Федор Ошевнев - Физик Славик Страница 3

— Отдай! Отдай! — суетился и подпрыгивал преподаватель перед разоблаченным, размахивая руками.

— Не отдам! — ухмылялся победитель рукопашной схватки на все свои великолепные зубы.

— Ах, так? Ну, так! «Кол» тебе! Слышишь? «Единица»! — и физик помчался к журналу. — А теперь — вон из класса! Вон! Вон!! Вон!!!

— Я-то уйду, — моментально посерьезнел Валерка. — Только это ничего не меняет. В смысле, что ты сам (Асмолов тогда впервые при всех назвал горе-препода на «ты») в физике профан: в кармане диплом, а в голове — лом. И попробуй только к вечеру «кол» на «четверку» не исправить — пасть порву, моргалы выколю!

Лужкин застыл возле учительского стола, сжав кулаки и с побагровевшей на глазах физиономией. Ненарушаемая тишина гнетуще повисла над классом. Нам уж вовсе не было смешно: одноклассник явно перегнул палку. Такого могли и не простить: выпрут из школы, за милую душу. А из-за чего? Сам с поличным влетел, так какой смысл был грозиться?..

…Действительно, на педсовете Валерке пришлось туго. Родители его, вдвоем, тоже присутствовали, многочисленные претензии выслушивали. Правда, мать Асмолова — женщина дородная и почти такого же роста, как и сын, прозванная на улице Гренадером — тоже не молчала, громогласно утверждая, что по-правильному Лужкина бы надо вместе с нами за парту усадить. Ну, да то был больше разговор «в пользу бедных». Хотя, надо заметить, Физик Славик — дошли до нас слухи — к тому времени уже приобрел среди коллег далеко не лучшую репутацию. Особенно его не жаловал Раскладной, который как-то присутствовал у него на занятиях в нашем классе и «предъяв» потом Лужкину, по профпригодности, немало накидал.

Словом, Асмолова отстояли. А сам Валерка в нашем тесном кругу потом клятвенно забожился: мол, первое, что он сделает после получения аттестата зрелости и школьной характеристики — это хорошенько запрячет их, а вторым номером при всех плюнет физику в морду.

— Напрасно хлеборезку раскрываешь, — пытался урезонить приятеля Путивлев. — Не забывай: прокололся-то ты с учебником по собственной дури и наивняку… Так не целовать же тебя за это пониже спины, или ты как хотел?

— А-а-а… Да пошел бы он, знаешь куда? — и Валерка уточнил, куда именно, активно привлекая в речь ненормативную лексику.

— Будь моя воля — я б его «в ту степь» давно отправил, — резюмировал Данченко.

Незаметно подошло время осенних каникул. Путивлев уехал в Москву — у него в столице жили родственники, — разведывать обстановку на физмате МГУ. Бельчонок, вместе с родителями, тоже укатил в гости. Только поближе: в село Стражное, километрах в двадцати от нашего райцентра, к тетке.

Вернулись оба одноклассника девятого ноября, а вечером наша не разлей компания уже собралась дома у Путивлева. И — Бельчонок первым делом поспешил поделиться с нами весьма познавательной историей.

— Слушайте, ребята, что в Стражном-то приключилось… Восьмого, перед обедом, пошли мы с двоюродным братом — он весной дембельнулся — за хлебом, и ведь поначалу я и сам не поверил… — начал он.

— Ты прямо как неверующий Крамаров из «Неуловимых мстителей», — гоготнул Смола. — «А глянул в стороны — вдоль дороги мертвые с косами стоять… И тишина…»

— Положим, не вдоль дороги, а вовсе у магазина. И не мертвый, а полумертвый — с перепою… — огрызнулся Сева. И вообще: помолчи! Кто-кто! Да Славик стоит! Опухший, грязный, штаны и ботинки заблеваны… Тусуется с какими-то аналогичными небритыми личностями, меня, ясное дело, не узнал. А братан мой и говорит: — «Да этого лоботряса вся деревня как облупленного знает. За углом от нас раньше жил, мать его, старуха, и сейчас там обретается. Один он у нее, родила уж лет под сорок — какие-то проблемы были, по знахаркам ездила… Отец же его на войне погиб, сына так и не увидев. Он только школу закончил — мать на пенсию вышла, и потому его, как „кормильца“, в армию не забрили».

Сева чуть помедлил и продолжал:

— А тетка дорассказала, что в пединститут мать его только с третьего захода определила — через рабфак. До того же Славик баклуши бил и с участковым ругался — мол, он к экзаменам в вуз «готовится» и потому не работает, а потом стабильно вступительные заваливал. На очном же всего до середины второго курса дотянул, дальше за неуспеваемость отчислили. Через год восстановился на заочном и еще лет восемь в «вечных студентах» ходил.

