Питер Мейл - Год в Провансе Страница 27

Дома нас встретил мигающий огонек на телефоне: три человека хотели поговорить с нами и оставили три сообщения.

Незнакомый нам француз пытался вступить в диалог с автоответчиком, не желая признавать, что говорит с машиной. Записанный на пленку голос, попросивший оставить свой номер, чтобы мы могли перезвонить ему, совершенно сбил его с толку. Почему я должен оставлять свой номер, если я уже говорю с вами? Он немного помолчал, громко дыша в трубку. Эй, кто там? Почему вы молчите? Еще несколько вдохов. Алло? Алло? Merde. Алло? Время, отведенное на запись сообщения, вышло, и автомат отсоединил его. Он так и не перезвонил.

Энергичный и деловитый голос Дидье сообщил, что они с бригадой готовы возобновить работу и возьмутся сразу за две комнаты на первом этаже. Normalement, они начнут уже завтра, в крайнем случае послезавтра. И еще: сколько щенков мы возьмем? Пенелопа забеременела от лохматого незнакомца из Гуля.

Третий звонок был от соотечественника, с которым мы, кажется, как-то встречались в Лондоне. Тогда он показался нам довольно приятным, но все-таки мы его почти не знали. Похоже, скоро это можно будет исправить, потому что они с женой обещали заглянуть к нам. Правда, он не сказал когда и не оставил своего номера. Возможно, по обычаю всех бродячих англичан, в один прекрасный день они возникнут ниоткуда как раз перед ланчем. Но июнь у нас выдался довольно спокойным, гостей было немного, а строителей и вовсе не было, поэтому мы не возражали против того, чтобы кто-нибудь составил нам компанию.

Они приехали, когда начинало темнеть, а мы садились обедать. Их звали Тед и Сюзанна, и они сразу же рассыпались в извинениях и громких восторгах по поводу Прованса, куда они приехали впервые, нашего дома, наших собак, нас самих и вообще всего. В первую же минуту они несколько раз сообщили, что все здесь — просто супер. Столь искреннее восхищение обезоруживало. Они говорили одновременно, монолог не прерывался ни на секунду, и С нашей стороны не требовалось совершенно никакого участия.

«Мы, наверное, выбрали неудачное время? С нами вечно так получается».

«Вот именно, вечно. А вам, должно быть, смертельно надоело, что люди вот так сваливаются вам на голову? Да, стакан вина с удовольствием».

«Ой, ты только посмотри на этот бассейн! Какая прелесть!»

«А вы знаете, что на почте в Менербе есть маленькая карта, на которой указано, как к вам проехать? Они назвали вас Les Anglais и вытащили ее из-под прилавка».

«Мы бы приехали раньше, если бы не наткнулись на этого славного старика в деревне…»

«…Ну, в смысле на его машину…»

«Да, на его машину, но он так мило себя повел, правда? Да и вмятины настоящей не было, просто царапина».

«Мы пригласили его в кафе и немного с ним выпили…»

«По-моему, не так уж и немного».

«А потом с нами выпили его друзья, такие забавные».

«Ну, слава богу, мы до вас добрались, и я хочу сказать: тут просто очаровательно».

«И так мило, что вы не сердитесь на нас за это вторжение».

Они ненадолго замолчали, чтобы глотнуть вина и перевести дыхание. Моя жена, чутко реагирующая на любые симптомы недоедания, заметила, что Тед пожирает глазами наш обед, к которому мы еще не притронулись. Она пригласила их к столу.

«Но только если это нисколько вас не затруднит — просто корочку хлеба и кусочек сыра и, если можно, еще один стаканчик вина».

Продолжая трещать, Тед и Сюзанна сели за стол, а мы поставили на него колбасу, сыры, салат и crespaou — холодный омлет с овощами и теплым соусом из помидоров. Все это было встречено таким взрывом благодарности, что я заинтересовался, когда они ели в последний раз и когда планировали поесть в следующий.

— А где вы собираетесь остановиться?

Тед подлил себе вина. Вообще-то, они ничего не бронировали заранее. «С нами вечно так, вечно!» Но, наверное, в какой-нибудь небольшой сельской гостинице, простой и чистой, и не слишком далеко отсюда, потому что им ужасно хочется — ужасно! — взглянуть на наш дом при дневном свете, если, конечно, мы согласимся потерпеть их еще раз. Здесь ведь, наверное, много маленьких гостиниц? Какую мы посоветуем?

Гостиницы здесь, конечно, были, но в одиннадцатом часу в Провансе уже ложатся спать, и в это время не стоит колотить в закрытые ставни и беспокоить сторожевых собак. Будет разумнее, если Тед и Сюзанна переночуют у нас, а утром найдут себе что-нибудь. Они переглянулись и завели благодарственный дуэт, продолжавшийся до тех пор, пока их вещи не отнесли наверх. Потом, уже в окно, они пропели пожелание спокойной ночи, и, укладываясь в постель, мы еще слышали их чириканье. Они были похожи на двух переполненных впечатлениями детей, и мы с женой решили, что будет даже забавно, если Тед и Сюзанна поживут у нас несколько дней.

