Крис Клив - Поджигатели Страница 25

— Нормально справляетесь, да? — сказал Теренс Бутчер.

— Да, сэр.

— Отлично.

Теренс Бутчер смотрел в окно. Он глотнул чаю. Из его окна открывался все тот же вид на Лондон, только, как я сказала, уже наступило лето. Воздух был грязный и мерцал. Два вертолета, зависшие над Парламентом, были уже не черные. Их покрасили в красно-белый и японцам разрешили их снимать.

Над городом по-прежнему висели аэростаты заграждения, только уже не ярко-серебряные. На каждом шаре нарисовали лицо кого-то из погибших в теракте. Их по одному спускали на лебедке вниз, а потом поднимали обратно. Каждый с улыбающимся лицом. Конечно, их больше не называли аэростатами заграждения. Их называли щитами надежды. Мои парни тоже были там, выполняли свой долг, Теренс Бутчер об этом позаботился. Муж защищал Овальный стадион для крикета, а сына прикрепили на крыше больницы на Грейт-Ормонд-стрит. Когда дул ветер, он визжал в тросах, и он этого звука волосы вставали дыбом. Вот теперь такой был голос у моего мальчика, Усама. Такое было у меня небо.

Теренс Бутчер повернулся ко мне и поставил кружку на стол. Поставил слишком резко, так что чай расплескался.

— Знаете, что самое хорошее в прицепах? — сказал он.

— Нет, сэр.

Я посмотрела на его руку, лежавшую на крышке стола рядом с кружкой. На его большую ладонь, коричневую от первого летнего солнца, с крепкими, как веревки, сухожилиями. Я провела глазами по контуру его руки до локтя, где был закатан рукав его рубашки. Я представила себе, как моя маленькая рука проскальзывает под этот рукав и скользит к теплому изгибу бицепса. Иногда в то время, Усама, я чувствовала искру жизни, когда не приходилось шариться по углам, прячась от Джаспера Блэка. Просто короткую вспышку, когда кто-то стоял со мной рядом. Кто-то достаточно сильный, чтобы начать все сначала. Я смотрела на руку Теренса Бутчера и думала, да. Ты бы подошел.

— Самое лучшее в прицепах — это что они всегда те же самые, — сказал Теренс Бутчер. — Можно увезти свой прицеп хоть в Брайтон, хоть в Борнмут, хоть в Богнор. Нет никакой разницы. Когда в конце дня закрываешь за собой дверь, как будто оказываешься дома. На него можно положиться. Когда я ночью закрываю глаза, я всегда представляю себе, что закрываю дверь прицепа. Не важно, какой у меня был день. О каких бы жутких вещах ни приходилось думать, они остаются снаружи.

Он замолчал и посмотрел на ботинки. Потом снова на меня.

— Но теперь это ощущение пропало, — сказал он. — С самого майского теракта. Мне пришлось принимать трудные решения. Я сделал то, в чем не уверен. Я не сплю. Как будто я больше не могу закрыть за собой дверь прицепа, не могу оставить ужасы снаружи. Вот что сделали эти чертовы арабы. Они пролезли ко мне в прицеп.

Я смотрела на Теренса Бутчера. Он был в жутком состоянии. Глаза красные, кончики пальцев на его руке, там, где он слишком сильно давил на стол, побледнели.

— Я могу вам как-то помочь?

Он моргнул.

— Ох, — сказал он. — Простите. Господи, и вам еще пришлось выслушивать мои излияния.

— Это ничего, вы ни в чем не виноваты, то есть вы же комок нервов, сэр. При всем к вам уважении, вы как бомба, готовая взорваться, у вас в любой момент может сорвать крышку, у вас есть обязанности перед собой и другими. Сэр.

Теренс Бутчер покачнулся назад.

— О господи, извините меня, не надо было мне этого говорить. Никак не могу держать свой болтливый язык за зубами, не могу удержаться, я сама комок нервов, наверно, вам теперь придется меня уволить.

Он цокнул языком, медленно покачал головой и повернулся к окну. Внизу на улице шла процессия. Какая-то репетиция гей-парада, но музыки было не слышно из-за пуленепробиваемого стекла, да и на шоу это мало походило. Там было столько агентов безопасности, что скорее оно походило на процессию полицейских в сопровождении легкого эскорта гомосексуалистов. Теренс Бутчер посмотрел на все это и вздохнул.

— Не знаю, что с вами делать, — сказал он. — Я не могу вас уволить, потому что вы абсолютно правы. И не могу продвигать вас по службе, потому что, честно говоря, я бы удивился, если бы в полиции оказался кто-то менее квалифицированный, чем вы. И мы не можем делать вид, что ничего не происходит, потому что вы забираетесь ко мне в самую душу.

Теренс Бутчер отвернулся от окна.

— Я нанял вас заваривать чай, — сказал он. — Вот и все.

— Да, сэр, с этого момента я буду только заваривать чай. И помалкивать.

