Василий Швецов - Горькая новь Страница 26

Политическая обстановка очень сложная, в одних городах или районах были еще, так называемые совдепы, а в других создавались разные думы и комитеты. В половине 1918 года в Новониколаевске произошел переворот, и было образовано правительство белых. На арену выплыл ставленник Антанты адмирал Колчак, он объявлен главой временного сибирского правительства со ставкой в Омске. Чехи, следуя на восток, занимают города. Создаются карательные отряды, сводятся в сотни и полки казаки. В Горном Алтае Улала переименовывается в Каракорум, обманутых алтайцев натравливают на русских. Советы ликвидируют, руководителей арестовывают, многих расстреливают. Снова вводятся волостные и сельские управы, колчаковская милиция вместо царской полиции, кругом полнейший произвол и разгул.

Кто придумал эти два роковых цвета - белый и красный? Кто посеял вражду между ними? Действительно ли эта резня была классовой, как проповедуют теоретики? В стане белых было немало бедноты, середняков и даже батраков, а в отрядах красных - много зажиточных. Как понять и объяснить такое явление? Властолюбивые карьеристы и самозванцы любыми путями лезли к власти и стращали народ всякими карами с противной стороны. Белые врали на красных, а красные - на белых. Милосердию нет места, и помирить их не могла никакая сила.

Каждая сторона хотела быть победительницей. Справедливо ли полностью обвинять тех, кто дрался, защищая свой дом, свое имущество, свою семью? Нужно ли оправдывать тех, кто отбирал чужое добро, выгонял хозяев из своих домов, а сопротивлявшихся безжалостно уничтожал? Надо полагать, что наши потомки будут умнее и сделают выводы сами.

Богат разными событиями девятнадцатый год. Другой стала власть. Слово совдепщик боялись произносить, оно стало презрительной кличкой. А разве виноват мужик, что такая власть была установлена ещё в семнадцатом году и продержалась - то не долго, ведь сверху её устанавливали, не сам мужик выдумал, а сколько зла принесла она людям. Вот и расхлёбывай теперь. Кто был выборный в совдепы, того арестовывали и угоняли в волость, а там пороли плетями, кому двадцать пять, а кому и полсотни.

В волости вся власть была сосредоточена в руках начальника милиции Кузнецова. Помощник его, Козьмин Тимка, сын попа Ивана, настоящий сатана. На человека прямо не глядит, кричит, сквернословит, кидается, как собака. С одного боку у него наган, с другого - шашка. Допрашивает больше сам, при допросах нещадно бьет. В восемнадцатом он самолично расстрелял многих красногвардейцев из отряда Сухова. От такого зверя пощады не жди.

С тоской думал староста Иван Степанович Кобяков, как бы его не вызвали в волость. И вот в одно из воскресений поступила грозная бумага с приказом, чтобы немедленно явился. "Быть беде" - закручинился мужик и точно, едва он появился в волость, Козьмин сразу набросился на него.

- А, совдеповский начальник! Сколько за свою службу домов ограбил? Зачем у Втулкина отобрал двадцать кож? Какое ты имел право забирать чужое добро?

- Да разве я, господин милиционер, ить обчество, ить бумага была из волости, - трясясь и заикаясь, бормотал Кобяков.

- Молчать, шкура совдеповская! Обчество, из волости. Я все твое обчество перепорю!

И тотчас же Иван Степанович был выведен на задний двор, раздет и разложен на окровавленную плаху. После порки был отпущен. В залитых кровью штанах и обутках, с прилипшей рубахой, в полусознательном состоянии, забыв в ограде катаную шляпу и самотканный пиджак, с трудом брёл за Ануй к родственникам. В тот же день вечером его привезли домой. Поврачевали его малость местные эскулапы - Марья Клопова да Иван Новоселов, но от тровянных примочек лучше ему не стало. Два месяца на заимке его отхаживала жена.

Случилось так, что загулял и писарь, отказался от работы, перестал ходить на сборню. Пил долго и много, от запоя ополоумел, наверное, горячка нашла. Схватил заряженное ружье и выстрелил в своего отца, который держал за ручку его же ребенка, но не попал. Хоть он был с перебитой на фронте левой рукой, но силу имел неимоверную. Схватили писаря четыре дюжих мужика, с трудом привели на сборню и заперли в каталажку. Он тут же выломал доски, выскочил в окно и убежал на Будачиху, ловить его не стали, побоялись, что задавит.

Но без руководства село не может быть. Собрался сход, долго старики решали, кого поставить старостой. Много было шума и ругани, одни предлагали Василия Васильевича Рехтина, другие Лариона Васильевича Колесникова. После жарких перепалок избран был Иван Филиппович Пономарёв.

