Александр Потемкин - Мания Страница 3

Перед дверью в свой отдел она остановилась. Надо было освободить мозги от навязчивой идеи и приступить к работе. Заслон от сексуального вольнодумства — тот самый заслон, которым пользуются хорошо воспитанные, правда, порой слишком провинциальные граждане нашего столичного города, — она еще не выстроила; впрочем, она и не желала его выстраивать. «Хозяина интересует бизнес, наращивание продаж, высокая рентабельность. Понятно! Это чисто предпринимательская логика поведения. Но меня соблазняют любовные романы, психология нимфоманки руководит мной полностью. Из окружающего мира меня влечет лишь erecticus! В любых вариантах и количествах! Но обязательно с хорошей оборачиваемостью. Каждый день новый! Если Бисваркин печется об увеличении оборота кондитерских изделий, если его мечты — деньги, накопление, рост капитала, умножение материальных активов, новые рынки сбыта, то моя заветная цель — получать бурные ласки, радовать слух стонами радости, воплями оргазма, шагами новых любовников. Бедный гомо эректикус? пожилой? старый? — пожалуйста! Но лучше богатый, и не просто богатый, а с природной нескончаемой жадностью к страстным утехам. Одного мне никак не хватит. Господи, как неправильно жила я все это время! Мне нельзя было заводить семью…»

Она тряхнула головкой, поправила волосы, посмотрелась в зеркальце, несколько раз глубоко вздохнула, полностью взяла себя в руки и вошла в кабинет.

«Добрый день! Я — Наталья Мегалова, ваша коллега. У меня сегодня первый рабочий день». Две дамы поприветствовали ее взмахами рук, но тут же опять уткнулись в компьютеры. Несколько дней назад, во время первого интервью с Бисваркиным, она была уже в этом кабинете и виделась с ними. Но знакомство тогда не состоялось. Вот и сейчас — дамы явно не торопились представляться. Это обстоятельство ее нисколько не задело. Без всякого смущения Наталья Никитична села за рабочий стол и открыла памятную записку.

В этот момент в кабинет вошла молодая женщина и направилась прямо к ней, протягивая руку: «Ивонина, Ольга Ильинична Ивонина, начальник отдела продаж. Я принесла тебе списки неохваченных торговых точек и мелкооптовых предприятий уральских губерний. Наш ассортимент и цены ты найдешь в другой папке. Там указаны скидки и товарные кредитные линии. Начинай работать. Твое главное производственное орудие — компьютер. Телефоном пользуйся пореже, в самых необходимых случаях. Учись снижать затраты на собственную деятельность». — «О’кей», — с улыбкой сказала Мегалова. «А ты миленькая, и глаза у тебя страстные…» — указательным пальцем Ивонина дотронулась до ее губ. Потом палец медленно, казалось, с каким-то опозданием, пополз вниз, спустился по ямочке подбородка вдоль горла к груди. Тут Ольга Ильинична шепотом произнесла: «Очень спелая, а соски полны пьянящего дурмана, даже голова закружилась. Вечер проведем вместе, милочка. Что скажешь?» — «О’кей! У тебя тоже очень нежные руки. Их можно целовать всю ночь, а очнуться счастливой и бодрой, как после сказочного сна». — «Я в тебя влюбляюсь…» — Ивонина опять приложила палец к ее губам. Наталья его чмокнула, еще и еще раз. «Пока!» — Ольга Ильинична поцеловала ее в губы, потом провела язычком по кончику носа, по щекам, по открытым губам.

