Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2012) Страница 29

Виски, конечно, хороший напиток, но не компанейский. Виски не притворяется, что объединяет людей и таким образом как будто обособляет их, а водка притворяется. Русские не очень верят друг другу, но водке верят. Что делать, если мы растем в собственных глазах, только когда выпьем… Решая, чего взять на речку, Ефимов сначала по привычке взял водки. Потом передумал.

Никто, с кем ему приходилось тут общаться, водки не пил.

Ни речка, ни сопки, ни небо…

Чай дымился в кружке, парили куртка, перчатки, надетые на прутики у огня, речка. Костерок и вся Иванова полянка была такой уютной, что подмывало поставить еще чайку… но надо было плыть.

Едва оттолкнулся от берега, дождь опять зашелестел. Пришлось натягивать непромокаемое. Ефимов спускался по реке уже седьмой день, а домой звонил один раз. Много раз хотел, но звонил — один.

Дождик то затихал, то снова начинал что-то шептать, а то и просто с шипеньем и неприятным шумом пускался в холодный танец на воде, тек по куртке ручьями. Он уже порядком надоел. Пора было останавливаться, Иван поглядывал по берегам, но стоянок не было. Везде было глубоко, круто выбираться и зачалиться было непросто. В одном месте течение было послабее, Ефимов осторожно подошел к берегу, заглушил мотор, и, пока пробирался через скользкие вещи к носу, лодку отнесло и неприятно потащило под дерево, вершиной притопленное в воде.

Было уже четверть восьмого, стемнело, до полной темноты оставалось полчаса, но места для ночлега все не было. С круто подмытых и проносных берегов в реку клонились елки. Он шел на моторе километр за километром, поворот за поворотом, дождь налил по щиколотку в лодку… Надо было что-то делать… Надо ночевать прямо в лесу, — понял Ефимов и стал внимательнее смотреть, где бы можно было зацепиться за берег.

В одном месте он исхитрился заплыть между берегом и упавшим деревом, привязал лодку и, цепляясь за мокрую траву и корни обрывчика, вылез наверх. То, что с воды выглядело как ровное место, было кочковатым болотом. Под ногами во мху хлюпала вода. Темнота становилась все гуще.

Тихая илистая заводь подходила слева, и он решительно направил лодку в нее. Привязался, вылез на берег с пилой. В лесу было совсем темно. Место для ночлега дрянное — чапыга по берегу, густой еловый лес, все те же кочки, снег. Первая сухая елка, он их на ощупь по отслаивающейся коре понимал, нашлась метрах в двадцати от берега. Свалил, порезал на полутораметровые поленья и перетаскал к берегу, потом еще одну разделал, сложил все в лодку и отчалил. Лодка стала тяжелее, и эта тяжесть сухих дров успокаивала. Он понимал, что в конце концов найдет кусок ровного берега. Ладонь только порвал острым сучком, и перчатки стали разного цвета. В темноте одна казалась серой, другая — почти черной.

Когда совсем стемнело, Ефимов заглушил мотор и взял в руки весло. Неприятно тихо стало. Ночь была темная, без луны, но какой-то свет сочился с неба. Очертания склоненных над водой деревьев, под которые ему никак не надо было, различались. Перекаты журчали, их рябь иногда бывала видна, а иногда нет, он застревал на мелком, вылезал осторожно за борт и тянул лодку по черноте. Так он проплыл четыре или пять поворотов. Дождь временами прекращался, становилось тихо, тяжелые капли гулко падали с деревьев.

Справа серой полосой обозначилась узенькая косичка. С воды понятно было, что деревьев на ней нет. Ефимов причалил, прошел, щупая ногами место под палатку, дождь как раз припустил, палатку ставить было некуда, везде была мелкая, по колено, ивовая поросль, но это уже было не важно.

Он разгрузился прямо на кусты, нацепил фонарик на лоб, прикрыл все тентом. Дождевик мешал, он снял его, зная, что через полчаса или чуть больше заберется в палатку и там будет сухо. Он ходил в напитанный, как губка, мокрый лес, ощупью, искал ногами и пилил валежины, таскал их, скользкие и грязные, и растягивал палатку. Перчатки совсем порвались, и их пришлось бросить.

Наконец палатка встала как надо, растяжки и ткань упруго гудели под дождем, он ее хорошо не видел, но чувствовал, что это излишество, почти уже искусство, и был доволен. Можно было и забираться внутрь, он прилично промок, но настроение было такое, что он стал пилить и колоть дрова. И когда все это проделал, дождь кончился.

