Елена Черникова - Скажи это Богу Страница 25

В первые дни кошмара доктор боялся даже подумать - сохранился ли у Тимы талант к ясновидению. Слишком обжигало предположение, что не сохранился. Но не меньше страшило и другое подозрение - что сохранился, переродился, углубился, словом, вырвался из-под любого контроля, и пути назад нет. А спросить у нее - невозможно, стыдно и страшно.

Через неделю, когда страх стал нестерпимым, а бессонница слишком упорной, профессор решился.

- Тима, - весело сказал он однажды утром, входя в ее комнату, - не хочешь ли погулять со мной или с мамой в лесу? Знаешь, что такое лес?

- Знаю, - ответила Тима, потягиваясь. - Поехали.

- Откуда ты знаешь, что такое лес? - мирно спросил профессор.

- Вчера читала в журнале.

- А ты помнишь лес, окружавший наш дом в деревне, когда ты была маленькая?

- Какой дом? В какой деревне? - удивилась Тима.

- Ты жила с мамой в большом деревянном доме. Деревянные дома делают из деревьев, которые растут в лесу.

Девушка села в постели, прикрыла глаза руками и задумалась. Профессор замер.

- Нет, - ответила она через пару минут. - Когда я руками закрываю лицо, я очень хорошо вижу живую темноту. Она шевелится. Там нет леса... - Тима говорила правду. Профессор с горечью понял окончательно, что девушка стала обычной. Можно больше не спрашивать ее ни о чем.

Теперь она - простая зрячая девушка, к тому же забывшая большую часть своего уникального прошлого. Хуже того: к ней вернулся нормальный человеческий слух. Ожили ее уши. Изменился голос. Все изменилось, и чудо-ребенок исчез.

- Одевайся, умывайся, скоро поедем кататься, - вздохнул профессор и отправился в спальню к жене. - Мы едем с Тимой прогуляться по лесу, - сообщил он. - Составишь нам ком?панию?

- О, с удовольствием. Как она? В порядке? - обрадовалась жена.

- К сожалению, в полном порядке. И она не помнит своего прошлого.

- Василий, но это же чудесно! Она стала нормальным человеком! Теперь у нее появится будущее! - Жена все еще не понимала, в какую бездну летит душа ее мужа и судьба их семьи.

- Ее будущее меня абсолютно не увлекает. Лучшее, что в ней было, - ее прошлое. И я, и ты создали это прошлое огромным трудом. Все рухнуло.

- Я не понимаю, дорогой, разве не к этой цели обязан устремляться врач, то есть к здоровью больного? - взволновалась наивная женщина.

- Вера, - профессор очень редко обращался к жене по имени, - ты не все знаешь. Конечно, я сам не все тебе говорил, это было ни к чему, но поверь - у нас с тобой очень прибавляется хлопот с ее так называемым выздоровлением. Наверное, ты скоро сама это поймешь. Еще Гераклит говорил: "Глаза и уши - свидетели ненадежные".

- Но почему прибавляется хлопот? И что мне Гераклит!.. Почему ты так огорчен? Я столько лет переживала за нее, она мне ближе родного нашего сына! Я не понимаю тебя!

- Ну хорошо, начнем с простого. Ей двадцать лет. В первый класс начальной школы ее, как ты догадываешься, не возьмут. А если мы попытаемся дать ей хоть какое-нибудь образование, принятое в нашем обществе, пройдут долгие годы. Кто будет учить нормальную великовозрастную девицу всем необходимым первобытным наукам, не задавая нам и ей нормальных вопросов типа откуда такое чудо-юдо? Даже если мы возьмем домашних учителей - про школу речь не идет - и за особые деньги научим их молчать, и даже если Тима в учебе окажется вундеркиндом и все освоит экстерном, то где, кстати, гарантии, что под влиянием какого-нибудь сильного впечатления она не вернется к прежнему состоянию своих чувств? Как ты объяснишь обществу эту внезапную... маугли в центре Москвы, в обеспеченном доме, при моей репутации?

- Прости, Василий, но я не вижу проблемы. Ну даже если, не дай Бог, она вернется в прежнее состояние - что такого? Она уже будет владеть какими-то новыми навыками, они помогут ей в любом случае... - Жена не понимала мужа.

- А если при неожиданном переключении на прош?лые способности она вдруг точно так же забудет эти новые навыки, как сейчас забыла все вообще: и детство в деревне, и свое ясновидение? И что тогда начнется? Мы попросим учителей прекратить курс наук? Отправим их всех на Луну, чтоб не болтали? А с нею-то, с Тимой, что будет? Науке неизвестно...

