Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2006) Страница 29

Но в тихуанском аэропорту ее задержали. Оказалось, что ее виза не распространяется на приграничную с США зону — в силу особой оговорки, касающейся граждан, а тем более гражданок несолидных стран. В турагентстве это, конечно, знали...

Проблема была решена довольно быстро — в стиле рюсс. По совету хозяина домика Лада, по-испански и с ноутбуком в руках, уверила чиновников, что она — científica, “ученая”, пишущая о Мексике, а не, подразумевалось, представительница более древней профессии, и ее выпустили в город. Наутро хозяин отвез ее к мексиканцу, который за 300 долларов взялся все с полицией уладить. Как они поделили деньги, неизвестно, но остаться Ладе разрешили, никакой бумаги, впрочем, не выдав.

Я ездил в Пуэрто-Нуэво на длинные уик-энды. Из США въезд в Мексику свободный, но проезд от границы до места меня тревожил. Оказалось, что все продумано: есть специальная страховка на машину, действующая в пределах американизированной сотни миль, и по этой зоне проложено безопасное платное шоссе.

Главное было с него не сбиться и не оказаться в Мексике как таковой. Тут я по-новому оценил образ Тропы, с которой в знаменитом рассказе Брэдбери не должен сойти охотник на тиранозавров.

Обратная дорога отличалась только тем, что на границе приходилось долго ждать. Пускали с разбором — слишком много желающих.

“Как все греки, король хотел в Америку”, — заключает молодой Хемингуэй свое интервью с королем Греции.

Синхронический срез

Как-то на заре структурных бури и натиска мой приятель заговорил в своем особом жалобно-издевательском тоне:

— Алик, я давно хотел сказать... вот, например, родственники...

— Родственники?

— Да, моя кузина и ее родители. Они зовут меня в гости...

— Дело обычное.

— Я вообще ни к кому не хожу, а они настаивают. Я как-то не понимаю...

— Что же тут особенного?

— Ах, Алик, родственники... Они как-то не учитывают... Ведь Соссюр же, кажется, четко отделил синхронию от диахронии?!.

Скальпель Соссюра, топор Раскольникова, нож Гильотена, бритва Оккама... Понятно, почему Достоевский не любил “бернаров”, а структуралисты отвечали ему взаимностью.

Паремиология и правда

Одним из замечательных людей, с которыми мне повезло встретиться, был Григорий Львович Пермяков (1919 — 1983). Мы со Щегловым сразу оценили его классическую работу о структуре пословиц и поговорок (1968), и его ответное внимание к нам, вечным меньшевикам советской семиотики, льстило.

Г. Л. не походил ни на один из типов структуралистского кондотьера тех времен. У него не было ни лихой готовности с ходу раздраконить любую задачку, ни сверкающей чешуи из модных терминов и теорий, ни авгурской непроницаемости — вообще никакой брони и никакого величия. Он был подвижнически предан своей идее, но трогательно открыт к возражениям и разговору по существу. Обезоруживающе мягкой манере держаться вторили округлые черты лица и даже глубокая вмятина на лбу.

При первой же встрече у него в гостях, в Жуковском, я бестактно на нее выпялился, а когда он упомянул о давнем ранении, тотчас принял постную мину. Но Г. Л. ничего дежурного не любил, он любил, чтобы все было по правде (среди структуралистов было популярно деление на God’s truth и hocus-pocus linguistics10), и рассказал невероятную историю своего ранения.

Явившись в начале войны за назначением на фронт в здание ЦК комсомола, он был ранен первой и чуть ли не единственной попавшей туда бомбой. Контузия, открытая рана и трещина в черепе навсегда вывели его из военного строя, а развившийся позднее на почве этих травм диабет приговорил к домашнему аресту, чем дальше, тем более строгому. Спасала забота Надежды Осиповны — жены, врача и сотрудницы за все. Картотеку вела она.

Идея Пермякова была по-божески проста. Пословицы любого языка — это готовые выражения особого набора мыслей, причем на каждый поворот каждой мысли, вплоть до диаметрально противоположного, есть пословица (например, “Век живи, век учись” и “Век живи, век учись, дураком помрешь”). Однако осуществить эту идею значило построить единое исчисление пословичных смыслов — их пропповскую морфологию, периодическую таблицу, “Хорошо темперированный клавир”. Задача оказалась пожизненной.

