Ник Хорнби - Смешная девчонка Страница 29

– Представьте, мы до сих пор выступаем, – сообщила Дульси.

– И до сих пор вместе, – подхватил Альфред.

– Видим, видим, – сказал Клайв. – Чудо.

Он обвел взглядом остальных, желая убедиться, что те, как и он сам, уже лезут на стенку. Долголетие – и супружеское, и актерское – было для всех суровым назиданием.

– К делу, – скомандовал Деннис.

Они прочли сценарий по ролям – и текст, будто прочистив горло, заиграл новыми, яркими интонациями, несмотря на лишенный нюансов и мелодичности зычный рев Альфреда. Дульси оказалась на удивление хороша. Она играла настолько умно и тонко, что Билл и Тони тут же дописали для нее пару новых реплик.

И что произошло: Барбара и Джим вдруг стали центром мироздания, где не было ничего важнее их брака; все прочее отодвинулось на второй план. Клайв сделался умным, добрым и надежным; Софи, как бывает с женщиной, которая любима, излучала уверенность и защищенность. Деннис упивался этой компанией, Тони – простотой и естественностью зрелища, Дульси с Альфредом – молодостью и устремлениями остальных. Мир исполнился такой радости, что Тони даже стал опасаться, уж не опустились ли они с Биллом до дешевых сантиментов, но их герои сталкивались с естественными трудностями, разговаривали естественными фразами – сентиментальностью здесь и не пахло. Дело было в сценическом воплощении: оно заставляло с нетерпением ожидать следующей недели, следующего эпизода, следующего сезона – оно само по себе давало надежду и героям, и всем, кто отождествлял себя с ними. Тони решил отныне всегда работать в формате получасовой комедии. Здесь таился ключ к здоровью, благополучию и счастью.

– Теперь будем каждый сезон снимать эпизод годовщины, – сказал Деннис.

– Как минимум пятьдесят лет, – подхватила Софи.

Дульси с Альфредом печально улыбнулись.

– Ой, – спохватилась Софи. – Простите.

– В любом случае Барбара и Джим вряд ли будут ежегодно сидеть в одном и том же ресторане, рядом с одной и той же парой, – сказал Клайв.

Когда прошла запись, они усадили в такси Дульси с Альфредом, а сами устроились в «Клубе Би‑би‑си», где выпили вина и поболтали о старости.

– Жалкое зрелище, правда? – сказал Клайв.

– А чем еще им себя занимать? – спросила Софи.

– Решать кроссворды. Выращивать цветы. Складывать пазлы. Да что угодно – только не выходить на сцену.

– И то верно, – согласился Деннис. – Люди одной ногой на кладбище. Пусть бы смирились, что их время ушло.

– Я вижу в ней себя, – призналась Софи. – Меня будут гнать в дверь, а я полезу в окно.

– Гнать точно будут, – подтвердил Клайв. – Судьба наша такая.

За неделю до начала работы над вторым сезоном к Деннису в столовой подошел Барри Баннистер, режиссер передачи «Покуривая трубку». Деннис, который терпеть не мог «Покуривая трубку», тем не менее смотрел эту программу каждый вечер. Там бородатые мужчины в очках (но уже без трубок: трубки недавно запретили, чтобы не осложнять жизнь оператору) с невыносимой самоуверенностью разглагольствовали о Боге и ядерной бомбе, о театре и классической музыке. Деннис тоже ходил с бородой и в очках, да к тому же курил трубку, но не уподоблялся пустобрехам Баннистера. В сетке вещания передача «Покуривая трубку» стояла последней и заканчивалась в 23:20; Деннис даже задумывался, не специально ли Би‑би‑си нагоняет на зрителей скуку – чтобы навеять трудящимся Британии здоровый сон.

– Знаешь Вернона Уитфилда? – спросил Баннистер.

Деннис прыгнул в ближайшую кроличью нору, которая вела в целый лабиринт смежных туннелей. От каждого отходили камеры унижений и боли: письма, заложенные в книги, холодные постели, обманы, слезы, а под конец – длинный стих о разлуке, который рыдающая Эдит продекламировала голышом, никак не объяснив ни стих, ни свою наготу. Секунды тикали, а Деннис лишь безучастно улыбался Баннистеру. После ухода Эдит такое случалось с ним нередко. В магазинах, в пабах, на рабочих совещаниях он, бывало, с минуту молчал, как потерянный. А придя в себя, зачастую обнаруживал, что о нем успели забыть. Разговоры шли своим чередом, продавцы обслуживали других покупателей. С одной стороны, он твердил себе, что рад окончанию своего брака, а с другой – так и не сумел приспособиться к этому потрясению и безмерной усталости.

– Алло! – окликнул его Баннистер. – Проверка связи.

– Извини, – сказал Деннис. – Не выспался.

– Вернона Уитфилда, говорю, знаешь?

