Су Тун - Рис Страница 27

– А может какой-то святой воскресил Крепыша? – размышляла Чжи Юнь, нервно гладя зеленый браслет на запястье. – Они все бояться, и даже достойнейший Лю. Он когда спать ложится, шесть слуг сторожат у постели. А я не боюсь. С Крепышом-то я ладила. Он хоть кому будет мстить, но не мне.

– Тебе в первую голову! – зло закричала Ци Юнь. – Ты всей нашей семьи корень зла. Неужели я, если б не ты, до такого дошла, что и жить невозможно, и смерть не берет. Мне бы плакать, да слезы все вытекли…

Из года в год и из месяца в месяц Чжи Юнь притерпелась к обычным нападкам сестры, но Ци Юнь в этот раз умудрилась хватить через край. Для Чжи Юнь «корень зла» оказался последнею каплей. Взмахнув рукавом, она ринулась прочь:

– Да ноги моей больше не будет в вонючем лабазе! Что, «дырку для выпуска пара» нашла? Не сестра ты мне боле. Отстань от меня! «Ты вода из реки, я вода из колодца».

Чжи Юнь, раздуваясь от злости, вбежала в торговую залу.

– Куда так спешишь? – преградил путь У Лун. – Может с нами на ужин останешься?

Непринужденным движением рук он обжал ее груди.

– Скотина! – Чжи Юнь наградила его оплеухой. – И в этакий день рад мамулю уесть. Да какой из тебя человек?

Чжи Юнь снова ушла из лабаза в расстроенных чувствах, на этот раз вправду исполнив невольный зарок: в отчий дом под поросшей травой черепицей она не вернулась. В особняке досточтимого Лю Чжи Юнь долгие годы влачила незримое сонму знававших её обывателей существование: в пышных покоях дворца её молодость и красота одиноко кружились обрывками драной бумаги. На улице Каменщиков Чжи Юнь звали Шестой госпожой, но не знали насколько постыдно её настоящее, сколь ненадежно и призрачно будущее. Лишь Ци Юнь одной было известно, что всяк во дворце презирает Чжи Юнь. Даже сын Бао Ю не желал называть её мамой.

Через несколько дней оглушительный взрыв всполошил обитателей города. Средь полуночной тиши еще долго был слышен сухой резкий треск и глухие разрывы. Набросив одежду, мужчины спешили на улицу и застывали там, глядя на север. Ночной небосвод был чуть розовым в той стороне, и на нем можно было заметить большой, не спеша поднимавшийся столб синеватого дыма. В воздухе пахло каленым железом и серой. Горит особняк досточтимого Лю?

Весть о взрыве «без ног разбежалась» по улице Каменщиков.

– Кто-то склад подпалил, что с оружием под цветником, – утверждал очевидец. – Пол сада в золу, и людей очень много сгорело. А те, что остались, уехали тут же на станцию. В грузовике.

– Выжил кто? – из толпы подал голос У Лун.

– Господин волоска не лишился: залез в грузовик и давай подгонять. Бао Ю тоже выжил. Чжи Юнь... – очевидец, работник кожевни, был явно наслышан о связях дворца и лабаза, – Чжи Юнь я не видел. Наверное, взрывом убило.

– А склад кто поджог?

– Говорят, что Крепыш... – очевидец замялся. – Но он уже мертв десять лет. Может призрак его... Вроде призраки складов с оружием не поджигают.

Нахмуривши брови, кожевник задумался:

– Не понимаю я. Странное дело.

У Лун и Ци Юнь добрались до развалин дворца, когда трупы погибших уже схоронили на пустоши в общей могиле. Недавно являвший собой воплощенье богатства и власти дворец представлял собой ныне лишь скопище рухнувших стен и сгоревших до углей деревьев. Бесцельно бродя средь руин, Ци Юнь вдруг разглядела зеленую искорку меж кирпичами. Склонившись, она не смогла сдержать крик. С побледневшим лицом Ци Юнь вынула из-под камней опаленный пожаром браслет. По щекам покатились невольные слезы.

– Я знала, Чжи Юнь плохо кончит, – Ци Юнь оттирала с браслета приставшую гарь, – но настолько ужасно... За что?

У Лун пнул по железной, изогнутой жаром трубе. Может, ствол от ружья?

– Мы все плохо закончим. Чего разревелась? – шагнув вслед гремящей железке, У Лун обернулся к Ци Юнь. – Все мы сдохем когда-нибудь. Ей повезло, что так рано ушла.

Ци Юнь было надела зеленый браслет, но сочтя, что носить его – только накликать несчастье, сняла и вложила в карман.

– Знаешь, кто это сделал? – откуда-то издалека вдруг послышался голос У Лун’а.

