Эдмундо Сольдан - Цифровые грезы Страница 3

Особнячок выглядел заброшенным. Наверняка на днях его снесут, чтобы освободить место для очередного здания с зеркальными стеклами.

По мере приближения к дому, мысли о газете возникали реже и реже. На протяжении первых кварталов все вокруг было «ТП» («Тьемпос Постмо», как он про себя сокращал). Себастьян начал там работать около года назад, причем по чистой случайности. Он как-то пришел с жалобой на плохое качество напечатавши в газете фотографии одного из своих приятелей, которую тот в рекламных целях пометил на страничке рубрики «Из жизни общества» вместе с заметкой о своем дне рождения. Секретарша — зубастая и присвистывающая на каждом слове, будто «с» самая важная буква алфавита — отправила его на второй этаж, в отдел дизайна. Он задумался, была ли она тоже членом семьи. В газете работало все семейство Торрико; на эту тему даже ходила шутка, что в редакции запрещены служебные романы вследствие возможного инцеста. Но нет, вряд ли. Наверняка она лапаска. В последние годы лапасцы просто наводнили Рио-Фухитиво. Впрочем, их не в чем обвинить: Ла-Пас принадлежал прошлому, он в агонии размахивал руками, утопая в смертельном удушающем потоке времени.

Оказавшись в комнате, помпезно именующейся «светлая комната» (впротивоположность «темной», где фотографы в алом полумраке проявляли заключенные в тюрьму времени игры светотени — таксидермисты над чучелами своих драгоценных летучих мышей или фанаты-энтомологи, трясущиеся над хрупкой коллекцией редких бабочек), Себастьян поразился огромному количеству бумаг, беспорядочно разбросанных среди шести новеньких сверкающих «макинтошей» — с некоторых компьютеров еще не успели снять пленку, а их коробки кучей громоздились в углу. Неужели ответственность за жуткий дизайн, являющийся отличительным знаком газеты, лежала на передовой технологии? Не может быть. Наверняка здесь причина не в технологии, а в неумении работников. Скорее всего, эти чайники не использовали предоставленные им компьютером возможности и на процент. Он подошел к толстячку, увлеченно режущемуся в 3-D Супер-Тетрис — тот, заметив, что его застукали, спешно нажал кнопку, удаляя игру с экрана. Себастьян изложил свою жалобу.

— Когда это было напечатано?

Себастьян ответил. Толстячок неохотно полез в архивы Мака. Появилась требуемая страница с фотографией приятеля Себастьяна в верхнем правом углу.

— Мы тут ни при чем, — покачал головой толстячок. — Нам предоставили некачественную фотографию. Снято плохо, глаза в тени.

— Прошу прощения, — возразил Себастьян, — если качество фотографии оставляет желать лучшего, то ваша обязанность ее подкорректировать.

Толстяк, словно озадаченный подобной дерзостью, окинул его задумчивым взглядом. Себастьян немного поиграл с мышкой и клавиатурой, подправляя фотографию то там, то сям, и незаметно убрал с глаз тени и слегка подсветил лицо.

— Я имел в виду это.

— Дело в том, что мы уважаем первоисточник.

— Единственное, что вам следует уважать, — это достижение максимально возможного качества изображения, используя полученные материалы как отправную точку.

— Да, но тут еще добавляется проблема с кадрами… Технический прогресс — цифровая революция — ничего не стоит без обученного персонала.

Цифровая революция? Журналисты даже в речи используют расхожие клише, подумалось Себастьяну. Когда же толстячок, продолжив свою речь, коснулся постфотографии и, не остановившись на достигнутом, двинулся дальше, Себастьян обеспокоился. Было очевидно, что его собеседник проводил у компьютера много часов и был подписан на основные передовые журналы, кроме того, не могло укрыться, что он наверняка обладал широкими теоретическими познаниями, но — увы — на практике недалеко отошел от пещерного большинства, использующего компьютер исключительно как модернизированную пишущую машинку. Тем не менее Себастьян почувствовал к нему симпатию. Ему на ум пришел рекламный слоган цифровых фотокамер «Panasonic»: «В пикселях ты выглядишь лучше!» — и с тех пор к толстячку намертво приросла кличка Пиксель. Они еще немного поболтали и в итоге договорились, что Себастьян будет приходить на пару часов в неделю, чтобы научить Пикселя некоторым трюкам Photoshop’a, освоенным им во время работы в «Имадженте» — рекламном агентстве, где он работал вместе с сестрой Патрисией.

Ах, Пиксель, вздохнул Себастьян, пройдя мимо благоухающей чересчур сладкими духами дамы в летах — не иначе, пройди она по парку, все окрестные пчелы слетелись бы на ее аромат. Лицо женщины, как и у большинства людей, вполне поддавалось цифровой коррекции — стереть «гусиные лапки», подтянуть под обвисшую кожу шеи. Наверняка она не раз задумывалась о пластической операции. Но теперь в этом не было необходимости, размышлял Себастьян, таким методам давно пора кануть в лету. Сколько людей могло общаться с реальной женщиной? В то время как на своей страничке в сети она имела возможность явить миру (египетским секретаршам, австралийским нимфоманкам, нигерийским библиотекарям) то лицо, которое захотела бы показать именно в эту минуту, в этот час, в этот день.

