Михаил Мамаев - Месть негодяя Страница 30

— Почему?

— Ну, как тебе сказать…

Она замолкает, как будто ждет, что я начну переспрашивать и мы станем договариваться. Есть такие девушки — прежде чем шагнуть навстречу, им надо сначала обо все договориться и все просчитать.

Лезу в карман за телефоном. Она, конечно, не знает, что я тоже «скорее нет, чем да». Но только по другим причинам. По-моему, страсть должна быть непредсказуемой и совершенно свободной. Это закон природы. Не понимаю, как можно об этом договариваться?

— Ну, и что дальше? — спрашивает, глядя на телефон.

— Ничего. Надо вызвать такси. Завтра вставать рано.

— Вот как? И это все?

В это время из кухни появляются Паша и Даша.

— Я уже вызвал три машины, — говорит мой друг.

И когда он успел? Похоже, еще одна отличительная черта Паши, которой можно у него поучиться, или хотя бы позавидовать — он всегда все успевает.

— А зачем нам три? — удивляется Даша. — Можно прокатиться на одной. Ты же развезешь нас по домам, Алексей?

Когда втроем спускаемся вниз, на улице ждет только одно такси.

— Ну, так что, мы едем? — торопит Даша.

— В этот раз ты поедешь одна, — говорю как можно мягче, чтобы не обидеть. Я давно заметил — по ночам девушки почему-то легче обижаются по всякой ерунде. Кстати, если хочешь помириться с девушкой — не вздумай выяснять отношения в темноте, дождись дня! Чтобы можно было все свести к шутке и к веселому примирительному сексу. Секс днем часто выглядит, как старая добрая шутка — так легко с помощью него помириться. Ночью, скорее всего, одного секса будет мало — придется еще что-то говорить, оправдываться, каждое твое слово будут старательно изучать, взвешивать, рассматривать под микроскопом… В темноте все намного драматичнее, а девушки, в большинстве своем, такие впечатлительные…

Кажется, Даша хочет что-то сказать — что-то резкое — но в последний момент сдерживается, садится в такси, сильно хлопнув дверцей, почти кричит водителю адрес…

— У тебя есть кто-нибудь? — спрашивает Нара, когда остаемся одни.

— На этот вопрос не так просто ответить. А у тебя?

— Еще несколько месяцев назад ответила бы «да». А теперь не знаю. Наверное, уже нет. Но я не могу так, сразу взять и поехать к кому-то, я так не умею… Мне надо сначала узнать человека, провести с ним какое-то время. Даша готова прыгнуть в постель с любым, в ком видит выгоду — ей легче…

— Ну, у Паши она сегодня не осталась… Видимо, тоже не может так, сразу, тоже не умеет…

Нара не добро рассмеялась.

— Зачем ей твой Паша, что с него взять — так, вина попить, поржать… Думаешь, как она в Москву попала?

— Еще не попала.

— Попадет. А я другая, мне не нужны олигархи, мне нужен просто хороший человек.

Когда начинается такой треп, мне становится скучно. Знаю, чем заканчивается вся эта хрень, под названием «мне нужен просто хороший человек». В один прекрасный момент «просто хороший человек» узнает, что его любимая улетела отдыхать на Гавайи на частном самолете с каким-нибудь бандитом или депутатом, то есть с «по-своему хорошим человеком»…

— Интересно было бы еще пообщаться с тобой, — говорит Нара. — Ты часто так многозначительно молчишь, как будто что-то скрываешь.

— Похоже, Паша вызвал только одно такси.

— Мы сейчас это исправим, — она достает телефон, собирается набрать номер… В это время ей приходит СМС.

— Ты мне очень нравишься! Сладких снов! — читает вслух. — Незнакомый номер, без подписи. Кто бы это мог быть?

— Догадываюсь, — беру из ее рук телефон. Не могу сдержать улыбки — так и есть, Пашин номер… Какой же молодец, Паша!

Нара туже улыбается:

— Ну, вот, теперь, по крайней мере, ты знаешь, у кого взять мой номер телефона, если захочешь позвонить…

Удары

…Раннее утро. На окраине города, в районе цыганского поселка, есть двухэтажный зал игровых автоматов с рестораном на первом этаже. У входа толпятся сотни угрюмого вида парней, разбирают бейсбольные биты. Я тоже беру биту и возвращаюсь в актерский вагончик. Нахожу там Андрея, играющего главаря бандитской группировки. Он раздражен, мусолит в руках бейсбольную биту, такое впечатление, что ищет, кого бы ударить.

— У тебя в райдере прописан отдельный вагончик? — спрашивает сурово.

— Что случилось, Андрей?

