Владимир Ионов - …А родись счастливой Страница 26

Глава 23

День был сумасшедший. Народ валил один за другим: на грим, на стрижку, на укладку… Потом этот «птичий базар»… Нашли себе «якорь»! Что, там молоденьких сестёр нет — будить интерес к жизни? Тут вот у Любы ещё интерес появился. Привели на грим директрису Великогорской студии «Волна» Надежду Кольчугину. Пока Люба подбирала тон, чтобы смягчить румянец полного лица, подчёркивала тенями глаза, Кольчугина, даже мешая работать, всматривалась в нее, потом спросила:

— Сокольникова… У вас родственников в Великогорске нет? И сами не жили у нас?

— Были и жила, ответила Люба. — Потом мужа перевели на другую работу в сельскую местность. Там он погиб…

— Ах, эта история? Помню, помню… А здесь, как оказались?

— Приехала в Москву, искала работу. Нашла. Пока работаю по специальности. Но обещают обучение на диктора.

— Скороговорки говорить? Клара у Карла украла кораллы? — Кольчугина развернулась к Любе. — А не хотели бы к нам в «Волну» ведущей? Программы подберём. Детские, музыкальные передачи… У вас что-то осталось в Великогорске? Жильё, родственники?

— Только семья погибшего мужа. От квартиры Анатолий отказался в пользу детей и Альбины Фёдоровны… Спасибо вам за предложение. Я подумаю.

— А чего думать? Зарплата ведущей всяко больше вашей, жильё снимем или отсудим долю у Сокольниковых.

Кольчугина была напористой. Дочь известного в Великогорске журналиста, она до сорока лет кантовалась в местных партийных кругах, но как только «ум, честь и совесть нашей эпохи» взяла курс на ускорение и гласность, разрешила частное предпринимательство, Надежда затеяла издавать свою газету, выпускать книги популярных авторов вроде Дрюона и Пикуля. И всё было хорошо: поднялась материально, начала расширяться. Не без помощи прошлых партийных связей отбила у Жорки Сметанина целый двухэтажный корпус под издательство. А когда праводержатели писателей спросили свою долю за издания, она свернула это дело и начала новое: организовала первую в области и в стане частную телевизионную студию «Волна». И опять очень быстро развернулась — с часа вещания в арендованное у того же Сметанина время до полного телевизионного дня на собственной частоте. В кадрах сделала ставку на молодых, что пока прозябали в областной студии, и на студентов отделения журналистики местного университета. Окрылённые свалившимся на них доверием, юные властители эфира носом землю рыли, добывая жареные и просто горячие факты, и выбрасывали их на экран куда раньше, чем собратья из «взрослой» студии. И к тому времени, когда Кольчугину пригласили в Москву на ЦТ для вручения премии за победу в конкурсе региональных студий, (тут-то Надежду и привели к Любе на грим), её «Волна» уже главенствовала в Великогорском эфире.

— Жильё я бы нашла, конечно. Но сразу в эфир? Я не знаю…

— А чего там знать? Есть редактор, есть режиссёр…. Читать, надеюсь, умеешь? Память хорошая? Текст подучила и — вперёд! Смотреться будешь прекрасно. Голос хороший: не пищишь — всё, что нужно для эфира. Или физиономии мазать и головы стричь интереснее? — наступала Кольчугина.

— Да нет, диктором, конечно, интереснее…

— Не диктором, упаси тебя бог! Диктор в эфире — вчерашний день. Ведущая программы! Это и участие в разработке темы, и подбор людей, и работа с режиссёром… Главный человек в эфире! — рубила она, тыча в зеркало пухлой рукой. — Центральное телевидение, конечно, хорошо, но ты посмотри, сколько здесь народу! И каждый готов лесть в эфир. Сожрут, пока до него доберёшься!

— Послушайте! Что вы такое говорите!? Любочку здесь уважают. Никуда она не пойдёт! — вмешался Жорик.

— Я говорю то, что говорю. А вы зачем в чужие разговоры?… Это не хорошо, — и, смерив манерного Жорика взглядом, Кольчугина добавила: — Это некультурно. Ваша «Любочка» — взрослый человек, сама решит, что ей делать.

Взрослый-то, конечно, она взрослый человек. Даже уже вдова. А делать-то что дальше? Её так здесь приняли… Дали работу, устроили с жильём, обещают прописку и учить на диктора… И почти никто не пристаёт, как Зверев тогда. Приглашают, конечно, поужинать, в театр… Даже Жорик набрался духу пригласить… Чего от него не ожидала, так это предложения отправиться с ним на каток!.. Или вот ещё — стать «якорем надежды»…

Перебирая всё это в памяти, Люба в полглаза смотрела телевизор, где, не трогая её внимание, пролетали какие-то люди, шумы. Она подобрала ноги на диван, подтянула повыше к плечам мягкий плед…

…В кресло опять сел полковник Орлов, долго рассматривал её отражение в зеркале, потом попросил открыть стоящий у него на коленях уклеенный картинками рундучок. Она нажала на блестящую кнопочку, рундучок открылся с медленным красивым перезвоном, и из его бархатной глубины поднялся… тяжёлый ржавый якорь.