Часа в три ночи нас разбудил лай собак. Они были заинтригованы шумом, доносящимся из комнаты для гостей: сначала звук, издаваемый человеком, которого выворачивает наизнанку, потом громкие стоны и наконец — журчание льющейся воды.

Я всегда теряюсь и не знаю, как реагировать, когда кому-нибудь бывает нехорошо. С одной стороны, лично я предпочитаю оставаться один, когда меня тошнит. Как много лет назад говорил мне мой дядя: «Блевать надо в одиночку, малыш. Никому, кроме тебя, не интересно знать, что ты сегодня ел». С другой стороны, есть такие страдальцы, которые нуждаются в сочувствии и внимании.

Шум наверху не прекращался, и я, осторожно постучавшись в их дверь, спросил, не могу ли чем-нибудь помочь. Из-за двери высунулось встревоженное лицо Теда. Сюзанна что-то съела. У бедняжки такой нежный желудок. И столько волнений сегодня. Ничего тут не поделаешь, организм сам справится. За дверью организм снова громко заявил о себе. Я вернулся в постель.

Проснулись мы в семь утра от грохота рухнувшей каменной кладки. Дидье приехал, как и обещал, и сейчас разминался с кувалдой и железным костылем, а его помощники в это время швыряли на землю мешки с цементом и реанимировали бетономешалку. Наша больная спустилась по лестнице, страдальчески зажимая уши и щурясь от яркого утреннего солнца, и сообщила нам, что уже достаточно хорошо себя чувствует, чтобы позавтракать. Она ошибалась и вынуждена была поспешно покинуть стол и вернуться в туалет. Все утро — чудесное, синее и безветренное — мы занимались тем, что искали врача, который согласился бы прийти на дом, и ездили в аптеку за свечами.

За следующие пять дней мы успели подружиться с аптекарем. Несчастная Сюзанна и ее желудок вели друг с другом непрекращающуюся войну. От чеснока у нее разливалась желчь. От местного молока, действительно обладавшего довольно странными свойствами, бунтовал кишечник. Масло, растительное и сливочное, вода и вино надолго выводили ее из строя, а за двадцать минут, проведенных на солнце, она умудрялась получить ожоги третьей степени. Сюзанна страдала аллергией на юг.

Это не такое уж редкое явление. Полнокровный и темпераментный Прованс может стать настоящим шоком для анемичного северянина. Здесь ничего не делается наполовину: температура скачет от минус десяти в феврале до сорока градусов в июле. Редкие дожди обрушиваются на землю с такой силой, что смывают грунтовые дороги и останавливают движение на автострадах. Мистраль промораживает вас до костей зимой и опаляет сухим жаром летом. В еде столько вкуса и аромата, что желудки, привыкшее к более щадящей диете, с ней не справляются. Местное молодое вино коварно: оно легко пьется, но иногда оказывается гораздо крепче, чем старые вина, к которым принято относиться с осторожностью. Требуется время, чтобы привыкнуть к объединенному напору пищи и климата, столь непохожего на английский. Прованс не отличается милосердием и может раздавить человека, как раздавил бедную Сюзанну. Они с Тедом покинули нас и отправились залечивать раны в более умеренной обстановке.

Только после их визита мы поняли, до чего же нам повезло: природа одарила нас желудками, неприхотливыми как у коз, и кожей, не боящейся солнца. Наш распорядок дня еще раз поменялся: теперь мы постоянно жили на улице. Утром одевание занимало не более тридцати секунд. Потом мы завтракали свежим инжиром и дынями и старались переделать все дела по дому до наступления жары. К полудню каменные плиты раскалялись так, что на них невозможно было ступить, а вода еще оставалась холодной, и, нырнув первый раз, мы выскакивали из нее как ошпаренные. Только теперь мы до конца оценили мудрый средиземноморский обычай устраивать днем сиесту.

Я не помнил, когда последний раз надевал носки. Мои часы уже давно лежали в ящике стола, а время я более-менее точно определял по положению теней у нас во дворе. Я постоянно забывал, какое сегодня число и день недели — это уже не казалось мне важным. Постепенно я превращался в очень счастливый овощ, а связь с реальной жизнью осуществлял посредством нерегулярных телефонных разговоров с людьми, гробящими свою жизнь в далеких офисах. Они неизменно с тоской спрашивали, какая у нас погода, и расстраивались, услышав ответ. Все, что им оставалось, — это предупреждать меня, что от солнца тухнут мозги и бывает рак кожи. Я не спорил — возможно, они и были правы. Одно я знал точно: невзирая на протухшие мозги, новые морщины и опасность заработать рак, я никогда в жизни не чувствовал себя лучше.