— Нет, — сказал он. — Не надо. Мне больше не с кем поговорить.

— А как же ваша жена, сэр?

— А что моя жена? — сказал он.

— Разве с ней вы не можете поговорить?

— Жена — это другое, — сказал он.

— Какое?

— Вот это самое. Разница в том, что я могу говорить с вами о ней, но не могу говорить с ней о вас.

— Зачем говорить обо мне? Обо мне особенно и нечего сказать.

— Нет, есть, — сказал он.

— О чем это вы?

— А как вы думаете, о чем я? — сказал он.

— По-моему, это значит, что вы слишком много думаете.

Теренс Бутчер сел на край стола и закурил «Мальборо». Выдул дым, и он поплыл к решетке кондиционера в потолке. Теренс Бутчер следил за исчезающим дымом.

— Послушайте, Теренс, сэр, я знаю, что вам нужно, у меня самой был муж, вы знаете. Вам надо отвлекаться. Давайте сегодня сходим выпить. Мы с вами. Напьемся в стельку. Пойдем не в полицейский паб, а куда-нибудь, где нас никто не знает, где можно напиться до чертиков.

Теренс Бутчер нахмурился.

— Нет, — сказал он. — Вы видели, какой я, когда пьяный.

— Ну да, и что? Ничего же не случилось.

Теренс улыбнулся и покачал головой.

— Тесса не одобрит.

— Да, сэр, но откуда Тесса узнает?

Он посмотрел на фотографию жены и детей. Смотрел очень долго, и когда поднял взгляд на меня, он казался старым, усталым и надоевшим самому себе.

Мы вышли из Скотленд-Ярда в восемь часов вечера. Мы поехали в заднем отделении фургона для ликвидации массовых беспорядков с решеткой на окнах и резиновым фартуком, чтобы под него нельзя было закинуть бутылки с бензином. У фургона была шумовая сирена и пушка со слезоточивым газом. Идеальный способ проехать через лондонские пробки, вряд ли, Усама, ты имел такое удовольствие. Мы с Теренсом Бутчером грохотали сзади, как запчасти. Мы ехали к таверне «На подступах» рядом с Виктория-парком. Вел фургон один из полицейских из автопарка, и он довез нас туда ровно за двадцать минут. Это, наверно, был рекорд. Еще очень помог сопровождающий полицейский на мотоцикле. Он ехал перед нами в узких кожаных брюках, и его здоровенный «БМВ» был раскрашен в желтые и фиолетовые квадраты. Он был похож на Дарта Вейдера[26] верхом на баттенбергском кексе.[27]

Фургон остановился, не доезжая до «Подступов», и последние сто метров мы прошли пешком, потому что Теренс Бутчер сказал, что, если заявиться в паб в полицейском фургоне, люди начнут задавать идиотские вопросы, на что, дескать, идут их налоги. Я выбрала «Подступы» потому, что они были довольно близко к моему дому и не надо было потом долго добираться, но достаточно далеко, чтобы это не был такой паб, куда вваливаются забрызганные кровью полицейские. Во всяком случае, парням нравятся «Подступы», потому что там идеально наливают «Гиннесс». Мужу там нравилось. Муж всегда считал, что в пабе должно быть шумно и людно. Наверно, ты думаешь, Усама, что пабы нужно разбомбить и перестроить в мечети, ну, вот в этом и есть разница между моим мужем и тобой. Спорим, он бы тебя перепил, так что ты свалился бы под стол.

На Теренсе Бутчере была гражданская одежда, но это никого не обмануло. На нем были такие голубые джинсы и заправленная в них светло-зеленая рубашка поло и светло-коричневые ботинки «Тимберленд». К ремню у него был пристегнут мобильник, как делают только полицейские или папаши. На мне была коричневая юбка, белая блузка и туфли «Кларк». Когда мы вошли, там было довольно тихо. Его наполовину занимали посетители, но они не могли сравниться с той толпой, которая собралась бы там в пятничный вечер, не будь комендантского часа. Бармен подмигнул нам и сказал, добрый вечер, офицеры.

Смейся, Усама, если хочешь, но я видела твои фотографии, и не похоже, чтобы ты чувствовал моду. Мешковатые белые штаны, камуфляжная куртка, электронные часы и лохматая борода. Думаешь, так и надо, да? Ты прямо как из Хокстона.

Мы выбрали столик в углу, и я села, а Теренс Бутчер пошел к стойке. Он задержался, потому что взял «Гиннесс». Понимаешь ли, в чем дело, «Гиннесс» наливают в два приема, и ты бы знал об этом, Усама, если бы чаще выходил по вечерам из дома. Пока я дожидалась Теренса Бутчера, я сидела и думала о сыне. Я вспоминала, как он мне помахал рукой на прощание, прижавшись носом к заднему окну «астры». Я смотрела в пол и, похоже, унеслась куда-то далеко, потому что когда Теренс Бутчер вернулся со стаканами, ему пришлось щелкнуть пальцами, чтобы заставить меня поднять глаза.