Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2012) Страница 28

Тропа выводила на небольшую поляну, Иван остановился, не выходя на чистое, и стал смотреть. Метрах в пятидесяти на некрутом склоне шаталось дерево. Небольшая листвяшка вдруг начинала трястись среди других спокойных деревьев. Бык терся о нее рогами. Он не бодался, но именно терся, иначе легко сломал бы дерево. Однажды во время такой охоты Ефимов наткнулся на место драки двух быков. В радиусе пятнадцати-двадцати метров все было изрыто, мох сорван, не было ни одного дерева в кулак толщиной, все либо вырваны с корнем, либо сломаны. На больших деревьях красовались глубокие отметины и рваные канавы от могучих рогов.

Его бык так ярился, что к нему можно было идти. И Ефимов, щупая ногой мох, двинулся. Краем поляны вышел к сухой, каменистой протоке. Ее было не перейти — слишком открыто и слишком близко к быку. Он присел на колено, не зная, что делать, и тут за протокой треснул сучок и появился изюбрь. Так же как и Ефимов, не вышел на открытое, а встал в кустах. Грудь, шея и голова с небольшими, в четыре сабли идеально симметричными рогами торчали из кустов. Изюбрь стоял замерев, только уши настраивались то на речку, то на лес. Он вдруг наклонил голову и начал, Ивану показалось, чесаться, но это была маленькая, метра три высотой, хлюпенькая листвяшечка, о которую изюбрь, изогнувшись, терся серединой головы, тем местом, где у него сходились рога, и вся поза его была неловкая. Шагов двадцать до него было. Бык не заметил, как Иван поднял ружье и прицелился. Чуть-чуть кустики мешали… но пуля через них проходила…

В горе протрубил “главный”, бык поднял благородную голову в сторону сопки. Иван стал медленно опускать ружье, следя за отвернувшимся изюбрем, ремень карабина зацепился, он чуть потянул на себя… Сам Иван не слышал звука, куст едва вздрогнул, несколько дождевых капель сорвалось сверху, а изюбрь исчез. Почти беззвучно. Пару раз хрустнуло только, причем второй раз уже далеко. Это было потрясающе — большое, в три раза больше Ивана животное неслышно и мгновенно исчезло в тайге.

Ефимов собирался потихоньку. Укладывал просохшие вещи, посматривал на небо в надежде на погоду. Красавца быка вспоминал, улыбался и думал, что как ни верти, а без выстрела нет охоты.

Дождь опять начал засевать мелким пшеном речку и тайгу. Моторчик сзади на малых оборотах стучал, светлая вертлявая струйка всплывала за ним пузырьками. Не скучно было. Посматривал по сторонам. Там вид открывался просторный на осенние сопки, тут листвяшки молодые и пушистые клонились над гладкой Леной, насорили тонких хвоинок-золотинок и вычертили затейливую нежно-желтую береговую линию по темному песку, или омут вдруг под ним тихо двигался вверх по течению, под толщей зеленой воды видно было, как торчат замытые стволы… Когда-то это было берегом. Бог весть когда, какой-то далекой полноводной весной натащило их в этот поворот… один слой замыло, потом другой, третий… сто, двести или триста лет назад.

Ефимов выключил мотор и сплывал не торопясь. На дождливые сопочки, на облака смотрел. Они плыли вместе с ним… Бесцельное и бездумное существование. Чем я отличаюсь от облаков или березового листика, плывущего рядом? — думал Иван. У меня сейчас, так же, как и у них, никаких дурацких желаний, я никому не могу причинить зла или огорчить…

Он представлял себя в привычном ему мире людей и понимал, что там у него никогда не получится жить так же… Там он был другим. С желаниями, планами и нуждами, которые не всегда совпадали с желаниями других людей.

Впереди открылся Сухой Лом. Речка упиралась в большой завал и почти вся ныряла под него. Только справа оставался проход. Иван вытащил лодку на косу перед самым заломом, здесь можно было порыбачить.

Дождик рябил поверхность, Иван прицелился, бросил, легкая белая вертушечка плеснулась точно перед заломом, перед бревном, под которое уходила гладь воды. Он подождал, пока блесна опустится на дно, и аккуратно повел. Дуга лески выпрямилась, он чуть отпустил, дал приманке замереть и даже спуститься по течению, снова повел… Он ждал этого удара! Их там было слишком много! Хариус, Иван не сомневался, что это он, отчаянно упирался, гнул и тряс кончик удилища, кидался в стороны, но леска была прочная, Иван уверенно выводил, и вот золотистый длинноперый красавец уже заскакал по мокрой гальке.

