Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2011) Страница 28

Девочка была прелестной. “Не в меня. Бог миловал”, — благодарно думала Тамара и тут же, боясь сглазить, находила повод для беспокойства: “Маленькая-то какая…” Девочка действительно была крошечной и как бы немного чужой, отдельной и от Тамары, и от всего окружающего мира. Это удивляло и немного пугало. Но, может, так и должно было быть, она ведь не знала…

Девочка хорошо набирала вес, плакала мало, и с каждым следующим днем Тамара все больше успокаивалась. Ее новая, материнская жизнь напоминала ей космическую ракету, одну из тех, для которых она делала конденсаторы на своем заводе и про запуски которых раньше рассказывали по телевизору: первые секунды полета прошли нормально, минута полета…

Так длилось недели три. Пока пожилая патронажная медсестра, приглядевшись к ребенку во время очередного своего визита, не посоветовала срочно обратиться к окулисту.

Сложное название диагноза Тамара не запомнила, а запомнила только одну фразу, которую обронила районная врачиха, глянув в карточку: “Так вы с конденсаторного…”

Толкая перед собой коляску с мирно спящей Женечкой, Тамара на ватных ногах шла из поликлиники и старалась про слова врачихи не думать. Дома она переложила девочку в кроватку, села рядом на тахту, обвела комнату пустыми глазами и вздрогнула. Со стен на нее опять смотрело обойное чудище. Она почувствовала удушье. Ей захотелось, как в детстве, залезть на подоконник и кричать в форточку, чтобы ее спасли. Она снова была в ящике . Но ужас, накативший теперь на нее, ни в какое сравнение не шел с тем, прежним. Этот стал — окончательным.

Тамара достала из шкафа банное полотенце и плотно перетянула им грудь. Потом пошла в ванную, отвернула на полную мощность краны. Скоро кисти рук покраснели. Наверное, вода была слишком горячей. Но Тамаре было все равно. Она ждала, чтобы ее отпустило .

Она стояла над раковиной, чуть наклонившись вперед, так, как будет стоять над всеми другими раковинами все следующие двадцать лет своей жизни, и чувствовала, как пропитывается ядовитым молоком полотенце на ее груди.

Одинокая птичка несколько раз тренькнула, но полыхнул ветер, и она смолкла. Приближалась гроза. Женечка выключила компьютер, легла и через несколько минут заснула совершенно счастливой.

А Тамаре все не спалось. Она думала про Маргариту, про ее слова, что надо пожалеть . С дедом это, кажется, получилось. “Точно. Получилось”, — сама себе подтвердила Тамара, повернулась на спину и, сложив руки на груди, стала думать про бабку. Что-то все ускользало от памяти. Какая-то зацепившая Тамару бабкина фраза, которая могла помочь. Тамара изо всех сил зажмурилась, припоминая. Зажмурилась так, что глазам стало больно. И вдруг вспомнила. “Господи, где бы спрятаться, чтобы переждать все это”. Вот что за несколько часов до смерти сказала бабка, быстро-быстро перебирая пальцами край одеяла. Тогда Тамара решила, что бабка бредит про войну, про ту первую, самую страшную осень, когда с грудной Тамариной матерью она застряла в деревне под Ленинградом и пряталась от бомбежек в мелком хозяйском погребе. И вдруг теперь Тамара догадалась, что хотела бабка переждать, и охнула, и легко, освобожденно заплакала.

Утро, начавшееся тяжелым пробужденьем, оказалось хорошим. “Надо отблагодарить Маргариту, — решила Тамара, отирая с шеи щекотные слезы. — Вон малинового варенья двухлитровая банка еще осталась. Завтра отнесу. И про Женечку спасибо, что предупредила…”

В то, позапрошлое, воскресенье всю дорогу молчавшая из-за непроданного воротничка Маргарита уже возле самого дома смягчилась, спросила, как Женечка, и кстати заметила:

— Ты ей передай, чтоб осторожней была. А то вчера, в метро, возвращаюсь с рынка, смотрю — твоя. Электричка подошла битком, и на платформе толкотня, час пик, а она стоит и чего-то улыбается. Ну, я взяла ее под руку, еле успела подсадить в вагон.

“Добрая все же Маргарита... Завтра расскажу Женечке, пусть тоже поблагодарит”.

За окном громыхнуло, и пошел дождь. Тамара поняла это по тому, что тополь за ее окном начал шуметь, как закипающий электрический чайник: сначала тихо, потом все сильнее и сильнее. И под этот спокойный домашний звук Тамара наконец заснула.

Артхаус

Андрей Василевский

*

АРТХАУС

*     *

 *

пасхальной открытки загнутый уголок

с краю слегка надорван бело-розовый ангелок

не сладок и не приятен горящих помоек дым

аутентичный ангел ужасен и несравним

чем же — ведь не рукою? — он держит Москву в горсти

ни с чем посюсторонним его не соотнести

ни с какою формой земною ни с чем что мы видели тут

его чуют лежащие в коме они его не назовут

от угарного газа пухнет моя голова

в ней тухнут антропоморфные человеческие слова

а он приближается жаром паром с кипящей реки

где по загробной Капотне строем идут должники

*     *

 *

очевидного нынче мало

раньше больше бывало

а теперь и очами видное

недостаточно очевидное

а заочное

вроде как подзамочное

или для групп друзей

вы не можете видеть эту запись

а эту

эту пожалуйста

*     *

 *

новое русло ручья после ливня

траншея после экскаватора

муравью всё едино

для тех кто не понял:

с определенной точки зрения

нет разницы

между естественным и искусственным

ну типа философ кант

смотрит на звездное небо

*     *

 *

нехорошо человеку

быть одному

в темноте

не потому что кто-то

страшный

оттуда придет

никто не придет

не надейся

мама, мама! я оборотень!

нет сынок

не надейся

Артхауc

спешит берлинская девчонка

по освещенному перрону

внутри по длинному вагону

идет немецкая турчанка

одночастевка, эка малость

араб идет из ресторана

я эту фильму городскую

смотрю с московского дивана

лети лети вдоль Eisenbahn ’a

Аллаха милость и немилость

*     *

 *

здравствуй боже мой

мы идем домой

воздух раздвигая

бесов отгоняя

*     *

 *

я объясняет профессор конечно не солипсист

вряд ли вы существуете только в моей голове

экзаменационная ведомость чистый лист

герцен стоит по колено в траве

ничего говорят студенты это всё ничего

скоро мы оставим вас одного

протягивают зачетки

изображения их нечетки

*     *

 *

утром снилось гудение комара

залетевшего со двора

Гераклит промывает слипшиеся глаза

сколько стружки внутри и вовне

до утра работала невидимая фреза

невозможно дважды проснуться в одной стране

Минотавр в лабиринте

АЛЕКСЕЙ АЛЁХИН

*

МИНОТАВР В ЛАБИРИНТЕ

Сцены из ранней античности (реконструкция)

Алёхин Алексей Давидович родился в Москве в 1949 году. Поэт, эссеист, критик. Автор нескольких поэтических книг. Главный редактор поэтического журнала “Арион”. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.