоречить великой Антонии?), ни внутри себя самой (она даже не пыталась критически оценивать собственные суждения об этом человеке — зачем, кому это нужно?), как ложь постепенно начинает становиться твоим настоящим убеждением. И очень скоро она, эта кривда на глиняных ногах, превращается в фанатичную веру, и вот уже забывается нервный и суетный поиск истины, точнее, разумных путей к ней, который заменяется строительством целого храма лжи, где ты — первосвященник.

Уговорив себя, Антонии с её даром слова и убеждения, умением воздействовать на слабые и зависимые умы, удалось внушить всем родным и знакомым, что новый избранник дочери — чудовище из 90-х, с которым порядочным интеллигентам-щестидесятникам нельзя даже за один стол сесть, не потеряв чести. Тася же была практически изолирована от всех — она тогда слишком занималась собой и своими делами, слишком погрузилась в собственные проблемы, её чересчур засосала идея «изменить жизнь». Что ж, Антония помогла ей в этом. Она поспособствовала её избавлению от опостылевшего прошлого, а заодно и от всех людей, которые с этим прошлым связаны. Никто больше не хотел знать порочную и гадкую Таську. Никто бы ей не поверил, что её избранник — человек порядочный, а она искала не секса и денег, а любви и покоя. И ни у кого даже не возникало подобной еретической идеи: все они, как птенцы из зоба матери, приняли от Антонии подготовленную к употреблению, полностью размоченную и переваренную информацию о дочери и её новом браке. Без критики и сомнений.

Всё-таки писательница сумела добиться такого положения в своём круге, о котором всегда мечтала и которое полностью её удовлетворяло. А для чего же существует высокое положение? Разумеется, чтобы им пользоваться в своих интересах.

Сон не Веры Павловны

После страшненького Тасиного письмеца следующее было странным. Причем, настолько, что поначалу Антония на самом деле усомнилась в психическом здоровье дочери. Но к концу чтения успокоилась: всё это ерунда, глупости, дурные фантазии ничем не занятого мозга.

«Привет. Я долго приходила в себя после того раза, после предыдущего моего письма. Я написала про свою ненависть к тебе, и мне это тоже дорого стоило… Пришлось обращаться к врачу, было сильное ухудшение. Теперь уже лучше, по крайней мере, дышу ровно и желания ударить тебя уже нет. Впрочем, к чему тебе эти бюллетени о моём самочувствии — можно подумать, тебя это хоть капельку волнует.

Зато я тоже начала пописывать — беру пример с тебя! Или гены «заговорили»? Не знаю, но пока что получается то ли нечто вроде дневников, то ли рассказики какие-то вырисовываются… Не волнуйся, я тебе не буду присылать свои почеркушки! Я вообще, скорее всего, побалуюсь этим и брошу — не моё дело. Не писатель я. Но в острый момент вдруг меня что-то дёрнуло и потянуло. Что-то «наваракалось»… Ну, да бог с ним, не о том речь.

Когда мне было плохо и я лопала сильные препараты, чтобы хоть как-то спать, мне несколько ночей подряд снились странные, яркие и наполненные смыслом сны. По утрам я их записывала. Одним из сновидений хочу поделиться с тобой.

Я знаю, что умерла. Как-то легко во сне подумалось: я умерла, пришло время. Сначала кольнуло болью и печалью, а потом сразу же пришла мысль: раз я понимаю, что умерла, значит, смертью ничего не заканчивается! Значит, что-то будет дальше. И мне стало радостно и дико любопытно. Все эти мысли заняли сотую долю секунды, поэтому сразу же возникла картинка…

Яркая-преяркая, прямо мультяшная зелёная лужайка. Вокруг приятный лесок. Где-то за кустами и деревьями — я почему-то это точно знаю, хотя и не вижу — чистый и тёплый водоём. В общем, такое сказочно прекрасное, идеальное, подмосковное лето в экологически чистейшем месте — под солнышком, под голубым небом. На лужайке стоит красивый деревянный стол со скамейками. Где-то в уголочке лужайки скорее угадывается (я не могу как следует разглядеть) симпатичная деревянная избушка. В общем, сплошной рашн-деревяшн… с какого-то перепуга.

