Карл-Йоганн Вальгрен - Водяной Страница 30

И он чувствовал запахи — жуткую вонь норочьего дерьма и мочи, запах тронутого гниением мяса. Он не понимал происхождение этой вони, но знал твердо и нам дал понять, что знает — это запах смерти. Он чувствовал, как мы его опускаем… а это что такое? Странные звуковые удары, словно размножающиеся в воздухе. Собачий лай… если бы водяной знал, что это за зверь такой — собака. Все же он заметил, как что-то мчится на него, черное агрессивное существо, переполненное яростью, гонимое инстинктом, ни о чем не думающее, кроме того, чему ее научили — бросаться на любого чужака, осмелившегося нарушить ее ревир. Он на носилках, совершенно один — мы еще не успели спуститься с грузового помоста, — и на него мчится огромная, разъяренная собака.

Ни лихорадка, ни жуткие раны, ни кошмарный садизм не поколебали в нем волю к жизни. Он почувствовал — этот зверь для него опасен. И в тот самый момент, когда пес летел на него в последнем прыжке, водяной молниеносно выбросил руку, перехватил пса за горло и поднял в воздух, в то время как тот бешено извивался, пытаясь все же укусить врага, рычал и скалил зубы… а водяной встряхнул пса и сжал с такой жуткой силой, что пес едва успел заскулить, язык вывалился и глаза потухли. Так он и провисел несколько мгновений, пока водяной не разжал руку. Безжизненный труп рухнул на землю.

Теперь все шло очень быстро… мы подтащили к нему резиновую лодку, и он сразу понял, что надо в нее перекатиться. Он не открывал глаз, лучи дневного света, наверное, вонзались, как иглы, в его зрительные нервы.

Мы оставили его на месте и помчались к пикапу. Буксировочный трос заранее привязали к фаркопу, Томми огромными ножницами по металлу вырезал кусок ограды. Оставалось только зацепить лодку. Когда мы вернулись с тросом, я заметила, как он протянул руку и ощупал труп собаки. Может, хотел убедиться, что его враг и в самом деле мертв, а может… мне, во всяком случае, так показалось: он не хотел убивать пса, и теперь его мучит совесть.

С тех пор как мы последний раз играли в заброшенном винном погребе, прошло уже несколько лет. Я даже не была уверена, что люк еще существует. Землянка вся заросла молодой березовой порослью.

— Здесь будет хорошо, — сказал Томми таким тоном, будто уговаривал себя самого. — Тут никогда никого нет.

— Если никому не придет в голову пойти по следу протекторов.

Он посмотрел на примятую колесами траву и покачал головой:

— Дождь успеет раньше. А если кому-то и придет в башку, что он где-то поблизости, здесь они искать не станут.

Это правда. Землянку почти невозможно обнаружить. Маленький холмик в рощице. Никто даже и не заподозрит, если, конечно, не показать пальцем.

Водяной лежал не шевелясь, с закрытыми глазами. Может, они в последние дни оставили его в покое — раны, как мне показалось, начали заживать.

В дневном свете оказалось, что тело его коричневатое. Волосы на голове и руках черные, а на спине — небольшой плавник, я его раньше не замечала. Грудная клетка вздымалась медленно-медленно, раз в минуту, не чаще. У него, похоже, опять была высокая температура, а может, он просто спал, потому что тело его иногда непроизвольно вздрагивало, как у детей во сне.

Я зашла с другой стороны. Ветер немного стих. Я вырвала несколько пожелтевших кустов чертополоха вместе с корнями и начала копать, пока не нащупала дверцу люка.

— Помоги мне ее поднять.

Томми взялся за металлическую петлю на крышке, я за другую, и мы вместе не без труда отвалили крышку.

В погребе было прямо как в подводном гроте. С годами на полу скопилась вода и образовался бассейн диаметром метров пять. Может, из-за этого и хутор забросили — слишком близко подошли грунтовые воды. И, как ни странно, довольно чисто. Даже паутины нигде нет. Вода чуть солоноватая и совсем не застоявшаяся, будто проточная. Наверно, как-то попадает сюда снаружи. Иначе не объяснишь.

— Лучше не придумать. Можем по вечерам его навещать.

Томми прав. Прохладный погреб — что можно придумать лучше в нашем положении? И хоть это и не море, куда он так страстно стремится, но все же хорошая, чистая вода.

Подтащили водяного к люку. Мы все время слышали его мысли, даже не мысли — он спал, и мы присутствовали в его снах. Он даже дал нам имена и повторял их… а может, я все это себе навоображала, может, если перевести его сны на человеческий язык, они окажутся совсем другими.

