Дмитрий Каралис - Дела семейные Страница 28

Вот и все предложения — веди, дескать, ребенка (пардон, правнука святого!) по жизни личным примером, а где ты будешь денежки брать, не наше дело, но постарайтесь без крепких флотских выражений в адрес нашего прогрессивного президента. Нет, я родственников жены ни в чем не упрекаю — упаси, Господи! — просто, обидно делается: была держава, и нет ее! И никто ни при делах! Еще и слова от души не скажи. Была работа, — и нет ее. Была зарплата плюс командировочные и подводные, — и нет ничего! Получите копейки и распишитесь, вот здесь, в этой строчечке. И хотите, господин старший преподаватель российского вуза, купите на эти деньги литр водки, хотите — килограмм вареной колбасы и картошки. Либо напейтесь, либо наешьтесь. Спасибо, господин президент! Дай вам Бог здоровья и долгих лет жизни, чтобы вам увидеть хотя бы конец первого действия той пьесы, что вы со своими американскими друзьями сочинили!..

Кругом были одни обломы: все дорожало, телевизор раскалялся от пустых дебатов, долларовый шелест стоял в ушах, но шелестело не в наших карманах. Мама потихоньку носила на Сенную площадь старые часы и золотые вещи. И сердце рвалось, когда я видел, как она с грустным лицом перебирает ломбардные квитанции — на столовое серебро и малахитовую вазочку.

Леню Голубкова, служивший в телевизоре зазывалой, по сто раз в день скакал с указкой вокруг плакатов и подговаривал нести денежки только в «МММ».

Шеф создавал при нашей кафедре совместное предприятие, но мне, Кириллу Банникову, места там, похоже, не предусматривалось. Но я знал точно, — как только придет время вывозить с товарной станции ящики с австрийским оборудованием, меня найдут и на даче.

Я бы ушел, но куда? Снова ездить в Турцию за шмотками, а потом стоять с ними на базаре? Это мы проходили — торгаш из меня никудышный. Готовить абитуриентов к вступительным экзаменам в вуз? Пробовал — больше не хочу: скользкое это дело! Работать агентом по недвижимости, как сосед? Денежно. Но зачем я тогда столько лет учился и еще две пятилетки пахал на оборону нашей страны? Зачем мне вручали значок «За дальний поход», крепко, по-мужски обнимая и хлопая по спине? И потом, — мне же сорок лет, а не двадцать…

…Мне бы хотелось, как прежде, сидеть в отсеке подводной лодки напротив своего прибора «Пегас», слышать, как потрескивает, распрямляясь, корпус ракетного крейсера при подъеме на перископную глубину, и ждать — дрогнет ли стрелка радиопеленга от плывущего в облаках натовского «Авакса». И знать, что от того, как твое КБ «вылижет» после испытаний прибор, будет зависеть спокойный сон миллионов людей на земном шаре.

Теперь я выводил по вечерам из гаража наш обтрепанный жигуленок, клал в карман куртки баллончик с газом, бутерброды и ехал к могучей арке зеленогорского вокзала — заниматься частным извозом. Жена крестила меня на дорожку, и, уложив Дениса спать, садилась за швейную машинку — она шила заготовки для сумок с эмблемой «Adidas». Платили мало, но платили.

Отец тоже не мог похвастаться делами в институте: за свое доцентство он получал, как и я, меньше уборщицы в платном туалете, а про маму я не говорю — их отдел научно-технической информации уже полгода сидел без зарплаты. Хорошо еще, что их, пенсионеров, не гнали с работы. И если бы не наши халтуры, и не совместная колхозная жизнь на даче — пропали бы совсем…

Один дядя Жора, оказавшийся на пенсии с развалом своего ЦКБ, не унывал.

В самом начале лета он обзавелся газонокосилкой, кремовыми шортами, бейсболкой с длинным козырьком, платиновой майкой с орлом, кроссовками, мушкетерскими крагами и длинными белыми носочками.

У них с тетей Зиной появились круглый пластмассовый стол с креслами и небьющийся сервиз! Плюс просторный цветастый зонтик и телефон с автономной трубкой, которая берет за триста метров от дачи.

С этой трубкой дядя Жора сидел по утрам в беседке, буржуазно попивая кофе и просматривая газеты с развязными заголовками и курсами валют…

На веревке меж сосен висели махровые простыни с Микки-Маусом. Казалось, они скоро разъедутся и впустят дядю Жору и тетю Зину в сказочный мир сверкающих автомобилей, белых пароходов, пальм, синего моря и беззаботной жизни, где на завтрак подают апельсиновый сок, чашку кофе с булочкой и джемом, и не надо никуда спешить — бассейн с голубой водой рядом, изящные цветники и газоны обихожены садовником, а все проблемы решаются из шезлонга — с помощью телефона.