Затянувшись напоследок, он бросил окурок «Мальборо» на землю. Ах, Пиксель. Себастьян уважал и любил его. Он знал о всепоглощающей любви приятеля к больному отцу (мать умерла, когда Пиксель был еще подростком), о его добром сердце и редком таланте, о далеком от воздержания одиночестве разведенца — пьянство, кокаин и шлюхи, которых он разыскивал в чатах, — о его страсти к работе и бесчисленных маниях (боязнь насекомых, компьютерные игры, приверженность к мазохизму — его партнерши должны были стегать его плетьми, чтобы он кончил). Несмотря на протесты Патриции, утверждавшей, что будущее за «Имадженте», Себастьян в конце концов ушел из агентства и занялся интерпретацией идей Пикселя во имя улучшения имиджа издания. А теперь он чувствовал себя предателем. Джуниор хотел, чтобы Себастьян самостоятельно занялся дизайном «ТП» и начал делать это right away[8]. А Пиксель? Всяк дроздок знай свой шесток. Себастьян настоял, чтобы перемены происходили постепенно и дипломатично. Джуниор, сжав зубы, согласился. Для начала он стал поручать Себастьяну довольно специфическую работу, связанную с центральными фотографиями первой полосы. К примеру, на днях они получили фотографию «Боинга-727», врезавшегося в здания вблизи аэропорта Тайпей, двести три жертвы. На снимке, сделанном вскоре после катастрофы, из обломков домов торчал развороченный фюзеляж самолета. Джуниор сказал, что эту фотографию опубликуют во всех газетах, а ему нужно нечто более завораживающее: снимок за доли секунды до столкновения. От этого у читателей просто дух захватит — их спеленает ужас от неизбежности катастрофы и беспомощность от невозможности хоть что-нибудь предпринять. Можешь или нет? Воодушевленный сложным заданием — вызов его профессиональным способностям, — Себастьян с энтузиазмом принялся за дело. Работать приходилось тайком — он знал, что Пиксель этого не одобрит. Для Пикселя одно дело подретушировать фотографии для рекламы или колонки общественной жизни и совсем другое — менять что-то в рубрике новостей, которые, по его мнению, должны подаваться так же нейтрально и бесстрастно, как в информационных агентствах. С точки зрения Себастьяна — чрезмерная щепетильность для работника газеты. У моста в глаза бросалась очередная реклама Монтенегро. «ВСЕНАРОДНЫЙ ПРЕЗИДЕНТ», — кричали огромные буквы. Наверняка потрудились ребята из «Имадженте». «Всенародный сок, всенародный автомобиль, всенародный презерватив… Реклама последнее время, — думал Себастьян, ускоряя шаг, — явно помешана на желании задействовать не просто большинство, а, как бы это сказать, больше, чем большинство. Пятидесяти одного процента им уже недостаточно, подавай им все сто. Всенародный президент…» Международные организации по правам человека все не могли утихомириться, но ничего не попишешь — на этот раз Монтенегро пришел к власти демократическим путем[9] и теперь уже бесполезно было кричать об Операции «Ворон»[10] и о зверствах, творившихся во время его диктатуры[11]. Даже Лосано, его бывший идеологический противник, теперь стал его главным политическим союзником: «Пришла пора навести мосты над реками крови», — заявил он репортерам через несколько минут после подписания пакта, по которому голоса его электората переходили к Монтенегро, обеспечив тому победу на выборах. Шагая по мосту, Себастьян вдыхал смрадный запах реки и смотрел на ее спокойные грязно-коричневые воды. Если люди так быстро способны забыть столь недавно произошедшие страшные события, то что же они будут помнить лет через двадцать? Лениво облизывая дремлющие в глубине известковые камни, медленно текли темные воды реки Фухитиво.

Себастьян остановился и, закурив сигарету, подставил лицо ветру, в который вплетались зловонные струи миазмов раскинувшихся по обоим берегам свалок (где можно было найти все — от старых велосипедов до выкидышей), Себастьян проголосовал за Монтенегро, хоть и не признался в этом даже друзьям. Он родился год спустя после установления диктатуры и имел о тех временах крайне слабое представление, основанное на знаниях, почерпнутых из тошных школьных уроков истории и рассказов матери, которой Монтенегро всегда нравился — бедняжка, как он, верно, страдал, когда погибла его жена![12] Последнее, собственно, и убедило Себастьяна голосовать за него: любой, потерявший жену в автокатастрофе на скоростном шоссе Рио-де-Жанейро, заслуживал сочувствия. Отец бы этого, конечно, не одобрил, но сейчас он был далеко, и его мнение в расчет можно было не принимать.