Мы ушли оттуда во второй половине дня. Надо было раздобыть какую-то еду, сделать запас, чтобы он сам мог поесть, когда ему захочется. Рыбу можно украсть в гавани — никто из оптовиков даже не заметит, если мы свистнем ящик или два.

Мы опустили его в воду, и он тут же очнулся. Открыл глаза и посмотрел на нас. Лицо его оказалось под водой, волосы окружали голову, как черный нимб. Цвет глаз изменился, они стали глубже и яснее и даже слегка фосфоресцировали. И, несмотря на темноту, в этом взгляде мы ясно прочитали улыбку — улыбку благодарности. Так мне показалось. Он все время как бы сообщал нам, что он чувствует… я не могла к этому привыкнуть. Водяной знал совершенно точно, что мы собираемся отпустить его домой, в море, как только он наберется сил. Он понимал, что должен задержаться на суше, пока не окрепнет настолько, что сможет постоять за себя там, в море… я заметила, что рана на щеке начала уже заживать, она стала меньше, и повреждения на теле тоже выглядели не так ужасно. Неужели это все, что ему было надо? Вода? Немного воды, и все заживает само по себе.

Интересно, как быстро они обнаружат пропажу? Убитую собаку? Разрезанную стальную сетку? Но сейчас я не могла заставить себя об этом думать.

Как и сказал Томми, начался дождь. След колес скоро исчезнет, как и наши следы. Томми сидел на водительском месте, и его била дрожь. Он маленького роста, не выше меня, ему приходилось все время привставать, чтобы видеть дорогу. Странную картину мы, должно быть, представляли, если бы кто-нибудь нас увидел. Два карлика вынырнули из земных недр, сели в насквозь проржавевший пикап и исчезли в пронизанных струями дождя клочьях осеннего тумана.

Мы стояли на тротуаре и заглядывали в окно кухни. Скромная классная вечеринка превратилась в какую-то массовую оргию. Кто-то и вправду явился в маскарадных костюмах и в масках мертвецов, но большинство одеты вполне обычно. Кто-то, наверное, даже приехал из города — у гаража стояло, самое меньшее, два десятка скутеров и великов. Гремела музыка: «Let's Dance» Дэвида Боуи.

Я и сейчас не могу объяснить, почему мне ужасно хотелось пойти на эту вечеринку. Наверное, у людей такой инстинкт — обязательно надо принадлежать к какому-то сообществу. Я даже позаимствовала у мамы косметику и одно из ее платьев, севшее после стирки. И кожаные сапоги — они, правда, чуть маловаты. Я подбирала одежду для Роберта в секонд-хенде, и они попались мне на глаза.

Мне очень хотелось побыть со своими одноклассниками, но грызли сомнения. Отец утром вернулся чернее тучи: что-то, наверное, случилось в его отсутствие. С нами даже не поздоровался. Ничего не объясняя, заперся в гостиной, я только через дверь слышала, как он говорил с кем-то по телефону, шепотом, но очень раздраженно. Мать нажралась каких-то таблеток и весь день лежала. Роберт перепугался — он знал, чем кончаются у отца припадки плохого настроения, — попросил меня остаться с ним и был в отчаянии, когда в кои-то веки я ему не уступила и все же пошла на эту дурацкую вечеринку.

— А может, плюнем? — пробормотала я. — Что нам здесь делать?

— Будем рассматривать это как учебную экскурсию, — наставительно сказал Томми, улыбнулся и пошел к двери.

Надо, надо было мне повернутся на каблуках и идти домой. Но соблазн слишком велик… соблазн быть такой же, как все остальные.

Когда мы вошли, кто-то убавил громкость, но все равно разобрать, кто что кричит, было невозможно. Какие-то парни постарше уходили и возвращались с пакетами из «Системета». Стайка ряженых девчонок толклась в прихожей у зеркала. Я заметила Нике Вестера. На нем был костюм вампира. В комнате за его спиной кто-то погасил свет.

В дверях кухни толпилось столько народу, что я не могла различить лица — анонимная шевелящаяся масса тел и рук. Пахло духами и табаком.

Мы протиснулись в гостиную. Там было посвободнее. В углу курили Сандра и Лилиан. Они, по-моему, удивились, увидев нас с Томми, но все же поздоровались. Группа парней из параллельного класса расположилась на полу в окружении банок с пивом. Я себя чувствовала как-то странно, заболело в низу живота. Я попросила Томми подождать и пошла искать туалет.

Ванная была рядом с лестницей на второй этаж, и туда уже выстроилась девчачья приплясывающая очередь. Среди них была и Каролина Юнгблум. Она держала перед собой карманное зеркальце и наводила красоту. Увидела меня и покачала головой:

— Только не обижайся, Петронелла… но кто тебя пригласил?