Костер разгорался, а Иван подкладывал и подкладывал. Вскоре все стало видно: плохонькую, заросшую тальниками косу, строго натянутую палатку у самой воды и даже оранжево бликующие от костра стволы тополей у него за спиной по краю леса. Ефимов подрубил кусты у входа в палатку, занес сумки в тамбур. Подумал и достал бутылку. Есть не хотелось. Чурбак поставил к огню.

Он сидел мокрый, конечно, но все было очень неплохо. Огонь взлетал выше головы. Он сразу сделал хороший глоток. Пар шел от штанов и свитера.

Иван грел руки, кружку с вискарем и расслабленно думал о том, зачем он здесь. Сидит на мокрой ночной косе, жжет костер.

Ему не дома было плохо, ему здесь было хорошо. Вот что! За этим странным одиночеством он сюда и ехал. При котором он ни разу не ощутил себя брошенным и никому не нужным. У него здесь были другие отношения, и они ему нравились.

Так он просидел долго. Просто глядя в огонь. Виски кончился. Дрова тоже.

И это было хорошо…

Ефимов пил чай и рассматривал свой ночлег на узкой мокрой полоске берега: кусты, вырубленные и отброшенные на другие кусты, выгоревший круг большого костра, палатка у самой воды. В нормальных условиях и не глянул бы сюда, не то что ночевать.

Ему было немного жаль, что так пришлось… Места стоянок хорошо запоминаются. Пока лагерь, то, другое, у костра возишься… вечерняя зорька, утром солнца ждешь из-за горы… Много красивых мест осталось в памяти. Это, наверное, не останется. Так он думал, прихлебывая из кружки. Тут и запоминать-то нечего. Как невзрачный, неяркий человек, встретившийся в жизни и помогший тебе… Не помнишь его потом. И даже почему-то не стыдно.

Он собрался, слил воду из лодки. Загрузил все. Пустая, косичка стала совсем скучной… а он все смотрел на нее и не отчаливал.

Он не проплыл и сотни метров, река плавно огибала отличную стоянку — просторный, хороший мыс с чьим-то старым кострищем. Ефимов не завидовал этому месту, усмехнулся только, как распоряжается им судьба. Вчера ночью ей надо было поступить с ним так.

Лена по-прежнему катила лесная, неторопливая. Елки и сосны замерли по самым берегам, какие-то клонились к реке, а часто и лежали в воде — зеленые и живые, в их струящейся, журчащей тени стояли жирные осенние ленки. Ефимов обруливал деревья, ленки осторожно отходили в сторону. Небо слегка хмурилось, иногда ему казалось, что распогодится, иногда — что так все и провисит до вечера.

Через два километра у воды в окружении старых елей стояло зимовье. Иван знал о нем, оно было отмечено на карте, в первый сплав они тут ночевали, но почему-то глазам своим не верил. Хорошее, удобное. Он заглушил мотор и медленно сплывал мимо. Вспоминал вчерашний дождь. Неплохо было бы под крышей оказаться, печку растопить…

Едва Ефимов проплыл зимовье, врезал ливень. Он зачалился, накрыл вещи, дождевик не стал надевать — впереди голубели прорешки в облаках, завел мотор и заторопился по кипящей реке. Вскоре дождь отстал, солнце засверкало по воде, и от одного вида его лучей, а может, и на самом деле стало тепло. Берега парили, лодка быстро просыхала, вокруг веселело на глазах, стали попадаться отличные лесные поляночки. К одной из них он вскоре и пристал.

Берег был высокий и обрывистый, он ухватился за кусты, подтянул и коротко привязал лодку. Вылез на травянистую, поросшую низким багульником и вереском терраску. Собрал веток и, когда разгорелось, поставил котелок с водой. Улегся рядом на траву.

Ефимов любил такие места над речкой. Елки над головой острыми вершинами стремятся в небо, багульником пахнет, синий дым от костра стелется по реке. На замшелых каменных плитах неторопливо вьются зеленые водяные пряди. И как вода, прокатывающаяся через эти плиты, какие-то еще легкие волны прокатываются сквозь сознание и кажется, вот-вот что-то поймешь в этой жизни.

В котелке будто комары зазвенели, он достал заварку, и тут пошел снег, а вместе с ним дождь крупными редкими каплями. Небо было высокое и чистое, солнце светило, а дождь пятнал речку, большие снежинки медленно падали и вместе с дымом уплывали вниз по реке. Он бросил в бурлящую воду горсть чая и снял котелок.

Странное с ним творилось. Он не ужинал вчера вечером, утром только чаю попил, а есть не хотел. Он никуда не торопился, вообще не думал об этом, и его совершенно не волновало, где ему сегодня придется ночевать и что есть.