Алёна Хренкова - Записки Замухрышки (сборник) Страница 26

Родители не расходились из-за нас. Мать считала, что у детей должен быть отец, а отец любил меня и боялся расстаться. Я отца тоже любила, но постоянные скандалы не давали мне покоя. Его я считала неправым и грубым, а мать осуждала за ее действия.

Мать по характеру была очень задиристой. Иногда она сама выводила его из себя. Когда отец в очередной раз бросался на нее с кулаками, мать пряталась за нас с Ларисой, как за футбольную стенку, и еще умудрялась из-за этой стенки больно пнуть отца ногой и как-нибудь обидно обозвать. После скандала она ложилась спать с нами на диван к стене, а мы опять загораживали ее своими телами. Через нас отец не полез бы даже в пьяном состоянии.

Конечно, мать, по сравнению с папашей, была «слабой женщиной», но каким образом она нас с Ларисой использовала, было неприятно. Да и отец ей наверняка ничего такого и не сделал бы, он только обещал. По сути своей он был трусоватым и очень держался за свою работу, ведь вылети с нее, он не знал бы, чем заняться, не имея толком образования. В конечном итоге, в проигрыше оставался всегда отец.

Во всем этом я усматривала что-то ненормальное. Было стыдно за них обоих. Когда мне было лет десять, я уговаривала их развестись. Жить так было противно. У Ларисы ко всему этому было свое отношение. С отцом она с детства не ладила и была полностью на стороне матери.

Самое неприятное для меня было то, что после очередного скандала, иногда с битьем посуды и зеркал, мать запрещала мне разговаривать с отцом, независимо от того, был ли он виноват или нет.

Я боялась ослушаться мать, а отца жалела. Он приносил с работы фрукты и конфеты, которые обычно не покупались из-за нехватки денег, и раскладывал на подоконнике, чтобы этими подношениями склонить меня на свою сторону, а мать категорически запрещала мне даже смотреть в сторону окна. Я сидела за письменным столом, делала уроки, украдкой поглядывала на «вкусности» и плакала, ненавидя и стыдясь их обоих.

Однажды дело почти дошло до развода. Вдвоем с матерью мы даже ходили к метро «Сокол» смотреть комнату, в которую предполагалось переехать после развода родителей. Но судьба повернула все в другую сторону.

Как-то вечером, вернувшись после работы не в положенное время, отец позвал нас с Ларисой на кухню для тайного разговора. Ему предложили командировку за границу на длительное время, в которую он мог поехать только с женой и детьми. Если бы он отказался от предложения, могли отправить и в отставку. Он просил нас уговорить мать помириться с ним и давал нам всяческие клятвы.

Мы уговорили мать «простить» отца и отправиться с ним вдвоем. Жить им пришлось бы на чужбине «нос к носу» под контролем руководства и общественности: не загуляешь и не подерешься. Если что случится – двадцать четыре часа, и ты дома, в Москве. Пусть попробуют пообщаться одни, без детей и проблем, в хорошей европейской стране, с деньгами и в отдельной двухкомнатной квартире, о которой давно мечтали. Может быть, их жизнь еще и наладится. Так мы думали с сестрой.

Со своей стороны, мы поклялись, что жить будем вдвоем так, что они останутся нами довольны, даже в отношении учебы. Так как я категорически отказалась ехать с ними, были попытки «засунуть» меня в интернат. Но тут выступила моя «тяжелая артиллерия», то есть сестра, которая все мое дальнейшее воспитание и выращивание полностью и ответственно брала на себя уже официально.

Уезжали родители тоже не без фокусов. Прощальный вечер прошел нормально. Гости собирались домой. Тетя Лиза и ее муж Сергей стояли уже одетые в дверях, как вдруг отец сорвал с головы Сергея старенькую кепку и запустил её в дальний угол комнаты. Пока кепка летела, как бумеранг, отец снял с вешалки свою новую модную кепку и по самые уши напялил ее на голову дяди Сережи со словами: «Носи, она мне все равно больше не пригодится». Мать аж вся побелела. Она подобрала Серегину кепку, отряхнула и сунула ему в руки. Гости уехали.

Утром на вокзале перед отходом поезда тетка Лиза передала сверток, раскрыв который мать проплакала всю дорогу до самой Германии. В свёртке оказались банка варенья, отцов «щедрый» подарок и записка со словами: «Подавитесь вашей кепочкой».

Это был 1961 год. Я училась в восьмом классе.

АФАНАСИЙ

Афанасий – небольших размеров, примерно с человеческого младенца, обезьянка. Появился он в то лето, когда я ездила на каникулы к родителям, работающим за границей. Родители жили в небольшом военном городке под Потсдамом. Стало быть, Афанасий – немец.