- Странный у нас с тобой разговор, Василий, - задумчиво сказала жена. - Ты столько раз решал такие трудные проблемы и так легко, что сейчас я просто не верю своим ушам. Все, что ты говоришь, звучит как-то очень робко - в части аргументов. Ну нет прошлого, ну появится, ну не появится, ну мы-то с ней! Мы уже не можем не участвовать в ее судьбе. Мы двадцать лет нес?ли этот крест. Я люблю ее. Ты, я думаю, тоже. Обстоятельства изменились - значит, что-то надо делать в любом случае. Как же может быть иначе? Ты чего-то недоговариваешь.

- Возможно, договорю чуть позже. А сейчас поехали кататься. В лес. Жду в кабинете. - И он торопливо вышел.

Жена укладывала сумку для прогулки и все сильнее тревожилась. Вот уже который день все кувырком. Хотя должно быть наоборот. Она начала понимать, что плохо знает своего мужа. Это было неприятно. Еще хуже было ощущение какого-то необъяснимого обмана, пронесенного, оказывается, через всю их совместную жизнь. Она никогда не задавала мужу лишних вопросов, считая, что и так все приходит к ней без разговоров. Даже когда она жила с маленькой Тимой в волшебной деревне, а муж приезжал и за закрытыми дверями чем-то лечил ущербного ребенка, даже тогда жена ничего не спрашивала. Лечит и лечит, сам знает как. Вера выполняла его предписания, обучала Тиму по методикам мужа и сама с каждым новым успехом девочки вдохновлялась все сильнее: это было ее творчество!

Профессор всегда был окутан тайнами, но жене нравилось. Она любила его таинственность, это возбуждало, как приправа к мужественности, - но и успокаивало. Была тихая гармония в устоявшемся распределении их семейных ролей, а отсутствие материальных проблем всегда позволяло ей жить только чувствами - в этом она была абсолютная женщина. Она искренне обрадовалась, когда Тима обрела глазное зрение и настоящий слух, ушами. Таинственность прежней Тимы была для Веры почти горем, и - вот оно ушло. Ведь наступило счастье! А ее муж с того дня все несчастнее. Он не входит в спальню жены. Он весь, наглухо, закрылся. Никого не принимает. Клиенты притихли и не звонят, перепуганные до жути. Что делать?

В машине она села на заднее сиденье рядом с Тимой. Профессор не вызвал водителя - повел сам. До леса ехали около часа, и всю дорогу доктор молчал. Зато Тима вертелась, разглядывала улицы, задавала кучу не?ожиданных вопросов. Отвечала ей Вера, которой очень нравилось поведение Тимы.

- Как называется эта улица? - спрашивала Тима, а у профессора замирало сердце: раньше Тима на любом расстоянии свободно прочитала бы мозгом название любой улицы.

Теперь ее нормальное, но обычное, зрение не дотягивалось до отдаленных табличек - и Тима задавала нормальный вопрос. С каждым таким очередным нормальным актом ее любо?знательности профессор отчаивался все глубже. Его не интересовала эта юная красавица с ее простыми человеческими чувствами. Он слишком хорошо знал их, он слишком много людей вытащил из мутных бездн этих самых чувств. И ни за что на свете он не хотел присутствовать при еще одном спектакле, который неизбежно будет разыгран на его глазах, на его территории и - что уже совсем непрофессионально - за его деньги, если он позволит этим чувствам вырваться на волю.

Сегодня она увидит деревья, погладит кору, понюхает цветочки, послушает птичек, а завтра, чего доброго, начнет кропать стишки, а послезавтра увидит где-нибудь какого-нибудь молодого охламона и найдет его красивым. Интересным! И так далее, со всеми остановками. И вот только этого ему не хватало - лечить потом Тиму от какой-нибудь неразделенной любви! Или от творче?ских кризисов. Это было бы самой ядовитой насмешкой над всей его практикой. И теорией.

Машину остановил у речки. Вода блестела, как слюда. Облака, подергиваясь, отражались и великолепно уплывали. Невозмутимо и вдохновенно свистали птицы. Профессора передернуло.

Травка, листочки, звуки - вся эта мерзость под названием природа так впечатлила Тиму, что девушка за?прыгала, захлопала в ладоши и даже запела. Профессор, посерев лицом, попросил жену попрыгать по природе вместе с Тимой, а сам пошел в какие-то заросли куда глаза глядят. Созревало решение. Он боялся признаться самому себе, что оно созрело в первый же день, как все это случилось. Но сейчас, в лесу, он сказал себе слово. Выговорил по буквам. Заставил себя повторить слово громко, несколько раз, словно репетируя. Потом вернулся к машине, сел за руль, посмотрел на забавляющихся жизнью женщин и объявил, что пора возвращаться.

- А еще приедем? - Счастливая, румяная Тима послушно села в машину.

- Понравилось? - бесстрастно спросил он, заводя мотор.

- Василий, нам так хорошо! Я тысячу лет не была на природе! - лопотала жена.

- Тима, - тем же бесцветным тоном обратился он к девушке, не поворачивая головы. - Скажи, ты слышала слово монастырь?