Три заброса подряд дали по рыбке, еще несколько штук пришли из-под другого берега, потом Иван промазал и зацепил блесну в заломе…

Рыбацкая страсть — штука труднообъяснимая. Что заставляет человека под дождем, когда рыба не особенно-то и нужна, а нужно как раз плыть, ловить и ловить? Привязывать новые блесны, мокнуть, ходить по берегу и искать лучшие места? Что, наконец, заставляет сложить спиннинг и взять удочку с мухой и обнаружить, что с этого берега ею ловить нельзя, а поэтому переплыть на залом, на мокрые, скользкие бревна, мимо которых и под которые прет вода?.. Безумие! — скажут спокойные люди и будут правы.

Иван осторожно шел по хлипким бревнам залома и вел лодку, придерживая за борт одной рукой. В другой была шестиметровая удочка, он следил, чтобы свисающая легкая дуга лески не задела за сучки залома. Оставалось пройти пару метров, когда он поскользнулся и провалился ногой внутрь залома. Борт лодки выскользнул из руки, и она стала уходить по струе. Он бросил удочку, выбрался на бревно — уже не догнать было. Иван, оскальзываясь и хватаясь за что придется, пошел в сторону быстро удаляющейся лодки. Прикидывая уже, как побежит за ней по берегу. Лена в этом месте разбивалась на множество лесных проток, ничего хуже нельзя было придумать…

Лодка вдруг замедлилась, резко довернулась по струе и, задрав нос против течения, начала ходить из стороны в сторону — чалка зацепилась за одиноко торчащее из воды бревно. Оно играло на волне, петля веревки едва держалась на сучке, Иван подошел, балансируя, как мог близко и замер, не зная, что делать. Метра два было — не достать ни до чалки, ни до лодки. Он судорожно шарил глазами по залому в поисках палки или чего-нибудь и увидел, что лодка, отцепившись, уплывает. Он прыгнул в отчаянии и попал внутрь! Не на борт, не мимо, что было реальнее всего, а в саму лодку! С неровного, скользкого, качающегося на воде бревна… Если бы он стал думать, он бы не прыгнул…

Какая дурость! — ругался мысленно Ефимов, выгребая на струю.

Было уже полчетвертого, надо было где-то обедать. Посушиться заодно. Дождик как раз стал пореже, а временами и вовсе прекращался. Это очень приятно, когда поверхности реки никто не касается. Не падает сверху во множестве, мелко или покрупнее, и не разбегается мокрыми комариными кружками. Дождь с перерывами шел третий день, Ефимов привык к нему и теперь удивлялся, что вода может быть такой нерябой. Откинул капюшон и недоверчиво прищурился на глаженый шелк реки. Он прямо чувствовал, как поднимается его и без того неплохое настроение.

И место для обеда тут же нарисовалось. Он ткнулся в берег, к небольшой моховой полянке меж елками, как раз на одного мокрого путешественника. Набрал сушняка, и вскоре над поляной заплескались жаркие краски огня. Дождь и вправду прекратился, только с тальников, склоненных над водой, срывались крупные капли. Это было не в счет. Иван разделся, развесил повялиться куртку. Приятно возиться у костра в одном свитере.

Еда из свежей рыбы готовится быстро. Он плеснул масла на сковородку и, пока она нагревалась, вычистил рыбку покрупнее. Солью натер. Харюзок зашипел, забрызгался маслом, запах сковородки вкусно мешался с запахом дыма, багульника и хвои. А Иван уже стягивал шкуру с другого хариуса, срезал пластинки прозрачного мяса и раскладывал на тарелке. Потом посыпал перцем, солью и полил оливковым маслом. Лимон разрезал и выдавил сверху.

Это быстрое блюдо, быстро и съедается, вкус его описывать негуманно…

Ефимов собрал кусочком хлеба желтый лимонно-оливковый соус с темными крапинками перца, облизал пальцы и с благодарностью глянул на речку, которая дала ему эту рыбу и этот костерок.

Жареный хариус получился с корочкой, как надо. Ефимов вспомнил, что в первый сплав Вадим все время жарил, сковорода у них большая тогда была, и вот он полную нажарит… он всегда готов был это делать — хоть вечером в темноте, хоть утром. Они выпивали водочки, закусывали малосольным харюзком и приступали к сковородке. Вадим по этому поводу все время ходил выпачканный сажей или мукой или с забинтованным обожженным пальцем. Иван с Федькой ждали, когда же ему надоест, но так и не дождались, и нахваливали его, и регулярно пили за повара.

Виски, конечно, хороший напиток, но не компанейский. Виски не притворяется, что объединяет людей и таким образом как будто обособляет их, а водка притворяется. Русские не очень верят друг другу, но водке верят. Что делать, если мы растем в собственных глазах, только когда выпьем… Решая, чего взять на речку, Ефимов сначала по привычке взял водки. Потом передумал.