Мухаммед Хайкал - Зейнаб Страница 28

Иногда он присаживался за один из столиков, расставленных у обочины дороги, или заходил в кафе, надеясь встретить там кого‑нибудь из друзей. Если ему это удавалось, он начинал болтать о том, о сем. А там, глядишь, приходило время возвращаться в город.

Часто мечты уносили Хамида так далеко, что он не замечал ничего вокруг. Но все же эти пустынные ландшафты, окаймлявшие цветущий оазис, манили его к себе, и он не раз побывал в этих краях.

Ему хотелось скорее очутиться на деревенских полях, среди первозданной природы, полюбоваться прекрасными поселянками в их просторных, свободно ниспадающих одеяниях. Но это, повторяю, не мешало ему наслаждаться видами пригородов столицы и грациозными фигурками горожанок в плотно облегавших одеждах. Домой он возвращался обычно около десяти часов. Трамвай грохотал, рассекая ночную тьму и соревнуясь в скорости с проносившимися мимо машинами.

Но вот занятия и экзамены остались позади, и Хамид с братьями прибыл в деревню. Первые недели он один или в сопровождении кого‑либо из приятелей совершал дальние вечерние прогулки в поля. С наступлением ночи, когда светила луна, они подходили к берегу канала и подолгу сидели в молельне на полу, устланном мягкой травой, овеваемые свежим ветерком. Насладившись покоем, они медленно и неторопливо возвращались домой. Там они заставали членов многочисленной семьи Хамида за чтением вечерних газет. То и дело слышались негодующие возгласы: это сокрушались о каком‑нибудь происшествии, возмущались несправедливыми мерами правительства или открытым произволом с его стороны, иногда, тихонько посмеиваясь, читали пространное заявление какого‑нибудь министра, волновались и громко негодовали по поводу глупостей, творимых чиновниками‑англичанами, или добродушно препирались, защищая какого‑нибудь журналиста. Хамид брал газету, пробегал ее глазами. Иногда кто‑нибудь из присутствующих просил его почитать передовицу или спрашивал его мнение по какому‑нибудь спорному вопросу.

В один из таких вечеров, вернувшись домой с восходом луны, Хамид нашел всех непривычно хмурыми. Оказалось, что пришла дурная весть: хлопок в поле гибнет из‑за нехватки воды.

— Вся вода в руках инженера — ирригатора, да накажет его аллах! Дай ему в лапу, тогда и вода потечет.

— Клянусь аллахом, есть ли совесть у этих людей?

— Вряд ли, старина, у них осталась хоть капля совести и веры… За этой собакой из нашего округа нужен глаз да глаз. Он придерживает воду, когда наполняет каналы. Ведь в этом году нам опять воды не хватило.

— Они тут все хороши бестии — от нашего инженера‑ирригатора до главного инженера и инспектора! Третьего дня пришлось послать несколько телеграмм. Приехал сам инспектор, и что же? Никаких результатов! Все наши просьбы — как глас вопиющего в пустыне.

— Клянусь аллахом, жестокосердного ничто не трогает, кроме денег! Уж мы‑то знаем своих соотечественников! Тут нужны не петиции, а деньги, да еще надо дать взятку инженеру‑ирригатору. Тогда и поливы тебе будут обеспечены в нужные сроки.

Разговор прервался с приходом господина Махмуда. Все встали, приветствуя его, а потом вновь уселись. Слуга принес газеты. Хамид взял их и положил на столик перед собой. Подали кофе, и разговор возобновился. Господин Махмуд сообщил, что вода на поля будет пущена этой ночью. Затем, по раз заведенному обычаю, все вновь углубились в чтение газет.

Весь этот день господин Махмуд был занят переговорами с инженером‑ирригатором. Он получил, кроме заверений, еще и письменное распоряжение пустить воду на его землю вне очереди. И все же на душе у господина Махмуда было неспокойно. Этот трудный день прошел в утомительных разъездах и бесконечных препирательствах с чиновником, слугою правительства. По крайней мере таковым тот себя считает и потому убежден, что ни одно дело не может без него обойтись. Но это не мешает ему, как и другим чиновникам, дерзко нарушать законы и распоряжения правительства.

