Сергей Костырко - Медленная проза (сборник) Страница 26

– Ведь и дверь недавно поставил, – сказал Боря, затянувшись. Он как будто и не торопился в свою квартиру.

– Про двери мы сейчас как раз и говорили, – отозвался следователь.

Помолчали, как бы совместно переживая Борино потрясение.

– Ну что, пойду смотреть, – сказал он.

– И, пожалуйста, повнимательней. У нас бывает, что неделями составляем список украденного.

Боря развернулся и решительно шагнул к своей развороченной двери.

– Ну вот, – продолжил я. – Посмотрел на свое, родное, можно сказать, Орехово в телевизоре, и оно как будто чужим стало.

– А вы что же, – удивился следователь, – вы что же, не знали, что Димон жил в соседнем с вашим доме? Вон в том.

– Что, вот в этом?!

– Да-да! А Фрол вообще в вашем доме, только во втором корпусе. Он ведь и через ваш двор мог проходить. Как же это вы?

– Да, может, и сталкивался, но откуда знать, с кем сталкиваешься.

– Хоть машину-то его помните? Темно-малиновая, навороченная такая, с двумя желтыми фарами. Он любил пофорсить.

Я пожал плечами.

– Ну маму-то его вы точно знаете. Она сколько лет в нашей поликлинике в регистратуре работала. Худая такая, с короткими волосами, в окошечке сидела. Не помните ее?

– Да нет, – мне даже как будто стыдно стало, в поликлинику эту я уж лет двадцать хожу.

– Ну-у… – с сочувствием протянул следователь. – Фильм, конечно, интересный, но что можно в фильме показать. Всего не покажешь… Вот, скажем, Дрон – он вон в том доме за ЦТП жил. Любил вечером с пацанами в футбол погонять. Но не в своем дворе, а на школьном, это где они потом того хачика замочили. Я ведь Дрона своими глазами видел. Вот как вас. При обыске присутствовал. Его на Химкинском похоронили. Прописан был в Химках, у сестры… А тетку из фильма помните, это которая по-тихому на видео их снимала у себя в магазине? Не помогло ей это. А магазинчик ее – это тот самый, что возле парикмахерской. Сейчас его азербайджане перекупили… Да… Ну а стрелку они обычно у нас на прудах забивали, возле Горки. Там и народу мало толчется, и подъезд хороший с двух сторон. Действительно, удобно. Это их фирменное место было… Они ведь не только по ресторанам шастали. Они и пруды наши любили. На шашлыки собирались. По-семейному. Костерочек разводили, винцо потягивали. На солнышке грелись. Как все… А Гришаков, это которого они в карьере проволокой связанного утопили, так вообще жил в соседнем со мной подъезде. Представляете?

– Что-то я не пойму, – сказал выходящий на площадку Боря. – Похоже, что вообще ничего не взяли. Я супруге в прошлом месяце шубу за полторы тысячи купил, так шуба на месте… Надо вещи по местам разложить, может, что обнаружится, – сейчас было заметно, что Борю наконец-то проняло. – Ну что, пойдем бумагу составлять?

– Надо работать, – вздохнул следователь и повернулся ко мне. – Счастливо вам. Лечитесь… Да, – оглянулся он уже из Бориной двери, – есть ведь еще один фильм про наших. В серии «Криминальная Россия». Про то, как они уже в Греции прятались. Не пропустите. Классное кино. Историческое.

СОГЛЯДАТАЙ

повесть

Я обсыхал на скамейке. Мой тренер Паша, отработав три с половиной тысячи купонов, скрылся в подсобке. На корте разминаются мафиози. Зеленый и Глухарь против Босса. Набрасывают ему на ракетку. Это еще не игра – предвкушение. Амбал шнурует кроссовки. Телохранители рассредоточились по затененным уголкам. А над кортами, по пологим склонам предгорий, дремлет в утренней прохладе и покое старинный приморский парк. Абсолютно пустой сейчас. Середина октября. Конец сезона. Но небо синее, солнце горячее, где-то далеко внизу за моей спиной сквозь шелест листьев влажно ухает море.

Амбал – на самом деле его зовут Модест – снимает с ракетки чехол и, пару раз высоко подпрыгнув на месте и резанув пустой воздух ракеткой, выбегает на площадку к Боссу: «Кончай базар, дистрофики! Просыпайтесь! На меня давай. Да порезче. Порезче!» И тут же пропускает в полную силу поданный мяч. «На испуг берешь, да, Модя?» На несколько секунд все расслабляются, провожая глазами охранника, метнувшегося за мячом. Зеленый двумя пальцами тащит из карманчика шорт второй мяч…

…Нарастающий скрежет гравия. С горы слетает машина. К нам. Камешки бьют в ее металлическое днище. Ничего не изменилось в позах игроков, но как бы морозцем протянуло по кортам. Двое телохранителей уже у калитки. Между стволами наверху замелькало тело машины. Заскрипели тормоза. Мотор продолжает работать. Зеленый вертит в руках мяч.

Пауза длится.

