Агония Иванова - Украденные воспоминания Страница 31

Когда за Андреем Викторовичем закрылась дверь, Мила вздохнула облегченно, откинулась на подушку и закрыла глаза. С одной стороны ей хотелось, чтобы он больше никогда не приходил, с другой она вдруг почувствовала, как отчаянно ей хочется поговорить с ним просто по-человечески, вне мрачных больничных стен.

Возможно ли это? Да и зачем она ему сдалась? Мила была уверена, что этого человека окружают совсем другие женщины.

В палату ввалилась ее соседка, все это время отсутствовавшая у своей подруги. Они практически не общались, перебрасывались лишь несколькими фразами или делились впечатлениями от посещений ворчливой Валентины Григорьевны.

— Лежишь? — насмешливо спросила девушка и плюхнулась на койку напротив, — а я видела к тебе Худобин заходил. Рассказывай!

— Что рассказывать? — смутилась Мила. Она искренне не понимала, чего от нее хотят.

В глазах ее соседки плясали озорные огоньки.

— Ну ты что! — всплеснула руками она. — Худобин — местная легенда. Молодой специалист, красавец, комсомолец! Так долго у тебя пробыл…

— Мы всего лишь разговаривали о моей болезни, — как будто оправдываясь, отчиталась Мила. Девушка на кровати напротив явно была разочарована.

— Столько времени? — все-таки надеялась она услышать какие-то откровения. Неужели она караулила за дверью или еще хуже того подслушивала? — ты ему, должно быть, нравишься.

— Ну что за вздор, — отмахнулась Мила и натянула одеяло себе на голову, — он меня видел в первый раз.

Ей не хотелось говорить об этом, потому что она была убеждена в безнадежности всех этих рассуждений.

Разве она может кому-то понравиться?

Снег летел ей в лицо. Она стояла у окна, готовая залезть на подоконник и сделать последний шаг. Под ногами лежала бездна в девять этажей мрачного жилого дома с темными лестницами и облупившейся краской. Она не помнила, как оказалась здесь, как проскочила мимо консьержки, но это не имело значения. В это мгновение ей больше всего на свете хотелось убраться подальше от улиц, знакомых до тошноты, от квартиры, в которую ей хотелось возвращаться все меньше, от школы, где ее не очень то любили. Конечно, никто не травил ее открыто, но Мила обрадовалась бы даже такому вниманию к своей персоне: ее просто не замечали, что было во много крат хуже. Ее словно не существовало. О ней вспоминали, если нужно было попросить карандаш или списать на контрольной.

Действительно… Кому она нужна? Некрасивая рыжая девчонка, ничем не приметная, ничем не выделяющаяся… Она жила отдельно от сверстников, не участвуя в их жизни. Ей не было там места. Ее странности навсегда закрыли ей двери в этот мир: как можно в четырнадцать лет не курить, ни с кем не встречаться, не ходить пить за гаражи? С ней определенно что-то не так.

Поэтому Мила стояла у открытого окна, вперившись взглядом в выцарапанные на стекле любовные признания. Она знать не знала, кто такие Оля и Вова, решившие почему-то увековечить свои отношения с помощью какого-то металлического предмета. Она почему-то думала о том, что будет, стоит этим людям расстаться, ведь эти кривые буквы будут непременно напоминать им о счастливом прошлом, оставшемся позади. Еще она думала о том, что никто никогда не напишет свое имя рядом с ее, потому что никто ее никогда не полюбит.

Разве можно ее любить?

За что ее любить, если даже родная мать не любит ее и считает источником мирового зла?

Может быть просто взять, взобраться на этот подоконник и прыгнуть, чтобы избавить окружающих от своего досадного существования? Мила не знала, но ей этого отчаянно хотелось. Снежинки таяли у нее на щеках и сползали вниз, оставляя мокрые следы. Она была уверена в том, что нужно заплакать, чтобы стало легче, но у нее не получалось.

«А что, если закрыть глаза и просто взять и… исчезнуть?» — подумала она. Эта мысль понравилась ей куда больше жуткой картинки, стоявшей перед глазами, когда она представляла, как прыгает из окна.

Она опустила ресницы, вдохнула в легкие побольше морозного воздуха.

— Раз, два, три, — прошептала она в слух.

Но ничего не случилось.

Снег шел всю ночь. Мир казался чистым и обновленным, благодаря скрывшей его белой прозрачной пелене.

Бокал с вином выскользнул из ослабевших пальцев и разбился о потертый паркет. Андрей тоскливо посмотрел на плавающие в красной жидкости осколки.