– Крепыш. Говорят, он живой.

– Ну, а если скажу, это я. Ты поверишь?

Ци Юнь изумленно взглянула на мужа. Играясь с железкой, У Лун, поджав ноги, сидел на одной на весь внутренний двор пощажённой пожаром скамейке. Престранною миной своей он слегка походил на привравшее лишку дитя, но куда больше на непритворного татя.

– Я верю, – Ци Юнь, наконец, прервала затяжное молчанье. – Ты в мире во всем самый злобный мужик.

Убираясь в родительском пыльном покое, Ци Юнь извлекла из-под ложа отца родословную книгу. Страницы её пострадали от сырости – пятна подтеков и крапины плесени были повсюду. Листая книжонку – значки имен предков мелькали пред взором, подобно бегущим от света букашкам – Ци Юнь, наконец, натолкнулась на имя отца. Оно было в книге последним. Похоже, при жизни отец не желал продолжать родословец. Ци Юнь созерцала пустые страницы, и «сердце ее, как вода, наполняла печаль». Увлеченная мыслями о пополненьи фамильного древа, Ци Юнь разложила на солнце сырые листы.

В лабаз приглашен был учитель, явившейся вскоре с чернильницей, кисточкой и дорогой сюаньчэнской бумагой. Ци Юнь, накормив его супом из лотоса и красных ягод жужубы, глазела, как тот растирает в старинной чернильнице тушь.

– Пятьдесят три колена, – учитель, зевнув, пробежал родословец глазами. – А следом в роду есть мужчины?

Ци Юнь призадумалась:

– Вслед за отцом напиши «Фэн У Лун».

Разглядев на бумаге три новых значка, Ци Юнь буркнула, злясь на себя:

– Пусть красуется, тварь, раз меня невозможно вписать. Хоть какой-никакой, а мужик.

Пятьдесят пятым коленом записаны были Ми Шэн и Чай Шэн. Учитель, едва начертав «Фэн Ми Шэн», неосознанно сделал приписку: «Хромой, искалечен своим же отцом». Хорошо, что У Лун не умеет читать. Впрочем, гнева У Лун’а учитель не слишком боялся. Он было сказал о приписке Ци Юнь, но осекся, услышав за окнами быструю поступь. У Лун, прижимая к себе две пустые корзины, исчез за вратами хранилища.

– В зале товара полно, – Ци Юнь вышла во двор и направилась вслед за У Лун’ом. – Куда еще тащишь?

– Сменился главарь у Портовой Братвы, – не взглянув на Ци Юнь, тот плетеным совком насыпал рис в корзину. – Сказал, что возьмут. Нужно только дань[30] риса внести.

– Рис не тронь! Сам хоть в горы подайся, в разбойники – мне наплевать. Но мой рис не замай!

Не ответив, У Лун поспешил со двора, унося на шесте две корзины, наполненных рисом.

– Не дам, разоритель! – Ци Юнь, изрыгая проклятия, бросилась следом, вцепившись в одну. – Тебе мало семью объедать, так на сторону тащишь? Не дам!

– Ты меня не удержишь, – У Лун, сняв корзины с шеста, устремил на Ци Юнь исторгавшие злобные искры глазницы. – Я что задумал, то сделаю. Не удержать.

Размахнувшись, он с силой ударил шестом по обнявшим корзину рукам. Под истошные вопли Ци Юнь, У Лун, чуть приседая под тяжкою ношею, вынес зерно из лабаза.

Учитель, следивший за стычкою возле окна, вновь уселся за стол и, раскрыв родословец, поставил большой вопросительный знак под строкой «Фэн У Лун», приписав чуть правее: «Подельник Портовой Братвы».

Глава IX

Войдя в зрелый возраст, У Лун наконец-то стал местною шишкой, и старый лабаз на замызганной улице Каменщиков перестал для него быть родным очагом. Воплотив на чужой стороне грезы нищих юнцов из селения Кленов и Ив, У Лун вместе с подручными ночи и дни проводил в кабаках и притонах. Вина он не пил, отдавая свое предпочтенье зеленому, до чрезвычайности горькому чаю. Зато любил шлюх. При У Лун’е всегда был наполненный рисом мешочек, чтоб в нужный момент с силою втиснуть горсть зерен в продажное лоно. О мерзкой страстишке прознали со временем все наводнявшие южный квартал потаскухи. И пусть они тайно судачили о обездоленной юности, о «заставлявших встать волосы дыбом» деяньях У Лун’а – происхождение невыносимой для женского тела привычки для них оставалось загадкой.

В борделях У Лун под визг флейт и дрожание струн иногда вспоминал, как его вывел в люди дань[30] риса.