— Так он что, целую десятилетку хреном груши околачивал? — изумился Асмолов. И осклабился: — Совсем как я…

— Нет, — ответил Сева. — Не угадал. После того как его с очного наладили, пришлось-таки к общественно-полезному труду приобщаться. Только к тому времени Славик за воротник закладывал давно и основательно, и для начала, трактористом, по пьяному делу, трактор в реке утопил. Из МТС его, понятно, сразу взашей вытолкали. В бригаде плотников был — тоже до изумления нажрался, с крыши сверзился и руку сломал. Одно время скотником на ферме подвизался — так там какая-то темная история с якобы украденной лошадью приключилась. Ну и дальше все в том же духе… А в нынешнем году, на наше несчастье, он таки институт «добил» и — прошу любить и жаловать! Тетка сказала, люди вообще поражались, как это ему удалось в райцентре учительствовать пристроиться — в родной-то сельской школе, говорят, даже на порог не пустили…

— М-да-а-а… Дела… — задумчиво произнес Валентин. — Ладно, по крайней мере, теперь кое-что прояснилось. Допустим, откуда у нашего физика такой уникальный уровень знаний.

— Ребята, да вы что? — возмутился Данченко. — Не соображаете? У нас же выпускной класс! Придумали, кого поставить!

— Тебя не спросили, — ухмыльнулся Смола. — Нет, мне-то, конечно, на оценки по барабану: впереди светлый путь двухгодичного армейского будущего. Но за вас и за державу — обидно.

— Слушайте… — оформилась тогда у меня крамольная мысль. — Ну, а если нам всем классом письмо Шпажнику накатать? Мол, так и так, физик — дурак, а нам всем «вышку» получать надо, вот и замены просим…

— Навряд прорежет, — вздохнул Валентин, видимо памятуя свой недавний личный конфликт с преподом. — Учителя всегда за учителя горой стоять будут.

— Боком выйдет, — мрачно прогнозировал и Хрящик.

А Бельчонок скорчил гримасу и не без основания предположил:

— Девчонки некоторые не подпишутся. Дедова — первая. Да и из ребят…

— Ладно. Попытка — не пытка, — подвел итог дискуссии Путивлев. — Пока суд да дело, предлагаю по сто граммов сливовой наливочки. За дельное предложение и для ясности мысли. А уж потом можно и за «подметное письмо» сесть. Есть?

И полез в погреб за спиртным, которое мать Валентина готовила из фруктов, в изобилии произраставших в собственном саду, — преотменно и в достаточных объемах.

…Впрочем, практическую подачу составленного тем вечером письма пришлось временно отложить: в связи с недельным невыходом физика на работу. Бельчонок догадался заказать с братом переговоры, и тот подтвердил: да, загостившийся Славик шатается по деревне, не просыхая.

Запойный препод нарисовался в школе аж в следующий понедельник. И начал у нас урок с поучительной речи: мол, поскольку он несколько дней проболел, нам теперь предстоит с удвоенной энергией наверстывать упущенное за это время.

— Ты только на него погляди: точно хроник! — прошептал мне Сева.

Что ж, я и сам прекрасно видел нездоровую бледность учительской физиономии, еще и порезанной в двух местах — видимо, при бритье. Впечатление складывалось, будто бы кожу на ней долго мяли, а расправить потом не удосужились: и так, значит, сойдет… Пробор был зачесан неровно, «ступенькой», а огромный узел галстука съехал набок.

— Ах, как мы все сочувствуем! — отреагировал тут Смола на менторский монолог. — Кстати, недуг-то как точно назывался? Случаем, не белая горячка?

— Асмолов! — осипше рявкнул физик и сжал руки в кулаки. — Да как ты… Такое! Забыл, что тебя только из милости?..

— Вячеслав Васильевич, а вы-то сами не забыли, где мы на ноябрьские с вами встречались? — тут же грудью бросился на защиту Валерки сидевший рядом со мной Бельчонок.

— Как? Где? Ничего не понял… — действительно не понял Лужкин.

— А возле магазина продуктового в Стражном, — пояснил Сева. — Вид у вас тогда, конечно, был… Ммм… Неординарный… Кстати, тетя моя вас, оказывается, хорошо знает. Красухина. Припоминаете?.. В общем, про недуги, — закончил Сева. — Не к лицу врать-то бы…

Физик тупо молчал, безвольно разжав кулаки, и его вытянувшаяся физиономия потихоньку принимала уж и вовсе алебастровый оттенок.

Так и не найдя, что в данной ситуации ответить, Славик потоптался безмолвно возле своего стола и медленно пошел к доске — записывать название новой темы. Руки у Лужкина дрожали, мел выпадал из непослушных пальцев, крошился, пачкал пиджак… В итоге на доске появились неразборчивые каракули, которые их автор быстренько изничтожил влажной ватной подушечкой и вызвал к доске Таньку Дедову. Каллиграфическим почерком отличница вывела на грифельной поверхности учебные вопросы, сняв похмельную проблему. Но — только одну.