Стала белая власть свои порядки устанавливать, слать из волости строгие распоряжения. Часто в село наезжали милиционеры, многое требовали. В народе ропот, недовольство. Да и чем довольными быть? Маслодельный завод работал с перебоями: то недостаточно клёпки, то соль некачественная, то пергамента маловато. Стали занижать сорт масла, жульничать в молсоюзе. Нужных товаров за масло не достать - так, мелочь, подчас и ненужную в хозяйстве. Рассчитывать сдатчиков молока становилось все труднее, колчаковские длиннохвостые деньги с каждым днем обесценивались. Отказывались возить масло и ямщики, не стало никакой выгоды, обратно из города возвращались порожняком. Часто в воскресные и праздничные дни отдыхали медные колокола. Поп Моисей уехал, служить было некому, а псаломщик Ефим Тимаков правил только часы заутрени. И у нового старосты забот полон рот. А тут ещё убийство. Вознесение считалось большим праздником, народ готовился - наваривались лагуны пива, нагоняли крадучись и самогонки. Гуляли кампаниями, и спьяна один с другим подрались. В этой драке Иван Фефелов нащепом от саней зашиб Василия Лещукова. Ну, послали в волость нарочного, оттуда выехала чуть не вся милиция Лукьяненко, Чуйков, Степаненко, Медведев. Пошли спросы да допросы. Убитого анатомировали, после чего разрешили похоронить, а Ивана увезли в волость, там и судили. Отсидел в Бийской тюрьме только пол года и вернулся.

Некоторое время не было и писаря, староста мог только расписываться и с каждой бумажкой ходил к кому - либо грамотному. Как - то пришёл на сборню Алексей Тимофеевич Терёхин, староста узнал, что он грамотный и предложил ему поработать писарем, тот согласился, но работать долго не пришлось.

Из волости поступило строжайшее предписание о ремонтной выводке лошадей в Солонешном. Шли слухи, что их много требуется для колчаковской армии, что на каждое село есть разверстка. После ознакомления с этой бумагой некоторое время мужики молчали, потом поднялся невообразимый шум.

-Ни за что не поведу! Пусть садят в тюрьму! Без лошадей на ком буду пахать, как кормить семью?! - размахивая руками, кричал Никола Загайнов.

- Пусть сами придут и попробуют взять хоть одного коня, топором буду отбиваться, - скороговоркой вторил ему Павел Ваньков..

- Упереться всем селом, не водить! - призывал Николай Швецов. Старосту такая реакция ставила в затруднительное положение, за неисполнение распоряжения он будет строго наказан.

- Ну ладно, не водить, так не водить, я с вами согласен. Но ведь тогда мне, как и Кобякову, придется подставлять свой зад под плети, а то и хуже может быть...

Договорить ему не дали.

- Пусть понаедут! Стоять всем на одном!

В указанное время лошадей никто в Солонешное не повел. Через три дня приехали из волости милиционеры. Старосте дали нагоняй и пригрозили. Снова собрали сход, но и третьей части мужиков на нем не было. Коней многие увели по заимкам, однако на следующий день всем селом все же повели тех, что остались дома, к сборне. Пятьдесят животных, как было указано в бумаге, было набрано. Получилось так, что взяли лошадей-то у тех, у кого их было меньше других. У некоторых забрали даже по две из хозяйства. У моего отца, например, взяли двух гнедых меринов, дома осталось три. У соседа Лубягина Евментия - тоже двух. К счастью вскоре на пастьбе коней распустили и наши, и соседовы пришли домой, и ни кто их не востребовал.

По уезду, как волки, рыскают кавалерийские карательные отряды, одним из них командует сын бийского лесозаводчика колчаковский прапорщик Григорий Серебрянников, а другим - какой-то Орлов. Недовольных крестьян бьют нагайками и даже расстреливают. В селе Карабинке многих мужиков драли шомполами. В волость для подкрепления милиции прислали взвод белогвардейцев, они устраивают вечеринки с попойками, затаскивают к себе гулящих баб и солдаток. Рассказывают, что Бийск наводнен белогвардейцами и каракорумцами. На дорогах всех проезжих останавливают, если с кладью, то обыскивают. На катунских лугах солдаты пасут тысячи лошадей, взятых у населения.

В Верх-Ануйской волости появился небольшой, человек в десять, отряд. Начальником в нем сильно отчаянный Чемров Гришка. В отряде есть даже женщина. Они нападают на милиционеров и волостное начальство. Рассказывали: из Верх-Ануйска ехал в Паутово начальник милиции - один на паре лошадей. Они его поймали, обезоружили, раздели догола, привязали за задок ходка. Чемров сел седоком и с места в карьер подвез его прямо к сборне с. Паутово. Вот, мол, получайте трофей, построжились и укатили. Чемров был объявлен преступником, для поимки его в каждом селе у ворот поскотины выставлялись караулы. Время было страдное, мужики работали в поле, а на дежурство к воротам посылали ребятишек да старух.