И вот над трибунками сверху появляется некто… Он закрывает спиной солнце, – виден только силуэт. Черный костюм-тройка. Белая рубашка. Красный галстук и красный уголок платка из кармашка жилетки. Пиджак расстегнут, руки в карманах брюк. Раскачивается с носков на пятки, с пяток на носки. Невысокий, поджарый. Блестят зачесанные назад черные волосы.

– Мяч, – спокойно говорит Босс и вполсилы бьет на Глухаря.

Тот легко отмахивается. Посланец стоит еще несколько секунд, затем разворачивается и исчезает.

– Женя, – роняет Глухарь.

Молодой охранник взлетает по лестнице.

За кустами с шелестом и тихим рокотом проносится машина. Игроки лениво перебрасываются мячом.

– Цыган, что ли?

– Явление Христа народу.

Спускается Женя:

– МКО 12–37. «БМВ». Светло-зеленая. В машине четверо. Все мужики.

Я понимаю, что надо сваливать. И побыстрее. Когда они рассматривали этого красавца наверху, я непроизвольно глянул на мафиози и успел ухватить взгляд Амбала. Амбал смотрел на меня.

Пока я переодевался, пока поднимался по лестнице между трибунками, они молчали, и только когда завернул за кусты, снизу донеслось несколько фраз: «…может, просто кто-то корты ищет? – Ага, просто… Иди пососи. – …и все-таки номер московский… – …без разницы. Все равно, не вовремя. – А вовремя – это когда? – Кто видел лицо? – Никто… Солнце мешало».

Знал бы – ушел бы раньше… Интересно, а что еще тебе нужно было знать?.. Да с первого взгляда! Местные. Днем свободные. С толпой телохранителей. На машинах. И каких машинах! У Босса – «мерседес». Новенький. Тормозит сверху впритык к лестнице, из передней дверцы выскакивает Рваный, открывает заднюю, оттуда лезет Босс. Неторопливый, низкорослый, плотный. Далее спуск по лестнице: впереди Рваный, за ним – Босс. Замыкает Длинный… Мурашки по спине, как все это истово, как всерьез… Шофер отгоняет машину в тень и появляется позднее, пристраивается у прохода. На коленях – продолговатая сумка. Всегда.

Чего тебе надо было еще «знать»?

Минут через пятнадцать я уже стоял в очереди за пивом. Что-то в горле пересохло. Мимо катила родная, с лицами, закаменевшими от курортно-прогулочного ритуала, толпа отдыхающих.

Я устроился на скамейке у парапета. Отхлебнул, закурил первую после двухчасового воздержания сигарету. «Кэмел». Сказочный курс карбованца к рублю сделал меня богатым иностранцем – теннис с играющим тренером, американские сигареты.

На скамейке рядом расслабляются два мужика. Обоим за пятьдесят, сухощавые, кряжистые, в синих спортивных костюмах. Нога за ногу, в зубах – по беломорине, в руках – такие же, как и у меня, полулитровые стеклянные банки с пивом. Времена пивных кружек здесь кончились. Каждый раз, когда я поворачиваю голову к морю, вижу профиль ближайшего ко мне – оттопыренная нижняя губа, орлиный испепеляющий взор: «…он мне: тыр-пыр, больше не повторится! А я ему: будьте любезны! По-эл? Чтоб ноги твоей у меня в “Водоканале” не было. Отцвели, мля, хризантемы в саду!.. Да у меня весь город в кулаке, а тут нервы мотай из-за всякой срани… Весь город! Во! – мужик вытянул руку и сжал пальцы в кулак. – А это, извини, как-никак восемнадцать, если уже не двадцать тыщ населения… И Надьку эту обломаю. Увидишь. Я мужик терпеливый, но что бы еще из-за бабы? Изви-и-ните!»

Пауза. Оба присосались к банкам. Перевели дух. Раскурили потухшие папироски. Затянулись. Выдохнули.

– Сволочи! – с чувством сказал второй мужик.

– Да… – подтвердил говорун и сплюнул.

На пару минут мужики впали в задумчивость, отвернув головы к морю…

Набегала волна.

– Ну что, еще повторим?

Оба встали, с горделивым недоумением оглядели случившуюся поблизости публику. Говорун скосил чуть помягчевший взгляд в мою сторону, как бы проверяя произведенное впечатление, увидел теннисную ракетку, и на лице его обозначилось нечто почти оскорбленное: так ты, оказывается, из этих?

Я с благодарностью проводил их взглядом.

И, кстати, он прав. Теннис – это только во вторую очередь спорт. А в первую – масонская ложа. Каждый день ты входишь в отделенное от всех и вся высокими металлическими сетками пространство – и чувствуешь, как сами собой разворачиваются плечи, втягивается живот, пружинит нога. Каждый день четверо незнакомых, чужих (во всех отношениях чужих) человека вежливо здороваются с тобой, поддерживая теннисные выражения лиц фразами типа: «Как игра? Какой сегодня корт? Не перелил Паша воды?» А ты с удовольствием отмечаешь, с какой предупредительностью сторонятся перед тобой их телохранители. Сигареты «Кэмел» ты вытаскиваешь только на корте, так же как и пьезозажигалочку, подаренную коллегой из Канады (в комнате у тебя на столе – «Ява» и спички). Ну и так далее… И ведь греет же все это душу дураку.