А за деревянным столом сидят и радостно мне улыбаются… мои лучшие друзья, погибшие в страшной автомобильной аварии уже двенадцать лет назад. Ты помнишь их, ма? Это Лена и Митя. Такие родные, прежние! Когда их не стало, я, помнится, почувствовала страшное одиночество: не так много… да совсем мало было у меня друзей, с которыми мне бывало тепло, спокойно, уютно и радостно. Но жизнь отобрала у меня тех немногих, кого я по-настоящему любила. Надо сказать, что вообще-то Лена с Митей мне снятся нередко, даже часто. Но этот сон был особенным.

Так вот, я бросаюсь к ним, милым моим друзьям, они вскакивают, обнимают меня и говорят:

— Ну, вот, мы и дождались!

— Что значит — дождались? — не понимаю я.

Леночка, нежно проведя рукой мне по волосам — странно, такой несвойственный моей несентиментальной подруге жест — объясняет:

— Мы так внезапно ушли от всех вас… Ни с кем не успели ни договорить, ни доспорить, ничего не доделали…

— Такая нелепость! — Митя улыбается широко, от уха до уха. — Разве можно так расставаться со всеми, ничего не докончив и не досказав!

— Поэтому мы решили всех ждать, — подытожила Лена. — Мы могли сразу двинуться дальше, но, поскольку был выбор, решили ждать. Вот тебя, наших родителей… да ты знаешь, оказалось, что много кого!

— А есть выбор? — удивлённо спросила я, «свежеумершая».

— Конечно! И у тебя он тоже есть. Либо ты ждёшь здесь всех тех, кому непременно ещё хочешь что-то сказать, либо двигаешь дальше…

— Дальше — это куда?

— Дальше — это дальше! — смеялся Митя. — Ты должна решить здесь и сейчас. Ждёшь или нет?

— Ребята, если с вами, то могу ждать до любого пришествия! — радостно воскликнула я. — Мы вместе дождёмся всех: вы — своих, я — своих…

— А кого и зачем тебе надо дожидаться? — вдруг строго спросила меня Лена. — Ты же умерла не внезапно, не погибла, в твоей смерти нет никакой неожиданности, болезнь всё-таки. Что ты не успела сказать и кому? Если хочешь с кем-то просто доругаться, то это того не стоит, поверь! Глупо было бы застревать здесь, чтобы подлецу ещё раз сказать, что он — подлец. Он это и так узнает, понимаешь? Ему и без тебя растолкуют и гораздо более доходчиво. А ты потеряешь много прекрасного времени…

— Разве здесь есть время?

— Конечно. Не такое, как было у нас раньше, другое, но тоже есть. И его жалко терять. Мы тебе не советуем, милая! А если нужно передать что-то по мелочи, скажи нам: мы и твоих встретим и передадим. Это у нас целое море несказанного, нам даже дочку придётся дождаться… — Лена стала очень печальной. — Ведь мы ушли, оставив её совсем маленькой, столько ей не сказав…

— Вы и её будете ждать? — ахнула я.

— Непременно, — кивнул Митя. — Мы так по ней соскучились и так с ней мало побыли в жизни…

— А что там за домик? — я всё напрягала зрение, пытаясь разглядеть избушку.

— В тот домик как раз уходят говорить с теми, кого дождались и с кем нужно очень долго беседовать, — объяснила Лена. — Пока он тебе не нужен, ты не сможешь к нему приблизиться и войти в него, он будет ускользать…

— Как это — дом будет ускользать? — не поняла я и вдруг заметила, что мои друзья исчезли, растворились прямо в воздухе у меня перед глазами. Мне стало не по себе и ужасно грустно. — Где вы? — почти шёпотом спросила я у пустоты. И услышала ответный шёпот:

— Мы всё тебе объяснили. А тебя мы как раз ждали за тем, чтобы сказать лишь одно: не тормози из-за тех, кто сделал тебе плохо. Не останавливайся, плюнь на них, иди дальше, не жди — они того не стоят, а своё получат, не переживай.