Когда начальник отдела шла к выходу, Наталья Никитична посмотрела ей вслед. «Стройная фигурка, тонкая талия, идеальные ножки, видна соблазнительная родинка на предплечье. Можно же, наконец, впервые попробовать заняться лесбийской историей?» — пронеслось в ее голове. Она взглянула на своих коллег, опасаясь, что они поймут направление ее мыслей. И была приятно удивлена увиденной сценой: ее соседки по кабинету лежали на полу в объятьях. Верхняя одежда была сброшена. Наталья Никитична опустила глаза. В этот момент ей в голову пришла мысль: «Ах, вот почему пациенты клиники советовали мне начать работать именно здесь, в этом оазисе ласки и нежности! — она усмехнулась нахлынувшим воспоминаниям. — Но, может быть, пока я лежала в больнице, все граждане столицы от взаимной ненависти и неучтивости перешли к любви? От обмана — к искренности? От поножовщины — к ласке? Или предприятие “Шоко Он-лайн” проводит эксперимент? Тотальная любовь! Сексуальный non stop! Шесть месяцев в клинике и в собственной домашней постели, а столько изменений!»

Госпожа Мегалова включила компьютер и хотела было начать работать, но протяжные стоны мешали ей сосредоточиться. Она передвинула стол, чтобы взгляд не натыкался на голые тела соседок, с трудом сочинила письмо-образец для отправки в торговую сеть новых регионов, указала ассортимент товаров, сроки доставки, цены и кредитные линии. Потом стала отсылать письма по интернету еще незнакомым фирмам. В какой-то момент на ее столе зазвонил местный телефон. «Как чувствуешь себя, дорогая? Я тебя целую!» — услышала она голос Ивониной. «Я тебя тоже целую, красотка!» — ответила Мегалова, но поспешила положить трубку.

Едва она успела завершить аквизицию с отправкой предложений в различные регионы Урала, как опять зазвонил телефон. Она подняла трубку. «Как дела? Трудишься?» — спросил мужской голос. Наталья Никитична признала своего шефа господина Бисваркина. «Отправила коммерческие предложения новым клиентам. Сейчас начну искать транспортную логистику. Надо изучить, чем дешевле доставлять товары — поездом или фурами…» — «Отлично. Зайди ко мне». Она вскочила и быстро направилась к выходу, стараясь не смотреть на коллег, уже успевших обосноваться за рабочими столами.

Секс, если он доступен, уносит в мир соблазнительных ожиданий. Незаметный в быту москвич надувает щеки, гордо вздергивает губу: иллюзия, что в любой момент он способен осчастливить партнершу, сокрушить ее неверное, заниженное представление о мужской мощи, укрепляет чувство собственной состоятельности. Если же секс по каким-то причинам недоступен, невозможен — человек предается унынию, корит природу и окружающий мир. Господин Бисваркин всякий раз старался доказать себе самому и окружающим его дамам, что он, дескать, совсем неплох и всегда востребован. Ведь пока еще ни одна из его сотрудниц не написала заявления об уходе, а это был основной аргумент в его размышлениях. Об этом в офисе было известно потому, что сам шеф, прощаясь с дамами, всегда говорил: «Если испытываете томление, всегда можете заглянуть в мой кабинет. Не может быть такого, чтобы у меня не оказалось времени для этого замечательного дела. Даже если я буду чрезвычайно занят, то всегда минутку-другую выкрою». Он, правда, редко когда дожидался прихода дам по собственной инициативе. Кроме Ладыниной, в его кабинет никто по этому делу не заглядывал. Это обстоятельство господин Бисваркин для себя объяснял своим высоким положением и воспитанностью женского коллектива. Правда, поговаривали, что несколько мужчин добровольно, но тайно заглядывали к нему, видимо, для этого мероприятия.