Г. Л. пригласил нас участвовать в “Паремиологическом сборнике” (1978), и мы подали детальный, на пятидесяти страницах, вывод максимы Ларошфуко из ее темы. Вчерне он был разработан раньше, но для сборника мы еще долго его отлаживали. На двери гостиной у меня дома мы вывешивали слепленную из десятка листов схему порождения максимы, то вклеивая новые звенья, то, наоборот, спрямляя развертывание. На выявление скрытых риторических пружин одной фразы была брошена вся мощь нашей модели (приемы выразительности, комические фигуры, инвариантные мотивы, готовые предметы), и в 35 ходов из сухой формулировки — “психологически верное осмеяние оправдывающегося эгоцентрика” — получалась максима № 313 во всем ее блеске:

Почему мы запоминаем во всех подробностях то, что с нами случилось, но не способны запомнить, сколько раз мы рассказывали об этом одному и тому же лицу? (Pourquoi faut-il que nous ayons assez de mйmoire pour retenir jusqu’aux moindres particularitйs de ce qui nous est arrivй, et que nous n’en ayons pas assez pour nous souvenir combien de fois nous les avons contкes а une mкme personne?)

Статью Г. Л. принял, но какое-то время спустя, совершенно уже задним числом, спросил:

— А где у вас написано, что все это правда?

Мы смущенно промолчали, полагая ответ очевидным. Однако вопрос запомнился и долго меня мучил, перекликаясь с мыслью Пастернака, что “неумение найти и сказать правду — недостаток, которого никаким уменьем говорить неправду не покрыть”, то есть — что возможно блестящее развитие ложного тезиса. Правда , в нашем случае истинность темы как будто не вызывала сомнений — во всяком случае, я немедленно узнал в герое максимы себя самого.

Кроме того, Пастернак Пастернаком, а Ницше (о котором Г. Л., впрочем, вряд ли задумывался) смотрел на дело совсем иначе:

Что же такое истина? Подвижная армия метафор, метонимий и антропоморфизмов — короче говоря, сумма человеческих отношений, которые были усилены и украшены поэтически и риторически и после долгого употребления обрели твердость, каноничность и обязательность.

Может быть, Г. Л. имел в виду, что у Ларошфуко воплощение темы было доведено до особого градуса обязательности, и тогда спрашивалось, как он у нас смоделирован. Но ведь именно это должен был обеспечить наш многоступенчатый вывод! И вообще, о какой правде мог говорить человек, открывший, что всегда верна и пословица, и ее отрицание?!

P. S. Историю рассказываю первый раз.

Избирательное сродство

Иногда несовместимые, казалось бы, друг с другом персонажи вдруг встречаются в одной виньетке.

Юра ни разу не видал Виталика Г., но при очередном упоминании о нем оживился:

— А-а, это тот, который говорит: “Because you are approaching us”11?

Я удивился, как это он запомнил неизвестного ему, в сущности, человека, потом догадался.

В свое время я рассказал ему о Виталике как мастере покупать автомобили, отчаянно торгуясь. Когда я задумал купить подержанную “тойоту-селика”, Виталик повел меня в Марина-дель-Рей, где под открытым небом стояли сотни машин. Двинувшись в направлении “тойот”, за спиной мы услышали предупредительный голос продавца:

— Как вы себя сегодня чувствуете, господа?

— Плохо, очень плохо, — не оборачиваясь и не утруждая себя тонкостями английской грамматики, бросил Виталик.

— Почему так плохо?

— Потому что вы к нам приближаетесь!

Продавец отстал. Машины мы осмотрели сами, но купил я не там и не “тойоту”.

В Юрину память Виталик врезался, конечно, умелым отстаиванием дорогого его сердцу privacy12. Но несмотря на такое cродство душ, шансов на их личную встречу маловато: один в Висконсине, другой во Флориде, да и я, из Калифорнии, практически раззнакомился с обоими. Privacy, можно сказать, полное.

Бетти

Она была подругой-коллегой Магды, к которой я тогда начал летать на уик-энд с Восточного побережья. Но в одну из пятниц Магда не могла меня встретить — на это время было давно назначено заседание редколлегии их феминистского журнала, и в аэропорт она прислала дочку. Я был уже в ее санта-моникской квартире, когда они пришли вместе с Бетти, заехавшей на минутку, чтобы наконец на меня посмотреть.