– Понаслышке. А так не знаю.

– Короче: после возобновления твоего ситкома он собирается прийти к нам на «Трубку» с разгромным отзывом.

– Ему что, вожжа под хвост попала?

– Ничего личного, – сказал Баннистер, и Деннис едва удержался, чтобы не выложить ему факты обратного свойства. – Просто он считает, что Би‑би‑си не должна опускаться до уровня глупых комедий о необразованных женщинах. Это его слова, а не мои.

– И чего ты от меня хочешь?

– Я подумал: может, ты тоже придешь, чтобы отстоять свою позицию?

– Почему я? Почему не Тони с Биллом? Почему не актеры?

– Да потому… Потому что ты – продюсер и режиссер. Тебе и карты в руки, согласен? Как-никак, в Кембридже учился, язык хорошо подвешен, беседу поддержать умеешь. Пойми правильно: мы не против тех, у кого нет этих преимуществ…

– Надо же, какая толерантность.

– …но, с нашей точки зрения, интересно как раз то, что ты, условно говоря, сделал свой выбор в пользу оппозиции.

– А кто составляет оппозицию?

– Развлекательное вещание.

– Ты считаешь развлекательное вещание «оппозицией»?

– Лично я – нет. Но, сдается мне, гости нашей программы считают именно так. И кстати, немалая часть нашей аудитории тоже.

Значит, это правда, подумал Деннис. У него и раньше возникали такие подозрения, просто никто еще при нем не высказывался напрямую. В коридорах Би‑би‑си, там, где погрязнее, сновали злобного вида субъекты, которые держали комедийный жанр за врага. Им хотелось, чтобы люди навек разучились смеяться.

– А чего добиваются Вернон Уитфилд и иже с ним?

– В каком смысле?

– Ну, если мы – оппозиция… Как он прижмет нас к ногтю? Потребует нашего отстранения от эфира?

– Вряд ли. Очевидно, предположит, что вашему сериалу место скорее на коммерческом канале. Я за него не скажу, но он, видимо, будет утверждать, что, мол, нечего тратить деньги налогоплательщиков на зарплату Софи Строу.

У Денниса имелись личные счеты к Вернону Уитфилду, а помимо этого, для ненависти к Вернону Уитфилду и его братии у него были причины философского, политического и общекультурного свойства. Мысленно Деннис все чаще представлял, как убийственными доводами обращает кого-нибудь из этой своры – обычно самого Вернона Уитфилда – в большого, истошно ревущего младенца, и сейчас подвернулась возможность претворить эти фантазии в жизнь. Вот только хватит ли у него пороху?

– Что ж, можно попробовать, – сказал он.

Деннис не знал, можно ли подготовиться к теледебатам с известным интеллектуалом, как боксер-тяжеловес готовится к матчу с Кассиусом Клеем, но старался как мог. В ночь перед эфиром программы «Покуривая трубку» он лежал без сна, пытаясь предвосхитить каждый удар, на какой только способен Вернон Уитфилд, и продумать действенную линию атаки. Что скажет ему Уитфилд? Чем, интересно, может вызывать негодование такой ситком, как «Барбара (и Джим)», или любая другая мало-мальски приличная юмористическая передача? Не думает ли Уитфилд, что эти программы – дешевка? И правомерно ли называть дешевкой умную, крепко сбитую комедию? А может ли Деннис привести примеры умных комедий? Нет, не может. То есть, конечно, может, только Вернон Уитфилд тут же объявит, что они глупые, тогда Деннису придется возразить: нет, умные, а Уитфилд скажет: нет, глупые.

А если Уитфилд станет талдычить, что деньги налогоплательщиков должны расходоваться лишь на такие вещи, которые простым людям вовсе даже не интересны? Что тогда скажет Деннис? Он скажет: кто такой Уитфилд, чтобы сажать рядовых граждан на трудноусвояемую интеллектуальную диету? Прямо так и скажет. А вдруг Уитфилд спросит: почему, собственно, вы считаете, что рядовым гражданам противопоказана трудноусвояемая интеллектуальная диета, и кто из нас двоих ставит себя выше простого народа? Вот тогда-то Деннис ему и вставит: а вы, уважаемый, почему, собственно, считаете, что можно спать с чужими женами? После этого они сойдутся в рукопашной, Деннис сядет на голову Уитфилду, и тот запросит пощады. Тут Деннис понял: если лежать без сна и мандражировать, ни к чему хорошему это не приведет, но сна не было ни в одном глазу. Наутро его шатало от изнеможения и страха.

Барри Баннистер представил их в актерском фойе, они пожали друг другу руки и сделали вид, что пришли на рядовую встречу бородатых интеллектуалов в ночном эфире Би‑би‑си. Но стоило Барри выйти, как между ними воцарилось затяжное, неловкое молчание. Сдохну, а первым не заговорю, подумал Деннис.