Татьяна Соломатина - Кафедра А&Г Страница 30

Наташка Ниязова, гарная татарско-украинская дивчина, стояла под грязно-белым корпусом московской больницы, и по её щекам текли злые слёзы.

«Так тебе и надо, дуре провинциальной! Он тебя не насиловал. Ты ему сама целый день свои поросячьи глазки строила, лошадь Пржевальского! Он вон с какой красавицей идёт. А ты… Ты морская свинка и есть!»

Прозвище перекочевало за Натальей из школы в институт. Никаких одноклассников в этом престижном столичном вузе не было. Просто у Ниязовой было до того характерное лицо, что каждому, кто её видел, сразу приходил в голову этот забавный зверёк. Когда она улыбалась – это было очень мило. Когда хмурилась – невыносимо смешно. А уж когда – много позже – произносила речи с трибун… Главное – не слишком внимательно смотреть. Не то, по словам академика Безымянного, – «обоссышься».

«Зачем ты трахнул студентку, идиот? – подумал доцент Безымянный, пройдя мимо высокой девицы. – Какой-то неконтролируемый кобелизм! Ну, так сами дуры, лезут и лезут!»

– Оль, тебе помощница нужна из активных студенток? Скоро ВДНХ, мы там вроде как заявлены.

– Нужна, конечно! Если не полная дура и не папенькина дочка-белоручка.

Ниязова не была полной дурой, а если и была своего рода папенькиной дочкой, то уж вовсе не белоручкой. На некоторое время она стала чуть не личным денщиком Ольги Ивановны Андреевой, рассекавшей пространства этого роскошного города в потрясающе роскошных тряпках. У Ниязовой в наличии имелись: дурацкое драповое пальто и не менее идиотская вязаная шапочка. «Но это пока, это пока…» – зло думала Наташка.

Научно-практическая работа кафедры А&Г получила диплом ВДНХ. Ниязова получила Ленинскую стипендию. Папа и мама ею гордились и хотели, чтобы она стала хорошим врачом. А она страшно хотела стать такой, как Ольга Андреева. Потому что влюбилась в Алексея Николаевича Безымянного по уши. Безоглядно, безответно, тягостно. И навсегда.

Окончила институт Ниязова с красным, разумеется, дипломом. И, пройдя ординатуру по специальности «А&Г» в той самой грязно-белой больнице рядом с молча обожаемым уже доктором медицинских наук Безымянным, она получила распределение в какое-то невнятное далёко. Из которого, отработав три положенных года, вернулась в Москву вместе с обретённым в сельской больнице мужем. Таким же, как и она, выпускником столичного медицинского вуза, отдававшим долг государству. Папину фамилию она оставила, чтобы не морочить себе жизнь переменой паспортов и дипломов. И явилась пред светлые очи Шефа. Он принял её с распростёртыми объятиями, устроил аспирантуру и ей, и – облегчённо вздохнув и трижды перекрестившись – её мужу. Работать она умела. Административными талантами природа девушку явно не обделила. Но было одно «но» – Наталья Степановна Ниязова, чья голова была напичкана теоретическими знаниями под завязку, совершенно была лишена врачебного дара. Как диагностического, так и лечебного. В отличие от Ольги Ивановны Андреевой. Вот уж кому стоило лишь взглянуть на пациентку, и целый ряд симптомов уже синтезировался у неё в бегущую строку синдромов и предполагаемой нозологии там, где Наталья видела лишь бледность кожных покровов. И эта бледность кожных покровов никак не могла договориться ни сама с собой, ни с другими физикальными и анамнестическими данными пациентки в голове у Ниязовой. Ольга Андреева была своего рода Шерлоком Холмсом фенотипической диагностики. Вернее – доктором Беллом.

– Наталья Степановна, ты не удивляйся, ты просто учись! – смеялась великодушная Андреева. – Когда-то студенту Артуру Конан Дойлу его учитель казался наделённым сверхъестественными способностями. Хотя всё так называемое чудо заключалось всего лишь в наблюдательности, умении анализировать и делать выводы. Вот ты очень удивилась, как я, только увидав и две минуты поговорив с бледнолицей дамой, уже выписала ей направление на биопсию и в графе «Предположительный диагноз» написала: «Миома». Тут, Наташ, проще некуда. Бледная – румянее в гроб кладут. Слабость. По ночам тяжело дышать, хотя «ни насморка, ни кашля, ни одышки», по её же словам. Ну что это, скажи мне, пожалуйста. Это же без всяких анализов понятно!

– Ну, можно предположить, что у неё какая-нибудь патология сердечно-сосудистой системы…

– Наташ, ну какая патология сердечно-сосудистой системы, я тебя умоляю, ты же уже без пяти минут кандидат медицинских наук! Не ищи чёрную кошку в тёмной комнате. Верное всегда на виду! Ещё раз предположи… – драматически наигранно произносила Ольга.

