Марико Коикэ - Без аккомпанемента Страница 28

Прошлым вечером он влепил мне пощечину. Я понимала, что рано или поздно отец узнает, что все это была ложь: и посещение летних, а затем и зимних курсов в подготовительной школе, и сдача пробных экзаменов, и даже мои ежедневные усердные занятия по подготовке к университету. Так оно и вышло. Все началось с того момента, когда тетка прознала, что я повадилась сжигать в саду руководства для поступающих в ВУЗы, бланки заявлений на сдачу вступительных экзаменов и рекламные брошюры университетов, которые раз за разом присылал мне из Токио отец, и, страшно перепугавшись, рассказала ему об этом. Отец заподозрил неладное и прямо из Токио позвонил на подготовительные курсы и заодно моему классному руководителю. На курсах ему сказали, что девочка по имени Кёко Нома по документам действительно числилась среди слушателей, но только ни одного пробного экзамена она не сдавала, а классный руководитель доложил, что я систематически ухожу с уроков раньше времени, прихожу поздно, а то и вовсе отсутствую в классе, и нормальной учебой это назвать никак нельзя.

— И куда же ты собралась с утра пораньше, — спросил отец, — да еще и без школьной формы?

— Сегодня уроков не будет. Посмотри, какой снег!

Я взяла с котацу два мандарина, которые намеревалась съесть вместо завтрака, и направилась к выходу из комнаты. Внутренний голос твердил мне: «Извинись перед отцом! Если извинишься, он поймет и простит…» — но, несмотря на принятое бессонной ночью решение, я так ничего и не сказала.

— Постой, — окликнул меня отец. Его голос был очень усталым.

Остановившись, я обернулась.

— Присядь тут, — продолжил он, — нам нужно поговорить.

Тетка растерянно посмотрела на меня. Ее взгляд умолял не перечить отцу. Некоторое время я стояла на месте. Мне хотелось разом выпалить им, что я не желаю ничего выслушивать, и более того не желаю ни о чем говорить; если мне вдруг захочется поступить в университет, я смогу сама заработать себе на учебу, и вообще я хочу, чтобы все оставили меня в покое. Но в следующую секунду я уже усаживалась рядом с отцом.

— Мне очень горько, — веско произнес отец, сложив руки на груди, — что я воспитал свою собственную дочь лгуньей и ничтожным человеком. Все, что я хотел бы сказать тебе сейчас, ступай прочь и живи как знаешь, — увидев, что я молчу, отец многозначительно прокашлялся и продолжил: — Но я так не могу. Поэтому у меня к тебе только один вопрос: намерена ли ты поступать в университет?

— Не знаю, — ответила я.

Скосив глаза, отец бросил на меня сердитый взгляд.

— Скажи прямо, хочешь или нет.

— Ты же ждешь, что я отвечу «да, хочу»?

Беспокойно заёрзав на месте, тетка сунула руку под котацу и ущипнула меня за коленку. Я оттолкнула ее руку и добавила:

— Денег дашь, могу и пойти.

Сейчас залепит еще одну пощечину, почувствовала я, но отец лишь побагровел от злости и отвел взгляд.

— Пропустишь один год, и если почувствуешь, что сможешь поступить, я дам тебе деньги на учебу. Но только…

— Ой, да ладно тебе, пап, — перебив отца, я презрительно засмеялась. — Но только одно условие, это ты хочешь сказать? Будешь жить с нами в Токио и ходить на подготовительные курсы, да? Так вот я тебе сразу заявляю, я в Токио ехать не намерена. Хочу остаться в Сэндае!

— И в Сэндае ходить на курсы? И еще год изводить тетю, живя у нее на всем готовом, так?!

— Ну, обо мне-то не стоит, чего уж там… — слабо попыталась возразить тетка, но отец ее не слушал.

— Да ты хотя бы понимаешь, как она заботилась о тебе весь этот год? Сделать такое одолжение, приютить у себя племянницу, которой надо подготовиться к экзаменам, а взамен получить одни неприятности! То ты в школе устраиваешь дебош, как какая-то уличная шпана, то горланишь на всех углах: ах, политика! ах, революция! — хоть и ни черта в этом не соображаешь. В довершение всего еще и облила грязью родную тетю. Тебе не стыдно?!

— Когда это я тетю обливала грязью? Я вообще никого грязью не обливаю. Это мои личные проблемы.

— Ты просто бессовестная негодяйка!

— Если ты действительно так думаешь, можешь называть меня, как угодно.

— Как это мило — водить за нос собственных родителей! Тебе и впрямь так нравится вся эта политическая борьба?

