Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2006) Страница 28

Последние судороги упавшего Холстомера. Затемнение. Аплодисменты. “Фальшь-финал”. Затем...

Финал. Поклоны.

И в самом начале поклонов, когда полный свет в зале зажегся, с разных сторон к кричавшему бросаются дисциплинированные, как нигде, капельдинерши БДТ. Нам сверху видно, как они обступают кричавшего. Теперь нам хорошо видно, кто этот человек.

Это — старик интеллигентного вида. Хлопает в ладоши вместе со всеми и непонимающе смотрит на отчитывающих его служительниц — хранительниц порядка в академическом театре.

Потом выяснилось содержание этого не слышанного нами диалога.

— Товарищ, это вы кричали?

— Что?

— Вас спрашивают, это вы кричали?

— Не понимаю.

— Не прикидывайтесь. Вы кричали на весь театр. Почему вы кричали?..

— Я кричал?! — удивился старик. — Я не кричал.

— Вы кричали. Вы что, не знаете правил поведения в театре?! В театре не кричат!.. Это хулиганство.

— Извините... Но вы что-то путаете... Я ничего не кричал.

И старик самым искренним образом дал понять служительницам, что они зря его в чем-то обвиняют и потому разговор окончен. Так и не добились капельдинерши БДТ признания старика интеллигента, что он кричал “Не надо так!” во время предфинального эпизода.

Вот высшая точка театрального торжества. Зритель забывается и теряет контроль над собой. Он как бы попадает под гипноз и находится в своеобразном стрессовом состоянии, когда его личная чувственность восходит над разумом. Назовем этот момент пиком сверхтеатра. Это то самое, о чем можно только мечтать. Выше этого в театре ничего нет и быть не может! Театр до потери сознания! В буквальном смысле!..

Градус зрительского переживания в таком театре столь высок, что зритель не метафорически, а по-настоящему забывает обо всем — и рассудок уступает место экстатическому проявлению психофизической сущности человека. Этот момент — наивысшая ценность сценического акта, организованного по художественной воле театра. И таким моментом можно только гордиться.

Старик крикнул: “Не надо так!”

Старик не прав. Надо. Только так и надо.

Ибо на сцене происходит превращение одного вида искусства в другой, и Толстой театральный возникает в нашем зрительском сознании как поэт судьбы человеческой, прорицатель вселенского триумфа Добра: ведь даже смертью своей Холстомер служит жизни, — голодные волчата съедят “конину”, которую “выхаркнет” им мать-волчица, а “на лето мужик, собиравший кости”, пустит их “в дело”. Таким вот образом жизнь продолжается в пантеистическом единении всего, что есть в Природе, и тому будут способствовать лошадь-мужик и мужик-человек. Как удивительно символично это послесмертное перерождение из жизни в жизнь, отрицающее конец как таковой. Бессмертна живая душа! Бесконечна жизнь одухотворенной плоти!

Напротив — “ходившее по свету, евшее и пившее”, “гниющее, кишащее червями” (о, эти смертоносные шипящие “ша” и “ща” в толстовской лексике!) “пухлое тело” князя — последний приют смердящей на весь мир пустоты, гадкий тлен, который “никому уж давно был не нужен”! В народном сознании “польза” есть священный критерий истинно высокой нравственности.

— Сколько человеку земли нужно? — вопрос Толстого.

— Человеку принадлежит вся Вселенная. Мертвяку — три аршина всего, — ответ Толстого.

“Мертвые, хоронящие мертвых” — обратим внимание на этот всесокрушающий сарказм великого гуманиста. Там, у зарезанного Холстомера, — некий мужик-труженик, здесь, у трупа Серпуховского, — такие же, как он сам, трупы... И даже уже не “живые”!

Притча завершается могучим художественным ударом писателя-титана, чья сокровенная идея макрокосмического торжества Добра над Злом морализаторски воплощается в обыкновенной реалии — поляризованном изображении двух смертей.

Вот он, наш финал!.. Вот!..

Тихое начало — тихий конец.

А спектакль — между ними, как сама жизнь...

В урочный час

Меламед Игорь Сунерович родился в 1961 году. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор двух лирических сборников — “Бессонница” (1994) и “В черном раю” (1998; помимо стихов в сборник включены переводы и статьи о русской поэзии). Живет в Москве.

*    *

 *

Все навсегда похоронено

и не воскреснет вовек.

Только небесная родина

есть у тебя, человек.

И превратилось в проклятие,

в камень незримых могил

все, что, сжимая в объятии,

ты в этой жизни любил.

*    *

 *

На львовском базаре помешанный старый скрипач

играет на скрипке, и смех вызывая, и плач.

На призрачной скрипке какой-то беззвучный мотив

старик исполняет, на мальчика взор обратив.

В округе скрипач безобидным слывет дурачком:

никто здесь не помнит со скрипкой его и смычком.

Он вскоре исчезнет, но лет через сорок опять

на скрипке таинственной мальчику будет играть.

А в мире, куда он вернулся из детского сна,

нет музыки больше, и скрипка его не нужна.

Но он не уходит: теперь ему мир нипочем,

и чем-то незримым все водит над левым плечом.

*    *

 *

Здесь пьют ночами алкоголики

и бьют бутылки о скамьи.

А утром дети, сев за столики,

играют в крестики и нолики,

в морские тихие бои.

И Сеня с Ваней в шашки режутся,

а Беня с Моней — в дурака.

И мотыльки на клумбах нежатся,

но не сорвать уже цветка:

былое только чудно брезжится,

а жизнь дика и коротка.

Затихло в парке птичье пение

и хризантемы отцвели.

И смерть и с Ванею, и с Бенею

в кресты сыграла и в нули.

Но ангел скорби и гармонии,

покинув темный небосвод,

над Ваней, Сенею и Монею

в пустынном парке слезы льет.

И вестник света и спасения,

незримо берегущий нас,

суровый ангел воскресения

за Ваней, Бенею и Сенею

сюда слетит в урочный час.

Псалом

Ветер воет, проносясь над шатром,

и вокруг меня колышется мрак.

Был когда-то я могучим царем,

но свирепый сокрушил меня враг.

В черном воздухе ищу Твою длань,

и душа моя всю ночь напролет

порывается к Тебе, словно лань

на желанные источники вод.

А засну — так чем блаженнее сны,

тем кошмарней ненавистная явь.

И бездонней не сыскать глубины,

из которой я взываю: избавь!

Возврати мне прежний царственный вид

и по слову Твоему оживи!..

Так терзается несчастный Давид

от пронзительной Господней любви.

*    *

 *

В бездушной вечности, увы,

мы все уже смежили веки.

Вы, современники, и вы,

рожденные в грядущем веке,

для вечности давно мертвы,

как ионические греки.

Душа, разбился твой сосуд,

забудь о бренном человеке,

и пусть, как встарь, тебя несут

мифологические реки

в подземный плен, на Страшный суд,

в огонь, не гаснущий вовеки,

в сиянье, где тебя спасут.

Сказать до свидания

Кочергин Илья Николаевич родился в 1970 году. Закончил Литературный институт им. А. М. Горького. Лауреат премий журналов “Новый мир” и “Знамя”. Живет в Москве.

Ляля прижимала нос к стеклу, и было заметно, что она иногда с трудом

удерживается от того, чтобы не лизнуть прохладную, гладкую поверхность. Таня наблюдала за этим молча. Наверное, не стоило ей лишний раз делать преждевременное замечание. Девочка в дороге вела себя по-новому, взросло и рассудительно.