Владимир Топилин - Тропа бабьих слез Страница 27

Опять нас в конюшню под арест закрыли. У Федора нервы не выдержали, пока я дремал, под утро повесился на кальсонах… а меня за то, что не пошел с красными, сюда вот, в Сибирь, сослали.

– Вот видите, что бывает за невыполнение приказа командира! – воскликнул полковник Громов. – Если бы вы тогда тех троих расстреляли, ничего не было, вы сейчас были на своей Родине, в рядах царской армии, на защите отечества!

– Вряд ли… – угрюмо заметил Егор. – Слухи иногда доходят, что из настоящих казаков в живых остались только те, кто с красными пошел. Остальных или в распыл, или, как меня, по медвежьим уголкам…

– Это потому вы так говорите, что каждый сам по себе: расстреливать надо склоняющихся на сторону Советов, сразу и немедленно! Тогда будет дисциплина и порядок! – отчеканил полковник и показательно одернул на себе китель.

– Все уж у вас, господ, как-то быстро: бить да расстреливать… не в дисциплине дело, не в порядке…

– А в чем же?! – удивлению Громова не было предела. – Каждый солдат, матрос, казак давал присягу государю и отечеству! Так что, будьте довольны, выполнять!..

– Давать, конечно, давали, – не уступал Егор. – Да только и вам, господам да царю, надо было с народом дружить. Глядишь, все бы сейчас было на своих местах: царь на троне, и мужик в законе!

– Как это?! – округлил глаза полковник.

– Слишком уж вы, господа, зажирели, да на чужом горбу в рай уехать хотели! Может, жили бы с мужиком в дружбе, вся Россия была у государя на службе! А так, посмотреть со стороны, господа жили в балах да золоте, а чернь – в заботах да холоде.

– Ну, это вы уж слишком!..

– Слишком ничего не бывает! – вступил в разговор Гришка. – Почему, к примеру, мужик от вас, господ, в Сибирь бежал, прятался? Да потому, что от господ никогда ничего доброго не было: ни слова, ни дела! Все только по своим карманам растаскивали, да брюхо набивали, а мужику, чуть что, сразу в морду: знай свое место, быдло! Я про чужих говорить не буду, про своих вспомню, по какой причине мы сюда переселились. Это еще мой дед рассказывал, как прадед с Наполеоном воевал. Как было плохо господам, в народ бежали: мужички, помогите врага разбить! Как победа будет, все зачтется: надел земли будет, каждому воля, да денег из казны по две горсти золотом! Распустили мужики уши, обрадовались, с вилами да топорами за отечество, землю русскую, по уши в снегу, в болотах да у костерка с французами хлестались, не жалея сил и жизни! А как победили, ни земли, ни воли, ни денег. Господа после разгрома французов шикарные балы закатывали в честь победы русской армии, пиршества утраивали, ордена до пахов вешали, звания да чины примеряли. А мужики как были под помещиком, так и остались. За кого воевали? Непонятно. Приехал барин на розвальнях. Где был, пока мужик с французом бился? Так, подальше от сражений, чтобы, не дай бог, штыком кишки не выпустили. Мужики в кучу: «Господин! Ты земли обещал, волю, денег…» – «Что? А ну, брысь отседова! Земли захотели… я вам и земля русская, и отечество, и хозяин ваш! Будете на меня как всегда работать, иначе в Сибири сгною!» Посмотрел мужик, деваться некуда: что тут клин, что там гроб до смерти. Мой прадед так порешил: раз в Сибирь, так лучше самому уйти. Собрался и переселился семьей. Сначала за Урал, а потом, потихонечку, сюда. С тех пор как стали жить здесь волей, прадед всем потомкам наказывал: «Никогда, ни за что, ни под каким предлогом за господ не воюйте. Они себя отечеством считают, законом, потому что их сами состряпали для себя. Господа, как та трусливая собака в тайге: увидит зайца – гонит на всех парах, человека не спрашивает. А почует медведя на соседней горе, сразу под ноги хозяину прячется. А хозяин, это народ, за него надо стоять!» – закончил длинную речь Гришка и, привлекая внимание, поднял палец: – Это не я так говорил, а прадед мой!..

– Ну, уж ты и хватил… – не зная, что ответить, после некоторого молчания заговорил полковник. – Народ в России всегда один! Все мы духом едины!

– Да нет, уважаемый, – сурово покачал головой Гришка. – Это только на словах, как прижмет, господа к мужику – друг-брат! Помоги! Да как все пройдет, век не забуду!.. А как прошло все, никто и не вспоминает. Стоит мужику в городе в неположенном месте появиться, сразу в морду: куда прешь, быдло?! Никому не секрет, какие дворцы, замки, дома у вас, господ, выстроены! Сколько богатства: одежда, золото, посуда разная, лошади породистые… Для кого? Только для вас! Потому как простому мужику во дворец никогда не пройти, рылом не вышел, в лаптях, да воняет трудовым потом! Чураетесь вы, господа, своего же народа, хотя напрямую от него и зависите: без него вы никто! Да ладно, я уж не говорю о должном, можно мужика во дворец и не вести. Так хоть какое-то внимание ему оказывайте, помощь в хозяйстве, средства какие-то, где доброе слово. Тогда потянется за вами мужик, будь здоров! Красные, вон, умные. Бросили лозунг: заводы – рабочим, земля – крестьянам! И все! Сразу всю Россию на свою сторону переманили. Вы бы, господа, так сделали, и вы были непобедимы! А сейчас…

– Что, так-с сказать, сейчас? – уныло спросил полковник.

