Евгений Немец - Кокон Страница 3

— Присаживайтесь, — разрешила она, подождала, пока я сяду, затем и сама опустилась в кресло, сложила руки на столешнице в замок, снова обратила ко мне пристальный взор. — Алёна Игоревна рекомендовала вас, как хорошего специалиста.

— Достаточно хорошо я знаю три языка программирования. Надо будет, разберусь и в остальных, — зачем-то похвастался я, хотя делать этого не собирался.

— Вы когда-нибудь преподавали? Вы представляете себе, что такое пятнадцатилетняя молодежь?

— Нет, не преподавал. Я с детства терпеть не мог учителей. Они такие зануды! А молодежь… что тут представлять? Такие же придурки, жаждущие самоутверждения, какими и мы в свое время были. Одна сплошная эрек… то есть, энергия, и никакой идеи.

И тут Инна Марковна понимающе улыбнулась, так, словно именно эти слова и хотела услышать. Эта неожиданная улыбка на непроницаемом лице выглядела странно, даже неестественно. Я насторожился.

— А у вас есть идея, Павел? — все ещё улыбаясь, спросила директриса.

— Вряд ли. Я овощ, выращенный в социалистическом огороде, хотя всегда рвался превратиться в оппозиционный фрукт. Не буду утверждать, что мне это удалось. Революции уничтожают массы, мне же пока что успешно удается уничтожать только себя. Дайте мне возможность, и я уничтожу всех подростков, которые попадут в поле моего влияния.

— Вы неплохо выглядите для уничтоженного.

— Трупы разлагаются не сиюминутно.

— Но ведь для уничтожения нужен инструмент. Чем вы будете пользоваться?

— Знанием. Я знаю, что они идиоты, и сделаю все, чтобы они усвоили это тоже.

Инна Марковна теперь смотрела на меня задумчиво. Какой процесс обработки нулей и единиц шел в её голове, мне было неведомо, но спустя минуту она сказала:

— У вас мало времени на подготовку, Павел. Занятия начнутся через две недели, но я уверенна, что вы справитесь.

Я был ошеломлен. Меня приняли. На работу. В лицей. Учить информатике. Подростков!..

Ситуация казалась невозможной, но она происходила. Ещё вчера я полагал, что акт принятия меня на должность преподавателя заблокирован вселенскими силами, ибо по своей сути противоречит основам мироздания, которые, как известно, в своей природе благи, созидательны. История моего существования всецело складывалась из актов разрушения, без малейших намеков на позитивизм, или, тем более, добродетель. И вот я принят на работу учителем, а мир существует себе так, как существовал и раньше. Апокалипсиса не случилось, рагнарек отменили, и я, как невостребованная валькирия, метался над полем брани, где никто не погиб. Бревно моего «Я» на полной скорости врезалось в берег, о существовании которого я раньше и не подозревал. Это было непостижимо.

Из кабинета директрисы я выходил на ватных ногах. Алёна ждала меня в коридоре. У неё было черное как сажа каре, и пронзительные сине-зеленые глаза. Ох, и хороша, чертовка!.. Она пристально смотрела мне в глаза и ехидно улыбалась.

«Сучка, когда-нибудь я тебя изнасилую», — это единственное, что родил мой обескураженный мозг.

— Как все прошло? — голосом невинного ангела осведомилась она.

— Я принят на вашу ёбаную работу… Господи, помоги мне…

— Я и не сомневалась. Инна Марковна тяготеет к мудакам. Очевидно, её прошлое полностью из них и состоит. Бедная женщина.

И все это она проговорила с легким садистским наслаждением, понимая, что я уже попал, и теперь, словно дрессированный песик, буду делать сальто по первому требованию дрессировщика. Ну почему женщины так вероломны!..

Алёна покинула меня, удаляясь по коридору, словно испанский фрегат времен Христофора Колумба, покачивая бедрами на каждой волне… то есть при каждом шаге. Нет, не её сексуальность притягивала меня, но та власть, которую Алёна надо мной имела. Глядя ей в спину, я вдруг понял, что женщины могут быть сильнее меня. Даже не так, я понял, что есть женщины, которым что-то внутри меня жаждет подчиняться. Это было странное открытие, потому что даже моя бывшая жена надо мной никакой власти не имела, хотя целых три года я надеялся, что люблю её. Впрочем, может быть в этом и заключается смысл — дать женщине над собой власть и посмотреть, что она с тобой сделает… Скорее всего, просто уничтожит. Но чем такой конец хуже любого другого? А что такое, в конце концов, любовь? Одних женщин мы хотим сейчас, чтобы на завтра о них забыть, других хотим постоянно, и именно это называем любовью. Но это же чушь! На самом деле любовь!.. Любовь…

В тот момент я так и не сделал никаких грандиозных открытий на этот счет. Я просто стоял, смотрел, смотрел, и смотрел… а Алёна уплывала по коридору (конечно же, чувствуя мой пристальный взгляд), и я понимал, что влип в серьезную, неприятную и, скорее всего, затяжную историю. Такую, которую на Украине называют «халэпа». В общем, это было уже не смешно.