– Разве не ясно без пяти минут кандидату медицинских наук то, что любому участковому терапевту понятно влёт? – ехидно вторил Андреевой Игорь Израилевич. – Наташенька, позвольте спросить, чем вы там во время работы в центральной районной больнице по распределению занимались? Манную кашу больным разносили? – Наталья ненавидела, когда её поучали публично. Хотя Ольга вовсе не поучала. Ольга Ивановна была на редкость коллегиальна, и только воспалённое влюблённостью сознание могло воспринимать дружеские беседы за желание принизить. Да и Игоря Израилевича злым нельзя было назвать ну никак. И в шутке его была весомая доля житейской достоверности.

– Ну, не знаю! – бурчала Наталья. – Да, и манную кашу разносила, Игорь Израилевич, бывало! Корона не падала! – нервно отвечала она старику.

– Так что ж ты, как вернулась, корону к голове гвоздями не приколотила для верности? Всё падает и падает теперь, – язвил молодую докторшу старик.

– Игорь Израилевич, отстаньте от Наташи, не то я вас за дверь выставлю! – притворно-грозно говорила ему Ольга, и он почтительно замолкал, потому что любил эту добрую гордячку Андрееву за остроту ума, за красоту, за нрав. За то, что нынче называют «харизмой». – Бледность кожных покровов. Слабость. Трудно дышать. Женщина репродуктивного возраста, то есть ещё не «сердечно-сосудистого». Всё это наиболее достоверно свидетельствует в пользу банальной анемии. Из-за чего у женщины, которая хорошо одета, не работает и, значит, со всяческими профессиональными вредностями не соприкасается, а также явно неплохо питается, может возникнуть анемия? Хроническая анемия, заметь, хроническая!

– Почему хроническая? – удивлённо спрашивала Наталья.

– Потому что «да что вы, доктор, я не бледная, я всегда такая. Ну, во всяком случае, уже несколько лет точно». А возникла потому, что «не сбитый у меня цикл, нормальный. Ну, как нормальный? Последние годы чуть больше льёт. Всю жизнь было три-четыре дня, а сейчас шесть-семь, иногда и до десяти. Но и у моей матери так было!» И тут я спросила: «А что ещё было у вашей матери?»

– Оленька, можно, я отвечу? – тянул руку довольный представлением Игорь Израилевич.

– Прошу вас! – мило улыбалась Ольга.

– Дама сказала тебе: «Да я не знаю точно, что-то по-женски, я маленькая была, да и вообще у нас в семье не принято было обсуждать такие деликатные вещи с детьми!» Ещё наверняка и надулась на тебя. И губы поджала осуждающе.

– Именно, – добродушно смеялась Ольга. – Дальше, Наташа, мне оставалось только выяснить, в добром ли здравии её матушка с тех самых пор и не умерла ли она часом в минуту страсти под молодым любовником или ненароком откушавши ядовитых грибов в весьма преклонном возрасте. Шучу, конечно же. Я всего лишь спросила: «Мать здорова после «женской» операции?» Матушка пациентки, как выяснилось, не только жива, но и здорова, чего и всем желает. Носит с рынка огромные сумки и ни на что не жалуется. В результате чего я делаю вывод о том, что у родительницы нашей пациентки была миома, доброкачественная опухоль, вовремя удалённая из организма вместе со всем полагающимся. К миоме частенько бывает именно наследственная предрасположенность.

– А бабы частенько бывают дурами!

– Игорь Израилевич!.. Впрочем, вы правы. Ходить несколько лет, обильно кровоточа во время положенных женских «неприятностей», и ни разу не сходить к гинекологу на приём – это да, это признак не абы какого могучего интеллекта. Нет, надо сперва побледнеть так, что родной цвет кожи уже и не помнить. Затем испытать ночью паническую атаку от невозможности нормально дышать, потому как убогое количество эритроцитов не обеспечивает качественной доставки кислорода тканям. Извести родню, которая в срочном порядке вызывает «Скорую». Фельдшер вкатывает тебе в вену глюкозу с аскорбиновой кислотой, под сонным взглядом врача, которого, быть может, ждут куда более неотложные пациенты. Потом пойти в поликлинику. Там узнать, что гемоглобин у тебя ниже плинтуса. И только после всего этого позвонить в конце концов подруге, которая даст тебе телефон Ольги Ивановны Андреевой и отрекомендует её как «хорошего специалиста и вообще лапочку». А нельзя просто раз в год ходить к Ольге Андреевой или к гинекологу по месту жительства и профилактически осматриваться, а? Так что прав Игорь Израилевич, наши бабы, увы, дуры, даже если очень умные. Ты в этом ещё не раз убедишься. А пока, Наташа, – учись наблюдательности и анализу.