Ник Хорнби - Смешная девчонка Страница 31

– Я вас понял, – сказал Уитфилд. – «Джим и Барбара» – это все равно что Шекспир? Великолепно.

– Шекспир не гнушался веселить простой народ.

– «Простой народ» – последнее прибежище негодяя{44}, – объявил Уитфилд.

– И все же: в чем разница?

– «Много шума из ничего», – проговорил Вернон Уитфилд со злорадством хитреца, заманившего противника в смертельный капкан, – уходит корнями в итальянское Возрождение.

– А «Барбара (и Джим)» уходит корнями в золотой век радиокомедий Би‑би‑си.

– Даже не считаю нужным комментировать: видимо, это потуги на юмор, – сказал Уитфилд.

– Я просто отметил, что все имеет свои корни, – объяснил Деннис.

– Но не в итальянском Возрождении, – заявил Уитфилд.

– Пожалуй, – согласился Деннис. – Однако почти вся порнография тоже уходит корнями в итальянское Возрождение.

Он понятия не имел, так ли это на самом деле, но прозвучало неплохо, а это уже было кое-что. Во всяком случае, Уитфилд опять усиленно заморгал и, обливаясь потом, продолжил:

– Ко всему прочему, «Много шума из ничего» отличает блистательный шекспировский язык.

– Вот тут вы меня положили на обе лопатки, – сказал Деннис. – Прочтите нам что-нибудь, а мы послушаем.

Уитфилд в панике выпучил глаза, как подстреленный фашист из фильма про войну. Деннис вежливо улыбался. Молчание затягивалось.

– Рискну предположить, что зрителей веселил не блистательный шекспировский язык: их подкупало отточенное мастерство драматурга, – нарушил паузу Деннис. – Шекспировские пьесы чрезвычайно умело выстроены. Именно в эту сторону и направлен интеллект моих сценаристов. В сторону композиции, создания характеров, а также…

– «К чему вздыхать, красотки, вам? – неожиданно вспомнил Вернон Уитфилд. – Мужчины – род коварный»!

– Дивная песенка, – сказал Деннис. – Не зря же его называли Бардом, правда?

Роберт Митчелл хохотнул.

– То есть «неверный»!{45} – спохватился Уитфилд. – А не «коварный».

– Это еще лучше, – похвалил Деннис.

– Просто не самая показательная цитата, – признал Вернон Уитфилд.

– Давайте продолжим, – сказал Роберт Митчелл, встревоженный гнетущими паузами и потливостью Уитфилда.

Деннис понял, что бой окончен.

– По-моему, вы бы комфортно чувствовали себя в аналогичном ток-шоу четыре с лишним столетия тому назад, – сказал Деннис, – бичуя дебилов, которые веселятся на представлениях Шекспира.

– На телевидении? – фыркнул Уитфилд.

Деннис закатил глаза, и Уитфилд побагровел от злости:

– Нечего тут глазки закатывать!

– Вот что меня тревожит, – заговорил Деннис. – Вернон Уитфилд и ему подобные терпеть не могут, когда людям весело. По сути, они и людей терпеть не могут. Еще чуть-чуть – и Вернон Уитфилд начнет воспевать евгенику.

– Я бы попросил! – возмутился Уитфилд.

Роберт Митчелл отнюдь не сыграл на руку Уитфилду, когда протянул ему стакан воды, как старушке, разомлевшей под жарким солнцем.

– Ваша речь звучит рассудительно, умно и так далее, но вы только что описали зрителей «Барбары (и Джима)» как стаю хохочущих гиен.

– Я такого не говорил. Вы искажаете и вульгаризируете то, что было сказано, между прочим, в частной беседе.

– Простите. Мне показалось, это будет к месту. Как бы то ни было, вы употребили выражение «хохочущие гиены» для характеристики типичной аудитории одной из юмористических программ Би‑би‑си.

– «Гиена», в единственном числе.

– Виноват, немного ошибся. У вас это прозвучало несколько высокомерно, вот и все.

– Если быть точным, я сказал…

– Да уж, повторите, сделайте одолжение, а то я плохо запомнил, – учтиво сказал Деннис.

– …что ради какой-нибудь гиены, которая будет завывать от хохота, ваши персонажи скоро начнут прилюдно срать.

Деннис добивался только того, чтобы соперник показал свою ничтожную сущность. У него не было намерения вытянуть из Уитфилда неприличное слово – первое в истории британского телевидения. Теперь, когда это свершилось, Деннис не мог притворяться, будто ничего не произошло. Он сделал вынужденную паузу и вопросительно посмотрел на Роберта Митчелла.

– Н-да, – сказал Роберт Митчелл. – Должен принести извинения нашим телезрителям за… за… пролетарское выражение, непреднамеренно употребленное в ходе бурной дискуссии. Мы завершаем сегодняшний выпуск на пару минут раньше обычного, чтобы каждый из нас мог поставить чайник и успокоиться.