Когда госпожа Мегалова вошла, Алексей Бисваркин говорил по телефону. Увидев ее, он закрыл ладонью трубку и тихо бросил: «Прикрой дверь, опусти шторы и раздевайся». Потом рукой показал на диван и продолжил общение по мобильнику. Женщина повиновалась, возбужденно, но без возмущения. В комнате потемнело, но все было видно, как в первых сумерках. Она сорвала с себя всю верхнюю одежду, разбросав ее на кресле, присела, раскинула руки по спинке дивана, невольно или сознательно выставляя грудь, похожую на стопки вздутых оладий, и опустила глаза. Алексей Бисваркин закончил разговор, взглянул на нее и коротко, даже как-то небрежно бросил: «Снимай все!» — «Мне нельзя. Еще пару дней надо подождать». На ее лбу и по крыльям носа выступила испарина. Она застеснялась, потянулась за салфеткой и протерла лицо. «Волнуешься? — заметил он. — На диване французский вариант неудобен?» Она промолчала. Потом вдруг предложила: «А вы становитесь на стул. У вас же огромный рост». «Откуда я этот прием знаю, кто его подсказал? — тут же пронеслось в ее голове. — Желание управляет логикой поступков, само находит оптимальное решение», — утешила она себя. Предприниматель удивленно усмехнулся, давая понять, что этот прием был для него совершенно новым, скинул с себя обувь и одежду, забрался на стул, прислонился к стене и требовательно взглянул на нее, словно приказывая: «Начинай! Что тут ждать? Быстрее!»

Наталья Никитична, охваченная каким-то инстинктивным восторгом, теперь не хотела ничего видеть и слышать. Забыв, как выглядит его физиономия, его глаза, не желая слушать его слова, она отрешенно уставилась на его тело. Какая-то непреодолимая сила потянула ее к его плоти. Не просто потянула, а бросила с невероятной мощью. Так страстные натуры сломя голову бросаются в опасные авантюры, совершенно забывая о реальности и времени. Она, казалось, была полностью одурманена его плотью, ставшей ее заветной мечтой, высшей целью. С жаром она прильнула к erecticus, и сексуальные фантазии целиком захватили ее воображение. Интеллектуальные тормоза были полностью отпущены, и Наталья Никитична понеслась, полетела к своим грезам. Она уже ничего не видела и не хотела знать, ее идолом стал только он . Именно в нем умещался весь разум вселенной — упругий, гордый интеллектуал, он властвовал над ее сознанием, как профессор на университетской кафедре. Его мохнатое обрамление принималось ею как майское бархатное рапсовое поле, запах плоти — как дурманящий аромат. Эту несгибаемую эластичность ей хотелось чувствовать на груди, в руках, на языке, каждой клеткой своего тела. Поэтому она стала извиваться вокруг него, грациозно и самозабвенно, то подставляя спину, то лаская им шею, то сжимая его под мышкой, то опутывая его своими волосами, то прикладывая к уху, как диковинную раковину. Она видела в нем какое-то одушевленное существо. Она верила, что он обладает разумом, хотела с ним общаться, называть его «зайкой», «перепелом», «одуванчиком», «кремлевской башенкой». Он был таким сладким, таким желанным, таким всепоглощающим, что ни один кондитер мира не смог был предложить что-то более заманчивое на вкус. Ни один массажист Олимпийских игр не сумел бы так сказочно дотрагиваться до ее тела, ни одно войско не было бы способно так прочно удерживать ее в своем плену, ни один тюремщик не был бы в состоянии лишить ее свободы прельщаться его волшебством. На нем уже не осталось ни одного места без тысячи поцелуев, без нежных укусов, без сладострастной слюны. Ее язычок то царственно запутывался в erecticus, то опускался вниз, лаская пальцы ног. Этот лифт наслаждений будоражил сознание любовников. Это невероятное сладострастие, обостренное до потери сознания, приближалось к своему вожделенному концу, к тому мечтательному финалу, который основательно воспалял чувства, вырывался из груди стоном упоения, сжимал судорогами самодовольной одержимости всю восхищенную плоть, фонтанировал брызгами сока любви. Она ждала этого необыкновенного события, чтобы оказаться настолько зависимой, насколько может быть лишь безропотная рабыня. Наталья Никитична подставила лицо, чтобы умыться теплой влагой, упиться этой сладостью, зарядиться этой таинственной энергией, этим эликсиром жизни. Ей хотелось размазать его по лицу, по своей спелой груди, сделать несколько глотков, чтобы этот необыкновенный вкус надолго оставался во рту…