Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2006) Страница 27

Сколько человеку нужно

Николаю Глазкову.

Мы были бедны, но с идеями.

Как-то в буфете он спросил, есть ли у меня мелкие, — крупную купюру неохота разменивать. Запоминая зеленевшую в его кулаке трешку, я заплатил пятеркой.

Вскоре я съездил в Ленинград — развеяться.

— Много потратил?

Наклевывалась завязка. Я подыграл:

— Много.

— Сколько?

— Не знаю.

— ?!

— Взял, сколько было, положил в карман (я показал как, — он проследил глазами) и потратил. Не считая.

— Вот это здорово!

Загул был чисто словесный, зато зависть в голосе звенела самая настоящая.

Through a glass, darkly

Дом, в котором я прожил четыре десятка лет своей советской жизни (Метростроевская, теперь снова Остоженка, 41), был одним из первых кооперативных. Построенный в конце 20-х годов Русско-германским обществом, он имел три подъезда с бетонными козырьками и массивными черными деревянными дверьми, образующими небольшой застекленный тамбур (сегодня они сохранились лишь наполовину — внешние двери заменены глухими железными). Я жил в первом парадном, расположенном в глубине двора, в низинке, и потому с каменным крыльцом в три ступени. Второму парадному хватило пары ступенек, а третье, смотревшее на сквер и улицу, обходилось без крыльца. В холодное время года консьержка сидела во втором парадном, первое и третье запирались, и их жильцы шли к себе по подземным коридорам, мимо технических помещений — соответственно прачечной и котельной.

Как-то в далекой молодости, возвращаясь октябрьским вечером домой и поднявшись из коридора, сквозь стекла своего парадного я увидел, что на скамейке напротив сидят. Было темно, лампочка над крыльцом не горела, но угадывалось, что это парень с девушкой. Они сидели неподвижно, в тяжелых пальто и, видимо, тихо беседовали. Он что-то держал в руках, девушка, не меняя позы, иногда поглядывала в эту сторону.

Мне их было не слышно, им меня не видно, я стоял и смотрел, любопытствуя. Молодого человека я узнал. Он учился в нашей школе, мы не были знакомы, но я встречал его и где-то еще. Это был здоровый парень, прямой как палка, розовощекий, всегда пестро одетый, с близко поставленными глазами-пуговками и низким лбом, в который вклинивалась щетка густых черных волос. Но сейчас ничего этого нельзя было различить — поздний вечер, осень, двойные стекла, серое на сером.

Вглядевшись получше, я понял, что двумя руками он держит предмет не слышного мне разговора — высвобожденный из ширинки член, длинный, тяжелый, находящийся в состоянии полуэрекции. Завораживающая в своей медитативной невозмутимости сцена длилась и длилась, мгновение было остановлено.

Я испытал смешанные чувства удивления, зависти, сочувствия, мелькнула даже мысль предложить им свою квартиру. Оторвав наконец от них взгляд, я поднялся к себе, потом не вытерпел и вышел посмотреть еще раз, но никого уже не было.

Заглавие — из 1-го Послания к Коринфянам (13: 12). По-русски оно звучало бы совсем тоскливо: “Сквозь тусклое стекло”.

Погранэтюды

1

Первые двадцать лет своей жизни (включая пять более или менее сознательных) о выезде за рубеж я не помышлял, твердо зная, что граница на замке. Потом ее стали пересекать заезжие иностранцы, и с некоторыми я знакомился. Потом я и сам начал ездить, правда, исключительно в Польшу по частному приглашению, чувствуя себя зощенковским Минькой, откусывающим от нижнего яблочка.

Но постепенно смелел и однажды провез к польским издателям чужую верстку. С диверсантской находчивостью я засунул оттиск в настенную библиотечку пропагандистских брошюр. В Бресте пограничники по-уставному споро нырнули под нижние полки, отжавшись, взлетели к верхним, тщательно осмотрели мой багаж, но коридор инструкцией охвачен, видимо, не был. Стена, да гнилая, всплыло в памяти что-то подпольное.

Однажды польские друзья повезли меня в Татры, и там, с видом на озеро Морске Око, мы демонстративно перешли чешскую границу. А через две недели войска Варшавского Договора вторглись в Чехословакию, и на яхтенном кемпинге в Гижицко молодые французы спрашивали меня: “Зачем вы это сделали?”