— Какой же это якорь надежды? — спросила она. — Его надо чистить…

— Это не он. Это Судьба вон тех ребят, — кивнул полковник на два комка, закрытых простынями, в углу комнаты. — Якорем он станет, когда вы возьмёте его отсюда и встанете между ними.

— Я не подниму его. Он такой тяжёлый.

— Он тяжёлый для них. Для вас — вполне по силам. Он и для них будет легче, если вы зацепите их и поведёте.

— Куда мне их вести?

— Вон туда, — показал Орлов на открытое окно, за которым было высокое небо с тёмными кучевыми облаками.

— Там им будет холодно. Солнышка-то нет.

— Солнышко будет, когда вы поведёте их за собой. У вас должно получиться.

Она попробовала поднять якорь. Верно, совсем не тяжёлый. Перенесла его в комнату и поставила между комками, покрытыми простынями. Ржавчина тронулась медленно сползать с якоря, а простыни только чуть открылись, обнажив две пары испуганных, страдающих глаз.

— Я принесла вам Якорь Надежды. Пойдёмте вместе, выпустим солнце из облаков!

— Нет. Ты принесла нам Отчаяние. Его стало больше, чем у нас было.

— Ну, давайте попробуем вместе раздвинуть облака…

— Чтобы у нас появились силы идти за тобой, ты должна полюбить нас такими! — Простыни слетели с комков, и она увидела двух взъерошенных крупноглазых парнишек в нижнем белье. У одного рукава рубашки болтались прямо от локтей. У другого — один рукав висел от плеча, и была пуста от пояса порточина кальсон. — Ты, как все, будешь нас только жалеть! — И пустой рукав взлетел, чтобы лечь ей на плечо. Она дёрнулась от него и открыла глаза.

Перед ней стояла соседка по квартире:

— Ты чего тут развалилась не на своём месте? Или мы опять поменялись комнатами?

— Извини, я задремала. Смотрела твою передачу… И уснула.

— Ты свою сначала сделай, чтобы спать на ней!

— Извини! — И Люба ушла к себе комнату.

Быстро уснуть не получилось. В голове толпились Кольчугина… полковник Орлов… обрубленные войной мальчишки, требующие полюбить их… Жорик, тягуче просящий не делать этого и не уходить из их гримёрки…

Утром, сбивчиво соображая с чего начать разговор, Люба дожидалась прихода Леонида Петровича в коридоре возле дверей его приёмной. Мимо в приёмную входили люди. Многих она уже знала. Они здоровались, спрашивали: «Чего стоим?», предлагали пройти вперёд. Она кивала и оставалась на месте. Остановился перед ней и Леонид Петрович и тоже спросил:

— Чего стоим?»

— Я к вам…

— Ну, проходим, — предложил он и открыл перед ней дверь.

— Вы знаете… — заговорила она, оставаясь на месте. — Вчера была Надежда Кольчугина из Великогорска…

— Видел. И что?

— Она предложила мне стать у них ведущей…

— Молодец. А вы?

— Я не знаю, — растерялась Люба.

— И я не знаю за вас.

— Мне неудобно… Вы меня так приняли…

— Ну, и там, я думаю, примут не хуже, если приглашают. Ведущий — это новый уровень. Я бы согласился. Студия хорошая. Поработаете там, набьёте шишек, наберётесь опыта… И к нам вернуться — никогда не поздно. Кольчугинцы у нас уже, по-моему, есть. И вам, с вашими задатками, не всё же сидеть в подстрижорах. Успехов! Василию Семёнычу я сейчас скажу, если вы меня отпустите на планёрку, — улыбнулся Леонид Петрович и стал боком встраиваться в дверь.

— Ой, извините, спасибо! — сказала она ему вдогонку и, как школьница, только что сдавшая на пятёрку страшный экзамен, едва ли не вприпрыжку побежала к себе на этаж.

— Эй! Чего я вам сейчас скажу! — огорошила она Жорика и Наташку и плюхнулась в своё рабочее кресло.

— Замуж выходишь? — спросила Наташка.

— Ага!.. За — новую работу! Леонид Петрович отпускает меня в Великогорск.

— Любочка! Вы что? Где Москва и где Великогорск? Вас Слава Зверев звал к себе в салон! Где вы ещё найдёте такое в своём Свиногорске?

— А я и искать не буду. Меня же Кольчугина пригласила работать ведущей программы! Правда, не знаю пока какой… Главное — это эфир, Жорик!

— Эфир, кефир — какая разница?.. Хотя, конечно, пудрить людям мозги, светясь на экране, это не голову в тазике мыть…