— Эта новенькая ассистентка по актерам — как там ее? — пыталась выгнать меня из вагончика. Сказала, что он твой. А мне куда? На улице не май…

— Ну, ты же знаешь, в мире, как правило, одним все, другим ничего, — пытаюсь шутить. — Не бери в голову, чувствуй себя, как дома! Принести тебе чай?

— Ты не представляешь, какой у нас тут произвол, актерское агентство из актеров веревки вьет, занижает гонорары, ворует! — продолжает спокойнее. — Если не согласен на их драконовские условия, работать не дадут. Я вот думаю, может, податься в Москву? У вас там как с работой?

Вряд ли он уедет. Я не первый день его знаю, у него здесь семья, друзья, традиционная бутылочка местного пива в кармане куртки. Да и слишком он седой, чтобы слепо подставляться под удар — насиженные места седых редко отпускают, и лишь вырвав на память добрую половину сердца. А с оставшимся клочком далеко не уедешь — проверено. И даже если сможешь, все равно — что это будет за жизнь? Москва — город победителей с покалеченными сердцами. Поэтому там так холодно жить и так востребованы кардиологи, психотерапевты и патологоанатомы… Но если победы не радуют, зачем они нужны?

Выхожу из вагончика подышать. Начинается дождь, прячусь в предбанник ресторана. Там греется полгруппы. Вскоре появляется энергичная директриса.

— Через полчаса начнется бизнес-ланч, — чеканит слова. — Надо освободить вестибюль.

Ей чуть больше тридцати. Чем-то едва уловимо похожа на Светку. Худенькая. И в кошачьих глазах готовность к внезапному броску. Мне нравятся такие глаза, без признаков усталости, с ярко выраженным желанием всеми доступными способами и днем и ночью бороться за лучшую жизнь, отражать удары… Мне вообще нравятся люди, заряженные на успех — с ними я чувствую себя комфортно, даже если это мои соперники. С детства люблю соперничество! А еще я вдруг представляю, как эта директриса стонет и орет, прижатая лицом к моим горячим простыням…

Наблюдая за директрисой, думаю о Наталье. Когда Родиона посадили, Наталья пыталась научиться жить самостоятельно. Но работать не стала, предпочла прижаться к горячим простыням Филиппа…

«Что же все-таки за человек, эта Наталья? — снова пытаюсь понять. — Какие эмоции вызовет у зрителя?»

Вспоминаю, как пару месяцев назад перед самым арестом Родион спросил Наталью:

— Ты бы смогла меня предать?

Первоначально текст был другой, но мы с Володей его переписали. У Натальи там великолепно сыгранная сложная молчаливая реакция, смысл которой я бы коротко сформулировал так: «И ты смеешь задавать мне такие вопросы? Ты же сам изменяешь мне направо и налево… А я… Я люблю тебя…» Но Родион спрашивает не о физической измене, для него предательство — это нечто большее. И все, что происходит с Натальей до самого финала — это, по сути, ответ на вопрос Родиона, в том числе и самой себе: «Смогла бы или нет…?». Мне кажется, большинство предательств в мире совершается не со зла, а от бессилия перед обстоятельствами. И значит, как бы не любили мы, и как бы не любили нас, никто не застрахован… Но понимая это, легче прощать.

— В нашей истории нет положительных или отрицательных, — сказал как-то Вознесенский. — У нас драма ноги…

В предбанник втаскивают одного из боевиков. Его трясет. Волосы дыбом. Изо рта белая пена.

— Приступ эпилепсии, — объясняет его товарищ. — Удар…

Парень приходит в себя. Ему помогают сесть, прикладывают к голове мокрое полотенце. Он бессмысленно смотрит перед собой, в стол, слегка шевелит губами. Как будто повторяет текст роли. Но текста у него нет, он же массовка. Может, молится?

На столе большой рекламный плакат — фирменный логотип банка на фоне сверкающей россыпи золотых монет. Эпилептик не понимает, что это плакат, пытается взять одну монетку, скребет по листу ногтями…

«Вот как надо играть! — вдруг озаряет меня. — Чтобы зритель был, как после эпилептического удара! Чтобы скреб неуклюжими ногтями по экрану… Чтобы прикладывал к затылку мокрое полотенце! Чтобы ни на мгновение не сомневался — все, что он слышит и видит на экране — настоящее! Как же этого добиться? Черт побери, как?!»

— Папа, когда ты вернешься? — спрашивает Славик.

— Это зависит от мамы, мой дорогой, — Филипп с порога бросает многозначительный взгляд на Наталью, а Наталья отворачивается и уходит в дом…

Славик крадется в гостиную, посмотреть на странного незнакомца, из-за которого поссорились родители. В руках у него игрушечное ружье — боится.