Назад я ехал как бы уже в другую страну. В полупустом поезде солдат, возвращавшийся из Чехословакии, найдя наконец, с кем поделиться распиравшей его гордостью, рассказал мне, как, едва опередив западных немцев, они защитили Прагу. Я возразил, что ФРГ — оккупированная страна, но наткнулся на полную убежденность и продолжать дискуссию остерегся.

2

Получив визу для выезда к вымышленным родственникам в Израиль и забирая из прачечной последнее белье, я стал торжественно прощаться с тамошними тетеньками. Но в безвозвратный отъезд они поверить отказывались, допуская максимум командировку на три года: “Ведь вы же советский человек”.

Однако этот врожденный недостаток был уже мной утрачен, и 24 августа 1979 года я покинул СССР, положив конец как общей головной боли проживания на его территории, так и изматывавшим меня реальным мигреням. (Не отсюда ли слово “эмиграция”?)

Взаимоотношения отъезжанта с советской таможней — особая история. В моем случае ее пуантой6 стало явление вызванного пограничниками эксперта в штатском, который не разрешил вывезти верстку статьи о Пушкине, содержавшей диаграммы.

3

В Европе все пошло как по маслу. Уже в Вене израильский Сохнут легко разжал свои якобы принудительные объятия и отпустил нас на попечение Международного комитета спасения в лице его местного представителя — доктора Фауста. А из Парижа позвонил приятель, чтобы внушить главное: отныне никакое решение не является роковым и может быть в любой момент переиграно.

Правда, передислокация в Амстердам, куда у меня было приглашение на работу от Тойна Ван Дейка (все фамилии настоящие), откладывалась, ибо Тойн затерялся где-то в Австралии и письма на гербовой бумаге не слал. Но вот он вернулся, и визу, какого-то самого последнего разбора (titre de passage7), выдали.

В амстердамском аэропорту мы встали было в длинную въездную очередь, но были вызволены из нее Ван Дейком, свободно пересекшим обычно строго соблюдаемую границу.

— Благодаря тебе, — пояснил он, — я стал своим человеком в дипломатических кругах. Да, извини за задержку в Австралии. Я там познакомился с одной красоткой... Но ты не очень опоздал — семестр только начинается.

4

Преподавал я по вторникам и средам, а остальное время предавался оргии вымечтанных поездок по Европе и за пару месяцев побывал с лекциями аж в семи странах. Поэтому, когда в один прекрасный четверг мы с Доро Франк (тогдашней женой Ван Дейка; брак, впрочем, был открытый — любовные партнеры исключались только в Амстердаме) столкнулись в разделявшем наши кабинеты коридоре, она с нарочитой театральностью проинтонировала:

— Аа-лик?! Все еще в королев-стве?

Голландия действительно невелика, докуда угодно рукой подать. Я испытал наконец тот европейский кайф повсеместной досягаемости, о котором раньше только читал — в “Ни дня без строчки”, где Олеша восхищается миниатюрностью наполеоновских переходов между завоевываемыми столицами. А недавно я узнал об ответе Лолы Монтес немецкому курфюрсту, потребовавшему немедленно покинуть пределы его страны: “Ну, это дело недолгое!”

Приятно было включиться в разработанный топос.

5

В Германии, куда я поехал с лекциями, сильных моментов было два.

Первый — когда я получил приглашение из еще одного университета и решил присоединить к этому лишнее свидание с легкой на подъем и повсюду въездной датчанкой. Услышав об усложнении маршрута, мой регенсбургский коллега вычислил, что при перемене билетов возможна особая скидка, пошел со мной на вокзал и выбил ее.

Второй — когда вечером накануне отъезда я напомнил ему про гонорар.

— Мы в Германии. Все будет организовано. Когда поезд?

— В 9.20 утра.

— В 9.00 мы приходим на кафедру, секретарша печатает заявку, в 9.03 я ее подписываю, в 9.05 бухгалтерия выписывает чек, в 9.07 касса выдает деньги, в 9.10 мы едем на вокзал, и в 9.18 ты садишься в вагон, а я иду на лекцию — долгие прощания не в моем вкусе.

Так и произошло, и я поехал в ганзейский город Любек, поближе к Дании, да и Голландии.

6

Случай убедиться, что все всегда поправимо, представился однажды по дороге из Италии во Францию. На вокзале в Милане из нескольких поездов я выбрал ближайший. Лишь когда он вынырнул из туннеля в Швейцарии, я осознал свою ошибку — ехать надо было через итало-французскую границу. Швейцарская виза у меня была, но одноразовая, для более позднего визита в Цюрих. Ее погашение означало бы новый раунд хлопот в швейцарском консульстве.