– А сейчас, думаю, власть вам не забрать никакими шанежками: с народом воевать нельзя, да и бессмысленно. Это все равно, что палкой по воде бить.

– Н-да уж, – горько усмехнулся Громов. – Это настоящий саботаж, политика! Где-то в другом месте за такие слова тебя бы расстреляли…

– Но здесь, как видите, господин полковник, вам не другое место. Здесь тайга… Меня здесь каждый знает: за Гришку Соболева мужики любого на портянки порвут!

– Может быть… – соглашаясь, ответил полковник, и сделал горький итог своей агитации: – Я так понимаю, что склонять вас на нашу сторону бесполезно…

– А где она, ваша сторона? – удивлению Гришки не было предела. – Вы вон сами сидите в голой гимнастерке, говорите, что полковник, а где ваши пагоны? Вон, у Сергея, точно вижу, капитан царской армии, в различиях понимаю, воевал. А вы же что?! Сняли свой аккредитив так, на всякий случай, чтобы первая пуля не вам досталась?! Н-да уж, господин полковник… это не делает вам чести.

– Да как ты смеешь! – взорвался тот. – Да я сегодня гимнастерку стирал!

– Не оправдывайтесь, – равнодушно махнул рукой Гришка. – Нам все равно, мы с Егоркой с вами воевать не собираемся, у нас своих забот хватает: как бы жизнь в сытости прожить, да с голоду не помереть. Для этого у нашего брата, таежного человека, главное – ноги да голова на плечах!

– Вижу, что у вас есть и то и другое, – заметил полковник.

– Это как сказать: пока молодые, да здоровье есть! А как годы подойдут, если доживем, все одно, на завалинке в валенках сидеть на картошке… таков уж итог любого промышленника: сегодня ты с полной сумой, а завтра больной да хромой!

После слов Гришки все опять надолго замолчали. Сергей, так и не сказав за все время ни единого слова, равнодушно смотрел куда-то за озеро, то, уклоняясь от напахнувшего дыма, либо отмахиваясь ладонью от надоевшего комара. Егор, внимательно слушавший весь эпизод противостояния сторон, молча прихлебывал чай из кружки, вероятно, дожидаясь своей очереди.

– Н-да уж… – вероятно, что-то переосмыслив, подкуривая папироску, опять заговорил полковник. – Не думал я, что в России есть еще одно направление свободомыслящих людей… даже не знаю, к кому вас, людей тайги, отнести. Вы не за белых, ни анархисты, ни эсеры, вероятно, и к красным не благоволите…

– А у нас своя партия: армия таежников, свободных людей! Эх, господин полковник: кабы вы, господа, в свое время нас не обижали, сейчас имели серьезную защиту… однако сами себе сук подрубили, пока вы там, в своих дворцах, брюхо гусями-поросями набивали, вино-водку жрали, в золоте шиковали, мы, переселенцы, пни да коряги корчевали, с погодой воевали, зверя добывали да судьбину прозябали…

– Что ж ты, если в своей армии, а с немцами воевать пошел?

– Тут уж вопрос другой: всех под гребенку чистили… либо идешь, либо тюрьма да рудник. Вы же, господа, знаете, как народ на колени поставить… эх, да что там говорить… – махнул рукой Гришка, поднялся, пошел в сторону.

Полковник Громов переключился на Егора:

– Ну а ты что, ведь ты же казак: кровь, сила, честь! Вы же, казаки, верные слуги государя! Неужели и ты предал отечество?

– Еще неизвестно, кто предал свое отечество, я или вы… по делам судить надо, а не по погонам.

– Это как понимать?

– Разве вы не видите, что творится вокруг? За царскую армию, без царя, уже никто не идет. А за комиссаров, что им землю дали, все стеной встали. Я Советы тоже не хвалю, там тоже дерьма хватает, дали власть тем, кому ее давать совсем нельзя, кто пользуется ей только в своих личных целях. К чему это приведет, еще пока непонятно, но одно ясно, что господа на трон уже не сядут…

– Ну и как, чиста у тебя совесть после таких слов?! – полковник пренебрежительно отвел взгляд от Егора, давая понять, что он предатель.

– А вот, представьте себе, чиста моя совесть! Немного я пожил в Сибири, всего четыре года, но видел больше, чем там, под Суздалью. Здесь, в Сибири, народ другой, морозами да испытаниями каленный. Я не ровняю всех под одну гребенку, и здесь мрази хватает: вон, слышали, что староверы говорят, у охотника соболей украли! Бог весть сейчас на кого думать… а только таких единицы. На воровство да убийство не каждый решится, потому как знает, что за это будет. В основном тут люди такие, что, если обещал, разобьется, но сделает. А если стал товарищем, то это навсегда, такой уже никогда не подведет и не бросит!