Мне выдали кучу методической литературы, которую я просмотрел по диагонали и пришел к неутешительному выводу, что в министерстве образования собрались маньяки и параноики. Дискретная математика! Теория графов! Комбинаторика! Они просто рехнулись. За десять лет работы мне ни разу не пришлось заглянуть в математические источники. Хотя вру, один раз пришлось, но это был совершенно уникальный и специфический случай (требовалось описать древовидную структуру данных, а готовые решения меня не удовлетворяли). Математика — это конечно хорошо, но надобность в ней существует, только если ты разрабатываешь чипы, или пишешь компиляторы. А я сильно сомневался, что кто-то из учеников лицея когда-нибудь будет разрабатывать процессоры. В любом случае для этого существуют университеты. Свои соображения я высказал директрисе, на что получил ответ, что лицей отличается от школы углубленным изучением дисциплин. И что мне было делать? Всю эту теоретическую ерунду я благополучно забыл сразу же по окончанию универа, и вспоминать её не было никакого желания.

— Ладно, что-нибудь придумаю… — сказал я себе, хотя не очень то был в этом уверен.

Первое сентября пришлось на субботу, и на работу я не пошел, потому что все равно уроков ни у кого не было, а таращиться на нарядных учеников с букетами цветов и пластмассовыми улыбками у меня не было никакого желания. В лицей я пошел только в понедельник, чтобы познакомиться с коллективом. Занятий в тот день у меня не было. Инна Марковна представила меня коллегам, после чего я спросил, когда, где и в каком количестве они употребляют алкоголь, что немногочисленных мужчин заставило грустно улыбнуться, а женский состав — испугаться. Алёна пояснила коллегам, что я собираюсь проставиться, так сказать влиться в коллектив в буквальном смысле.

— Купите торт, Павел Витальевич, — разрешила директриса. — Мы с удовольствием почаевничаем.

Торт! Торт, черт возьми!.. В общем, домой я возвращался в полном расстройстве психики. Коллектив оказался непьющий, надежда на то, что Алёнка мне даст растворялась на глазах, а назавтра меня ждал мой первый урок, — все было плохо, все было хуже некуда. Ещё и деньги заканчивались, и требовалось придумать, у кого занимать на этот раз. В общем, я зашел в магазин, отоварился бутылкой самого дешевого, а потому, самого дерьмового коньяка, пришел домой и до ночи сидел в одиночестве на кухне, потягивал алкоголь и думал, как же меня угораздило во все это ввязаться. Ответ, разумеется, лежал на поверхности, но в тот вечер я его так и не отыскал.

Утром 4-го сентября голова у меня трещала невыносимо. Вообще то, голова у меня редко болит, да и похмельем я никогда не страдаю, но тут был случай противоположный. Вот до чего доводит нервное напряжение вперемешку с суррогатным пойлом.

В лицей я все-таки поплелся. Даже не столько из чувства ответственности, сколько из мазохистского желания сделать себе ещё хуже. Правда, оставалась небольшая надежда, что прогулка на свежем воздухе пойдет мне на пользу. Как выяснилось, этого не произошло.

— Пиздуй в лицей, кусок дерьма, — хлестал я себя плетями самоунижения, — пиздуй делать мир лучше, а учеников (и особенно учениц!) — чище!.. Алёнка права, Грек, ты самый последний мудак! Ну как можно было в такое вляпаться?..

До лицея я кое-как добрел, в коридоре столкнулся с Инной Марковной. Старая «нквдешница», очевидно, меня караулила. Сейчас на ней была длинная серая юбка и белоснежная блузка. Блузка была настолько бела, что стимулировала боль в моей голове пульсировать с удвоенной частотой.

— Я надеялась, что вы наденете галстук, Павел, — поздоровалась директриса. — У нас, знаете ли, есть кое-какие правила.

— У меня нет галстуков, да и завязывать их я не умею, — скорбно сознался я.

— Но рубашку то можно было заправить в брюки?

Я чуть склонился к директрисе, она отступила на шаг назад, и заговорщицки прошептал:

— У меня ремень старый, пряжка ржавая.

И тут грянул гром. Точнее звонок. Нет, это был не милый колокольчик, несущий усладу уху, это был стодецибельный бой царь-колокола, который какой-то садист засунул мне прямо в голову.