(Через несколько дней Роберту Митчеллу пришлось извиняться повторно. Конгресс тред-юнионов обратился к руководству Би‑би‑си с письмом, в котором подчеркивалось, что единственное нецензурное слово, когда-либо прозвучавшее с телеэкрана, позволил себе некий высоколобый интеллигент, а вовсе не представитель британского пролетариата.)

– Я очень виноват, – пробормотал Уитфилд.

– Доброй ночи, – сказал Роберт Митчелл.

Через три недели еще один критик в другой передаче произнес совсем уж непотребное слово, и преступление Вернона Уитфилда скоро забылось, но путь на телевидение был ему закрыт. Впоследствии Деннис раскаялся в своем коварстве. Он так и не выяснил для себя, смог бы победить в честной схватке или нет.

В конце концов запас отговорок у Софи иссяк, и отец с тетей Мари впервые приехали к ней в Лондон, чтобы посмотреть квартиру и поприсутствовать в студии на записи эпизода. Конечно, родственники слегка подпортили ей удовольствие и ущемили гордость: Софи послала им деньги на покупку железнодорожных билетов первого класса, но они предпочли трястись в автобусе; она заказала для них отдельные номера в отеле «Ройал гарден», но отец с теткой, узнав, что за номер берут девять гиней в сутки, перебрались в маленькую семейную гостиничку на той же улице.

– В том отеле – кафе круглосуточное, – возмущался Джордж Паркер, до предела вздергивая брови.

Он пил чай в гостях у дочери, неловко ерзая на пуфе из магазина «Хабитат». Мари побежала за покупками.

– Да, знаю, – сказала Софи. – «Лабиринт». Я там бывала.

– И ресторан на крыше.

– В нем я тоже бывала. «Королевская крыша». Выходит на Кенсингтонский дворец. Где живут Мег и Тони{46}. Я думала, тебе понравится.

– Мег и Тони?

– Так люди их называют.

– Нет, «люди» их так не называют.

Во время родственного визита эта тема возникала постоянно: «люди» против «людей». «Люди» против «ее людей». Лондон против Севера. Шоу-бизнес против остального мира. Многое, что стало для Софи привычным, некогда казалось ей неиссякаемым источником удивления.

– Нам, знаешь ли, не требовалось обедать на крыше и круглосуточно глушить кофе.

– Ну хорошо, вам не требовалось, но другим могло быть приятно.

– Вот это нас и отвратило.

– Да почему, в конце-то концов?

– Если в отеле такие постояльцы, которым в четыре утра требуется кофе, это для нас неподходящее соседство.

Спорить не имело смысла, и Софи сдалась: пусть живут где угодно, ежедневно экономя приличную сумму в шесть гиней с носа, да еще получая домашний завтрак.

Они захотели познакомиться с Клайвом, и когда Софи, не подумав, рассказала ему о приезде родственников, Клайв тоже изъявил желание с ними встретиться. Софи пыталась ему внушить, что он и так их увидит – в студии, но Клайв претендовал на большее.

– Просто хочу тебя пощадить, – сказала Софи.

– Не нужно меня щадить. Я не из той категории, что Деннис, Брайан и прочие, кто отирается рядом.

– А что тебя отличает?

– Да то, что я по сценарию – твой муж, а по жизни…

– Ну? Ты даже не можешь закончить фразу так, чтобы им стало понятно.

– Я приглашу вас всех на ужин. В субботу вечером. Не могу же я после записи пожать им руки и смыться.

– И не надо. Останься, выпей с нами по бокалу вина.

– Но они считают себя моими родственниками.

Софи понимала, что Клайв говорит всерьез. Она была близка к помешательству. Иногда он с ней спал, иногда нет; она вечно затруднялась определить свой статус, а порой терзалась от ревности, хотя и сознавала, что ревность ни к чему хорошему не приводит и вообще лежит за пределами тех отношений, какие хотелось бы поддерживать с Клайвом.

– И будут перегибать палку, – добавила она.

– Ну и пусть. Жалко, что ли? Палка есть палка. Как ее ни перегибай.

– Меня потом замучают разговорами.

– Разве я не могу считаться просто другом?

– Они такой дружбы не понимают. Особенно в субботу вечером. Они понимают, что такое муж и жена, жених и невеста, – вот и все.

– Я закажу столик в «Шикиз»{47}. Им там понравится.

– Кто бы мог подумать, что ты так хорошо знаешь их вкусы…

Он не ошибся. «Шикиз» произвел на них прекрасное впечатление, не в последнюю очередь потому, что работал только до половины девятого; Клайв правильно рассчитал, что ужинать они привыкли в шесть вечера. Если бы за угощение платила Софи, отец с теткой, увидев цены в меню, пулей вылетели бы из-за стола, а так они лишь спрашивали Клайва, точно ли он уверен, что готов ради них на такие расходы, и постоянно благодарили.