— Вы словно и не родные братья-близнецы! — обращалась мама с легким укором к отцу, смотревшему очередные телевизионные страсти. — Жора вон так развернулся, а ты почему-то не хочешь…

— Да ты пойми! — отец потрясал вскинутыми руками, поднимался из кресла и начинал расхаживать по комнате. — Ты пойми, что я твердо верю в закон сохранения материи, который в вульгарном изложении для папуасов гласит: сколько в одном месте убавится, столько в другом прибавится! Не могут мои сто долларов превратиться в двести! Не могут!

— Но у брата твоего превращаются, — резонно замечала мама. — Зина мне говорила…

— Да плевать мне двадцать пять раз на Зину! — понизив голос, шипел отец. — Не хочу даже слышать об этом! Я и Жоре сказал… Вспомни классиков — для того, чтобы кто-то разбогател, нужно, чтобы кто-то стал нищим! А-а!.. — отец сердито махал рукой, выходил через вторую калиточку в лес и пинал сандалиями мухоморы и ставшие вредными свинушки.

Странно, но факт — вопреки отцовским рассуждениям, с которыми я, в принципе, соглашался, дядя Жора имел неплохие поступления от своих вкладов, размещение которых готовил, как военную операцию — за письменным столом с зеленым сукном, вычерчивая графики и щелкая калькулятором.

— И что ты собираешься косить? — с недовольным видом кивал отец на газонокосилку.

— Осенью картошку выкопаю и газон сделаю. А пока так, вдоль дорожек. Давай и тебе покошу…

— Газон он сделает, — недовольно крутил головой отец. — Миллионер! Ты хоть знаешь, что настоящий газон триста лет выращивают?

— Не хуже твоего знаю! — кивал дядя Жора и начинал усиленно жевать жевательную резинку. — А внуки на что? Правнуки! А? — задиристо говорил он и как-то по-американски хлопал отца по плечу. — А?

— Вот именно — «правнуки»! — отстранялся отец. — Что мы им оставим? Промышленность развалена, инженеры на базаре семечками торгуют, бывшие директора оборонных КБ в банковские аферы пускаются… Мы же не Польша какая-нибудь, чтобы кормиться за счет торговли!

— Это да! — сокрушенно вздыхал дядя Жора. — Согласен! Но говорят, эти хлопцы из «МММ» вкладывают деньги в компьютерные технологии, в импорт пищевого оборудования… Поэтому такая быстрая отдача! Люди наволочками деньги получают, сам видел! Если хочешь, я дам тебе одну статью почитать…

— Жора, я тебя умоляю! — зажмуривался отец, как от внезапной головной боли. — Ты меня извини, но я больше доверяю федеральному казначейству США, чем нашим мозгокрутам. — Отец имел в виду две стодолларовые бумажки, лежавшие неприкосновенным запасом в старом валенке на антресолях. — Компьютерные технологии они осваивают! Где ты видел банкира, который расшибает лоб ради вкладчика!..

Июль стоял теплый, с ночными туманами, и мама с тетей Зиной по утрам вносили в калитку маленькие корзинки с лисичками, крепкими сыроежками и подберезовиками. Они садились в беседке и принимались чистить грибы. «Господи, раньше почти каждый год на юг ездили, — вздыхала тетя Зина. — А сейчас что? Разве это жизнь?» Мать молча снимала липкие разноцветные шкурки с сыроежек и протирала нож о газету.

На юг мы ездили редко, по пальцам можно пересчитать, и мне было жалко маму — она вдруг начала стареть. Да и батя начал сдавать, хоть и делал по утрам зарядку. Дело было не в возрасте, а в унынии, которым окатило отца.

Он играл с Денисом в настольный хоккей, водил внука в лес за шишками для самовара, помогал натягивать соскочившую цепь на велосипеде, напевал ему пионерские песни про картошку и синие ночи, а в глазах стояла тоска. И телевизор он смотрел на нашей веранде, а не ходил, как прежде к брату, который теперь допоздна разговаривал с кем-то по телефону, а потом сидел при свете настольной лампы над своими расчетами.

Я понимал и отца — его задевало, что брат-близнец, с которым они с детства делали все вместе, теперь разорвал связку и в одиночку добился ощутимых финансовых результатов.

Дядя Жора дарил брату спиннинг, такие же, как у себя кремовые шорты и бейсболку, красивые хозяйственные перчатки с пупырышками на пальцах, но все это лежало нетронутым на веранде, как разоблаченные дары нанайцев. Даже Денису запрещалось трогать.

А ведь девятого августа им исполняется сто тридцать лет на двоих!

И вообще, я читал, что близнецам, привыкшим с детства друг к другу, нельзя ссориться и конфликтовать — они могут заболеть и умереть.