Алина Знаменская - Женщина-зима Страница 25

Он снова проходил через зал менеджеров, и снова люди в нем напомнили кукол. И вдруг одно лицо выбилось из общей картины. Он даже остановился.

Это была Катя. Она не отличалась от своих соседок ни костюмом, ни цветом волос. Но Добров понял, в чем дело — у девушки было заплаканное лицо. Следы слез делали его настоящим.

— Катя, зайдите ко мне через минуту, — на ходу бросил он. Она испуганно взмахнула ресницами.

Поговорив с офис-менеджером, он вернулся в кабинет. Возле двери его уже поджидала Катя, нервно теребя блокнот. Пальцы ее дрожали.

Он подождал, когда она усядется, и участливо спросил:

— У вас что-то случилось?

Новый испуганный взмах ресниц и новый поток слез. Добров отдыхал взглядом на ее живом лице. Он думал о том, до чего странно устроен мир: горе делает человека настоящим, заставляет забыть о навязанной роли, стать естественным.

— Вы поплачьте, Катя, не стесняйтесь, — подбодрил он. — Вас кто-то обидел?

Она отчаянно потрясла головой.

— Знаете, Катя, сегодня в офисе ваше заплаканное лицо показалось мне единственно живым. Мы, все остальные, выглядим бездушными куклами, — вздохнул он.

Она с еще большим трагизмом покрутила головой:

— Не говорите так, Борис Сергеевич! Вы не знаете, какая я! Не знаете, что я сделала! И поэтому жалеете меня!

— Что вы могли такого натворить? — снисходительно поинтересовался он, хотя в его планы не входило заставлять ее исповедаться. Ему просто было необходимо увидеть перед собой настоящее, неофисное лицо. Ему было не по себе, и он позавидовал женской способности выплакаться.

— Вот и могла! — Девушка подняла на него опухшее от слез лицо. — Это я рассказала Краснову о доходах фирмы!

Добров молча посмотрел на нее. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он довольно долго молчал. Затем спросил:

— Зачем?

Она вновь разразилась слезами. Добров пододвинул Кате салфетки.

— Зачем? А я знаю — зачем? Мы встречались с ним. Ну, нас познакомили. И мы…

— Он ваш любовник? Катя кивнула:

— Был. Да, Краснов был моим любовником. А потом у нас на фирме появился Дима…

— С Димой вы… тоже? — поразился Добров, чем вызвал У девушки новый поток слез.

— Нет! Конечно же — нет! Дима порядочный, у него семья… Но ведь именно в таких почему-то влюбляются дуры, подобные мне!

— Из-за любви к Диме вы дали отставку Краснову? — догадался Борис, подвигая Кате пепельницу. — Курите.

— Спасибо. Да, конечно, я не могла больше встречаться с Красновым. Сказала, что люблю другого. Он как-то узнал, что этот другой — Дима. Краснов был в бешенстве. А потом решил как насолить. Вы не сомневайтесь, я бы все равно к вам пришла..

Борис ничего не говорил, а только смотрел на нее и думал с Димке.

— Понимаете, Борис Сергеевич, Дима ведь ничего не знает, не догадывается ни о чем. Я думала, как я признаюсь, как расскажу вам обо всем? Ведь тогда и Дима узнает… И я все эти дни как на иголках. А сегодня нервы не выдержали… Вы извините меня… Если бы вы Диму уволили, то я…

И она снова залилась слезами. И откуда в ней столько слез?

— Никого увольнять не будем, — задумчиво проговорил Добров и добавил: — Спасибо вам, Катя.

— За что? — поразилась она сквозь слезы.

Добров подошел и дотронулся пальцем до ее зареванного носа:

— За то, что вы сегодня так много плакали.

Когда Катя ушла, Добров понял, что ему просто необходимо взять отпуск. И он сделает это прямо сегодня.

Глава 9

Любава стояла перед Красным домом и смотрела на окна. Дом как дом. Типовая двухэтажка. Только первый этаж слева занимает хозяйственный магазин, а над магазином в подъезде одна-единственная квартира. Если верить заполошной тете Стеше, именно эта квартира Любаве и нужна. Только ноги почему-то как ватные. Не идут. Тем не менее, преодолевая внутренний протест, Любава вошла в подъезд и остановилась перед единственной дверью на лестничной площадке. Прислушалась — тихо. Позвонила. Ни звука за дверью. Позвонила еще раз. После этого из глубины квартиры до нее донеслись отчетливые звуки. Кто-то неторопливо шел к двери. Когда дверь открылась, Любава увидела типичного амбала в коже, бритого и со жвачкой во рту. Он полусонными глазами взирал на нежданную гостью.

— Ошиблись квартирой? — подсказал он в ответ на ее молчание. Любава отчаянно завертела головой:

— Нет, мне сюда. Думаю, что сюда.