Она как будто исчезла. Просто растворилась в пелене утреннего тумана. Ушла по дорожке из лунного света, не оставив ничего на память о себе. Даже мертвого тела.

— Вернись… — прошептал он в темноту январской ночи, зная, что просит о невозможном.

Глава вторая

В этом районе Мила никогда не была и поэтому ей казалось, что она попала совсем в другой город. Дома здесь были невысокие, пятиэтажные, по большей части — кирпичные, на некоторых даже были выложены цифры года, в который они были построены.

Она переступала через сугробы, стараясь не отставать от Андрея.

— Я здесь мальчишкой, по крышам прыгал, — с улыбкой говорил он, пока они шли мимо каких-то полуразвалившихся гаражей.

— А мое детство прошло в Самаре… — вздохнула Мила. Она не знала, что в этом плохого, но и хорошего ничего не видела.

— Наверное, это тяжело просто вот так взять и сорваться с места? — толи спросил, толи посетовал Андрей. Удивительно все-таки было называть его просто Андрей, без фамилии и отчества, обращаться на ты… Все это казалось Миле настолько странным, что совсем не походило на правду, как будто она видела затянувшийся сон. Она еще не решила для себя хороший ли это сон или все же нет.

— Да… — задумчиво кивнула девушка, — но мне повезло, я уже была взрослая.

— У меня был друг, — как-то грустно проговорил Андрей, — который пришел в нашу школу, когда я был в седьмом классе. Они приехали из какого-то маленького городка в Зауралье, там он учился в лицее, а у нас школа была обычная… Он так и не адаптировался.

— И что с ним стало?

— Да ничего особенного, — пожал плечами Андрей. Они незаметно дошли до подъезда кирпичного старого дома. Мила насчитала четыре этажа.

— Как здесь здорово! — воскликнула она.

— Этот дом был построен в начале двадцатого века, — с гордостью сказал Андрей, пропуская ее в плохо освещенный подъезд, — правда… состояние соответствующее. Скажи, ты не боишься крыс?

— Я их никогда не видела, — улыбнулась Мила. Ей вдруг почему-то стало легко, светло и радостно, девушкой овладело предчувствие чего-то хорошего. Она раньше никогда не чувствовала такого подъема…

И с чего бы ей вдруг радоваться? Заплеванный подъезд с ржавой батареей, детская коляска у двери, обшарпанные ступени… Пахнет сыростью и грибком разъедающим стену. А внутри все равно живет и пульсирует ожидание чуда.

Андрей осторожно взял ее за руку. Мила не стала сопротивляться, только улыбнулась ему тепло и растерянно. Глаза ее сияли. Андрею очень захотелось обнять ее, но он не решился, слишком пугливой и робкой была девушка.

— Правда? Никогда не видела крыс? — спросил он. Мила покачала головой.

— О, это прелестные создания, когда они не дорастают до размеров собаки! — заявил мужчина. Они посмеялись.

— Ты врешь… — ласково осадила его Мила. Они остановились у двери, Андрей нажал кнопку звонка.

— Да, немного, — сознался он.

Вскоре им открыла растрепанная светловолосая девушка в домашней пижаме. Мила сразу же ощутила укол ревности. Кто эта особа? Что она делает в квартире Андрея, да еще и в таком виде? Все краски померкли.

— Привет, — дружелюбно улыбнулась девушка и протянула Миле узкую ладонь, — кто ты, златокудрая нимфа?

Мила засмущалась такого обращения. Андрей представил их друг другу, девушку звали Женей, она помогла гостье раздеться, отыскала тапочки и проводила ее в комнату. Всю дорогу Мила изумленно оглядывалась по сторонам: все здесь ее удивляло.

В коридоре, заваленном чужой зимней одеждой, горела разрисованная разноцветными красками лампа, она отбрасывала кругом пестрые блики. Поверх старых обоев были наклеены вырезки из разных газет, какие-то распечатки, рисунки на маленьких листах бумаги.

В большой светлой комнате было много людей и много картин — они висели на всех стенах так плотно, как в французской академии, словно их хотели показать все, но места едва ли хватило на половину. Дым стоял коромыслом — у Милы сразу же закружилась голова, так сильно было накурено в помещении. Ее в полуобморочном состоянии усадили где-то на краешек дивана и она блаженно прикрыла глаза, проваливаясь в сладкое забытье.

Кто-то тихо, в пол голоса читал какое-то до ужаса знакомое литературное произведение. Миле удалось определить автора — это был Куприн, она почти не сомневалась, оставалось только вспомнить название рассказа.