— Что-то не припомню, чтобы я когда-то занималась политической борьбой. Настоящая борьба — это гораздо больше! Это дело жизни и смерти! А я занималась совсем другим. И я не знаю, сколько мне раз надо повторить, чтобы ты понял: это мои личные проблемы! Сколько бы я с тобой ни говорила, ты никогда этого не поймешь. Такому как ты заурядному работяге, который лижет задницу начальству и всю свою жизнь кладет под ноги родной компании, сколько ни объясняй…

— Пошла вон, — полушепотом простонал отец. Он произнес это так тихо, что я с трудом расслышала, что он сказал. Умолкнув, я с удивительным спокойствием наблюдала, как вздуваются вены у него на висках.

— Вон отсюда, — вновь повторил отец.

— Ну будет, будет… — выскочив из-за котацу, начала заступаться за меня тетка. Я медленно встала на ноги. Один мандарин покатился по столу и упал на татами.

— Кёко-тян, нельзя так. Помирись с отцом. Очень тебя прошу, — готовая расплакаться тетка схватила меня за руку. — Ну, хочешь пожить еще год в Сэндае, живи у меня. Я буду даже рада. Только не надо…

— Убирайся! — протяжно выдохнул отец, встал из-за котацу и ушел в соседнюю комнату.

Не говоря ни слова, я вышла из гостиной, вернулась к себе, надела свое любимое пальто цвета какао и обернула шею желтым шарфом. Сунув в карман кошелек, книжку с отрывными билетами на автобус и футляр для проездного, натянула шерстяные перчатки.

Я уже обувалась, когда в прихожую выбежала тетка:

— Куда же ты пойдешь в такой снегопад? Да еще и голодная!

— Не сердитесь, тетя, — сказала я, — но просто мне невмоготу здесь больше находиться. Надеюсь, вы меня понимаете.

— Разве можно уходить, поссорившись? Твоему отцу после обеда нужно возвращаться в Токио. Помирись с ним обязательно, пока он не уехал. Он же беспокоится о тебе. Поэтому он тебя и…

Я толкнула входную дверь и раскрыла зонтик навстречу густо падающим хлопьям. В нос ударил запах холодного и мокрого снега. «Кёко-тян!» — сорвался мне вслед сердитый теткин окрик. Не оборачиваясь, я отвела руку назад и закрыла за собой дверь.

Из-за снегопада автобус очень долго не приходил. Дыша на озябшие руки, я неподвижно стояла на остановке, рассеянно наблюдая за тем, как машины, обутые в нескользящие цепи, с легким шуршанием прокладывают снежную колею.

Я села на автобус, идущий к Сэндайскому вокзалу. Когда я наконец добралась до вокзала, было уже девять утра. Голода я не чувствовала, но порядком замерзла, поэтому зашла в станционную лапшевню, где прямо у стойки, не садясь, можно было съесть чашку соба[36], и взяла себе порцию горячей лапши, поверх которой плавало сырое яйцо. Перекусив, я купила пачку сигарет «Эм-эф» и коробок спичек, и отправилась в зал ожидания. Зал был наполнен теплом от огромной керосиновой печки. Я присела рядом с какой-то дремлющей бабкой-лоточницей, возвращающейся с утреннего рынка, и закурила.

Ни о чем не думалось. Голова была настолько пуста, что становилось дурно. Я пыталась подумать о Ватару, но даже это оказалось мне не под силу. Выкурив одну за одной две сигареты, я почувствовала, как мое сознание затуманивается, и зажгла третью. Бабка-лоточница, пробудившись от дремы, зажала в зубах мятую папиросу «Мир» и начала хлопать себя по всем карманам в поисках спичек. Я протянула ей свой коробок. «Спасибо», — сказала она.

В зале ожидания я просидела до десяти, а затем направилась в кафе «Мубансо», которое в это время только что открылось. В непрогретом помещении звучал «Хорошо темперированный клавир» Баха. Не снимая пальто, я села на самый передний ряд стульев пустого кафе, заказала себе кофе и закрыла глаза.

«Успокойся! — приказывала я себе. — Нельзя поддаваться сентиментальности, вспышкам гнева, тревоге. Все эмоции нужно разложить по коробкам, перебрать, упорядочить, на каждую коробку наклеить этикетку и аккуратно сложить их у себя в голове. И не дай бог что-то из коробки выплеснется. А если уж и выплеснется, то надо набраться мужества и разом от этого избавиться».

В мыслях я приступила к подготовке коробок. Коробка для проблем с родителями, коробка для проблем с подготовкой к экзаменам, коробка для моего будущего, коробка для Ватару… Об этих вещах нельзя было размышлять отвлеченно или праздно. Их следовало упорядочивать в строгом соответствии с реальностью.

Первым делом я распихала все проблемы по отдельным коробкам. Ощущение было такое же, как во время переезда, когда я, замучившись разбирать всякий мелкий хлам, просто сунула его в ящик с домашней утварью.