— Вам кого, женщина? — лениво поинтересовался амбал, оглядев через ее плечо лестничную клетку.

— Вашего хозяина.

Он снова уставился на нее. Стал неторопливо изучать ее с ног до головы, с трудом ворочая извилинами мозга. Пока он ее рассматривал, Любава успела прийти в себя и успокоиться.

— А чё надо-то вам, женщина? — Амбал наконец изверг из себя подходящий вопрос.

— У меня дело. По бизнесу.

Амбал не сводил с нее глаз, туго соображая. Он открыл было рот, но в это время внизу хлопнула дверь, и несколько человек вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. Здесь амбал отреагировал мгновенно — он втолкнул Любаву в квартиру, своей широченной фигурой наглухо закрыв амбразуру дверного проема. Она стукнулась локтем о дверной косяк, но не успела даже потереть локоть, поскольку была обхвачена сзади двумя ручищами, одна из которых обездвижила ее руки, другая зажала рот. Ее втолкнули в маленькую комнатушку рядом с кухней. Любава слышала, как в коридор зашли несколько человек, как негромко заговорили. Затем вошедшие переместились в комнату, слышно стало хуже Дверь приоткрылась, в комнатушку заглянула круглая голова амбала и коротко изрекла:

— Отбой!

Ручищи, державшие Любаву, ослабили хватку. Она вывернулась и увидела рядом с собой второго амбала, как зеркальное отражение повторяющего первого.

— Меры предосторожности, — пояснил второй амбал, указывая на кресло.

Любава послушно села. Рука болела, рот горел, но она молчала, рассматривая своего тюремщика. Теперь она разглядела, что это не брат-близнец первого. Если у первого почти не было видно бровей, то у этого брови топорщились густые и губы выпячивались, придавая физиономии слегка обиженное выражение. Он сел напротив Любавы и не спускал с нее глаз.

— Хозяин приехал? — догадалась Любава, показывая глазами в сторону двери. Бровастый никак не отреагировал на вопрос. Любаве стало неуютно под его тупым взглядом. Она поерзала в кресле, обхватила руками колени. Огляделась. Комната как комната. Кресла, стол с компьютером, шкаф. Ставку бандитов она представляла себе как-то иначе. Замаскировались…

Она внутренне подбадривала себя, убеждая в том, что «двум смертям не бывать» или «чему быть, того не миновать». Но ее не покидал неприятно леденящий душу холодок. Наконец дверь распахнулась, и показалась предыдущая бритая голова.

— Айда, — позвал он Любаву. Она поднялась и последовала за бритоголовым.

В большой комнате сидели несколько мужчин в кожаных пиджаках. Любава никого из них не знала и поэтому не могла решить, к кому же ей обратиться. На диване сидели два молодых парня, лет по двадцати пяти. Один темненький, вроде как нерусский, второй — с крашеными «перьями» в прическе. Мужчина постарше подпирал стену, выжидательно взирая на гостью. Здесь же, в кресле, сидел плюгавенький такой мужичонка, лысенький, в очках. Он был постарше остальных, но выглядел менее солидно. Поэтому Любава обратилась к тому, кто стоял:

— Помогите мне, пожалуйста… Безвыходное положение совсем…

Она чуть не сказала: «Товарищи бандиты». Вовремя прикусила язык. Тот, что стоял, начал допытываться, почему она пришла именно сюда, кто ее навел на эту квартиру. Любава беззастенчиво выдала бабу Стешу, рассказав заодно про курей и «маркоманов». Двое молодых на диване при этом переглянулись, изобразив на лице подобие ухмылки. Любава поняла, что развеселила их. И уже бодрее начала излагать суть своего дела. Она говорила долго, ее ни разу не перебили. Только Стоявший несколько раз переглянулся с Лысеньким. Любава догадалась, что решать будут они, а от двух молодых ничего не зависит.

— Значит, вы хотите, чтобы мы вашего Пухова… припугнули? — сделал вывод Стоявший, когда она замолчала.

Любава плечами пожала:

— Вам виднее, ребята. Я только хочу, чтобы он мне мое оборудование отдал, больше ничего. Я новое помещение нашла под пекарню, школа мне свои старые мастерские в аренду отдает.

— Все это хорошо… как вас по имени-отчеству?

— Любовь Петровна.

— Все это хорошо, Любовь Петровна… Только нам-то в этом какой резон? — подал голос Лысенький, и Любава задумалась. Действительно… — Вы, наверное, думаете, нам удовольствие доставляет всех пугать и наказывать? Напротив, Любовь Петровна, мы очень мирные люди. Разбираться в таких делах должны органы правопорядка… Или — суд. Вы нам никто, и ваш Пухов нам никто… А завтра он бизнес свой откроет и станет делиться с нами… Может такое случиться? — спокойно, как воспитательница в детском саду, вопрошал Лысенький.