Беспокойство не покидало господина Махмуда. В конце концов он позвал с собой одного из приятелей, и они отправились на поле, к умирающим от жажды несчастным посевам. Хамид присоединился к ним. Так втроем, озаряемые светом едва взошедшей луны, они дошли до поля. Там, прямо на берегу канала, спали арендаторы в ожидании приговора судьбы, приговора правительства, от которого зависят их жизнь и хлеб насущный. Несчетные беды вечно валятся на них с высот «милосердного» неба, но этого, видно, мало! Еще и правительство взыскивает с них налоги, усугубляя тем самым их и без того бедственное положение. Феллахам нестерпимо тяжко от сознания безысходности своего существования, и старики жалеют о прошлых днях, когда у людей было меньше потребностей и, стало быть, меньше забот. Бледная луна простирает над ними свой прозрачный покров, который издавна служит им одеялом, — с того дня, когда им исполнилось семь лет и они впервые вышли на работу. Но и ранее матери приносили их сюда грудными младенцами, а сами шли в поле, оставляя детей на попечение милостивого и милосердного аллаха.

Сторож первого водяного колеса спал, скорчившись под своим грубым плащом.

— Добрый вечер, Абу Мухаррам! Будет тебе спать! Скоро вода пойдет! — громко сказал господин Махмуд.

Абу Мухаррам — старик, уже давно не ждущий ничего хорошего от жизни, встал, поздоровался со всеми за руку и произнес:

— О — хо — хо! Какая там вода… Клянусь аллахом, в старину люди жили в довольстве. Мы ждали, когда разольется Нил, потом сеяли, и все тут! А какие поднимались хлеба!.. А при спуске воды, правду говоря, мы ловили рыбу. Что эта была за рыба! Пальчики оближешь! Да, уж видно, что прошло, то не вернется…

И он принялся вспоминать прошлое, когда без труда и забот феллахи получали множество всяких благ. По его словам, все тогда было хорошо, кроме плетки надсмотрщика и вымогательств сборщиков налогов. Казалось, этот дряхлый старик, которому скоро суждено было распрощаться с этим миром, насмехается над попытками нынешнего правительства исправить положение в сельском хозяйстве, наладить ирригационную систему и осчастливить всех бедняков.

Господин Махмуд двинулся дальше, будя людей одного за другим. Протерев сонные глаза и обнаружив, что дно канала все такое же пересохшее и растрескавшееся, они удивлялись, зачем это хозяин поднял их в такой час. Но он тут же предупредил их, чтобы все были начеку, потому что вот‑вот пустят воду. Так господин Махмуд с Хамидом и своим приятелем добрались до участка одного из крупных арендаторов. Их пригласили отведать кофе, и они отдыхали, пока на дне канала не появились первые лужицы и вода не начала просачиваться в трещины.

Когда шум прибывающей воды стал явственно слышен, они распрощались с гостеприимным арендатором и пошли на участок самого господина Махмуда, засеянный рисом. Листочки риса совсем высохли от жажды, а метелки даже еще и не появились. Никого не найдя на этом поле, они позвали феллаха, работавшего с упряжкой быков на ближайшем участке, и стали ждать прихода воды. Хамид прошел из конца в конец все рисовое поле. Жизнь покидала это влаголюбивое растение, его зеленые листья потеряли свою яркую, сочную окраску, стали вялыми и блеклыми и, засыхая, опадали на землю.

Когда взошло солнце, хозяин, уверившись, что поля будут политы, решил вернуться домой. Хамид пожелал остаться в поле рядом с водяным колесом, монотонный скрип которого уже заглушался звуками проснувшейся жизни. Ночью, когда мир медленно отходит ко сну, колесо продолжает свое движение вместе с освежающим ветерком, и скрип его среди просторов спящей земли слушает ночной сторож, укрывшийся своим черным плащом. Звук этот радостен сердцу феллаха, а животное он заставляет ускорять шаг.

Наступил полдень. Солнце палило нещадно. Хамидом овладела тяжелая дрема — ведь всю ночь он провел без сна. Он укрылся в шалашике и заснул крепким сном. Когда же открыл глаза, солнце уже клонилось к закату и диск его на краю чистого неба озарил багряным светом окружающую местность. В отводном канале, неподалеку от шалаша, вода вновь поднялась. Хамид оглянулся и увидел, что бывший при нем работник куда‑то ушел, вокруг, насколько хватает глаз, нет ни души, а бык, впряженный в водяное колесо, продолжает брести по кругу. Солнце быстро катилось за горизонт, и небо помрачнело. Хамиду показалось, что воздух заполнили вечерние духи зла. Потом в небе замерцали редкие звезды, однако их свет не в силах был рассеять тьму надвигающейся ночи. Злые духи продолжали реять в сгущавшемся мраке перед глазами одинокого, затерявшегося в ночи человека, словно желая ворваться к нему в шалаш. Хамид посмотрел вокруг и не увидел ни единой живой души. Бык у колеса тоже остановился. Все звуки замерли. Затем онемевший было мир вновь подал свой голос: зазвенели цикады, и стрекот их наполнил пустое пространство. Наступила ночь.