Мать задумала одеть и обуть меня с ног до головы, поэтому не велела везти с собой никаких старых вещей. На мне было платье и трусы, да на пальце – колечко с голубым стеклянным «камушком», а в чемодане лежали свернутые в рулон домашние стенные газеты – отчет родителям за прошедший год. Газеты отражали интересные моменты нашей жизни и пестрели не только рисунками, но и фотографиями.

Домашняя газета выходила еженедельно и называлась «Шлепок». Такое название она получила потому, что на лист бумаги «нашлепывали» всё, что приходило на ум, и все, кому что-либо приходило на этот ум. Кроме того, прилеплялись фотографии, отражающие нашу повседневную действительность, а потом коллективно или тайно ночью они подписывались. В газете отражалась и наша квартирная коммунальная жизнь, и новости двора.

Я благополучно добралась до родителей, отчиталась за себя и сестру печатными материалами, и мы с мамой пустились тратить деньги на «драгоценное барахло», как говорил мой отец.

В один из таких походов, нас занесло в крошечный частный магазинчик с детскими игрушками. Мы стали рассматривать витрины, и вдруг мой взгляд уперся в глаза, смотрящие с темной верхней полки прямо на меня. Глаза принадлежали обезьяне, сделанной очень правдоподобно. Она была как живая. Мимо такого я пройти не могла.

Моя мать опять начала песню про уродов, опять предлагала что-то красивое. Даже продавец сказал нам, что обезьяна бракованная. У нее чего-то там не доставало. Но я спокойно сказала матери, что отказываюсь от одежды в пользу обезьяны. Это ее потрясло. Вернулись домой с Афанасием. Так я назвала его по дороге.

Я долго привыкала к Афанасию. Однажды, проснувшись в одиночестве (родители были уже на работе), я начала убираться в квартире. Мне все время казалось, что на меня кто-то смотрит. Я мыла полы в гостиной и резко повернулась в сторону застекленного шкафа. К стеклу носом был прижат Афанасий, наблюдающий за мной. Мне стало плохо от неожиданности. Это так пошутил мой отец.

Свою обезьянку я любила, как ни одну игрушку. Я даже думала, что если у меня когда-нибудь появятся дети, то они ни за что не получат ее в свои руки.

Афанасию больше сорока лет. Он прошел через руки всех моих детей. От старости на морде обезьяны появилась плешь, из неё выглядывает солома. Но за все годы своей долгой жизни эта игрушка практически не пострадала от рук детей. Все трепетно любили Афанасия и очень берегли. Он стал членом нашей семьи.

Это единственная игрушка, которая так долго живет в моем доме, не считая стеклянных елочных украшений, купленных еще бабушкой в середине тридцатых годов прошлого века.

ФИГУРА

Лариса с детства любила шить. У нее это хорошо получалось. Она даже два года училась кройке и шитью, так что, сами понимаете, мастерица была дипломированная. Задумала она как-то сделать с себя манекен, чтобы набрасывать ткань на него и сразу кроить без всяких выкроек.

Манекен мы решили делать из папье-маше, короче, из газет. Лариса была раздета до нижнего белья (самого лучшего, с точки зрения подчеркивания фигуры). Я заготовила ворох газет, клейстер, и мы начали. Лариса застыла, подняв руки так, чтобы не исказить собственную фигуру и не мешать мне. Я накладывала на ее тело, от шеи до бедер, маленькие кусочки бумаги, размоченные в воде, слой за слоем. Кое-где приходилось смазывать бумагу клеем.

Мы трудились с ней несколько часов. Наконец последний бумажный слой был обмазан клеем. Наступила окончательная фаза, требующая большой выдержки и терпения. Чтобы высушить заготовку, сестре необходимо было неподвижно простоять часа четыре, облепленной со всех сторон мокрой клейкой бумагой, которая, высыхая, заставляла чесаться все тело.

Для того, чтобы Ларка не приходила в волнение во время сушки и не была отвлечена от процесса созидания собственной «фигуры», загодя были куплены билеты в кинотеатр на двухсерийный фильм. В кино я пошла с Ларисиным мужем. На дорогу и фильм уходило как раз около четырех часов. Не помню, что мы там смотрели, так как я очень беспокоилась о том, как бы сестра не простудилась во время сушки.

Когда мы вернулись, то нашли Ларку живой и невредимой. Просушенная заготовка была уже разрезана сестрой по линии плеч и боков. Теперь следовало опять соединить части, проклеить заготовку изнутри более крупными кусками бумаги для придания жесткости, вырезать отверстия по линии проймы и шеи, соответственно выкройке, и обтянуть готовый манекен тканью.