Елена Колина - Наука о небесных кренделях Страница 31

СТРАННОЕ. У Марфы нашли наркотики, то ли порошок, то ли ампулы. Об этом говорили сегодня утром на суде. Мы ведь не знали, что было на суде, так как Мурин адвокат проспал суд. Теперь мы знаем: у Марфы нашли наркотики, что совершенно необъяснимо.

И ЕЩЕ КОЕ-ЧТО.

– Мне удалось кое-что узнать: Россия – крупнейший импортер бананов.

Алена нахмурилась, прошипела «С ума сошел?», и мы все подумали, что да, Никита помрачился в уме.

– Знаете, как к нам привозят бананы? На банановозах из Эквадора, из этого, как его… Гувакиля.

– Ты имеешь в виду Гуаякиль? – сказал Илья.

Вот оно, Никитино еще кое-что: почти весь продаваемый в России кокаин ввозится грузовыми судами на маршруте Гуаякиль – Петербург. Наркотик прячут на судне, отправляют покупателю в Петербург схему, по которой можно найти наркотик на корабле. На схеме стрелочки-указатели или рисунки с человечками (как у Конан Дойла). Имеющие доступ на корабль сотрудники порта по схеме находят на корабле наркотик. При такой конспирации в руки правосудия попадают только курьеры, а поставщики и покупатели остаются неизвестными. Как у Конан Дойла, да.

– В городе ведется масштабная разработка сети наркоторговцев, получающих кокаин в сухогрузах по маршруту Гукавиль – Петербург.

– Гуаякиль, – ехидно поправил Илья.

– Да понял я, Гувакиль, – отмахнулся Никита, – а вы-то поняли? Масштабная разработка. Задействованы ГУУР МВД, ФСБ, ФСКН.

Все это очень интересно, пляшущие человечки и так далее, но где место Марфы с ее то ли порошком, то ли ампулой в цепочке «Гуаякиль-банановоз» – «с третьей палубы налево, второй люк в стене»?… При чем тут мы?

– Как при чем тут мы?! Неужели не понятно?! Мы ни при чем. Я обрисовал общую ситуацию в городе. Перед тем как решать вопрос, нужно правильно сориентироваться.

– Все-таки он идиот, – прошептал Илья.

– Все-таки ты идиот! Ты совсем идиот! – громко сказала Алена.

У Алены взрыв негативных эмоций после развода. Она несправедлива к Никите: совсем идиот не сделал бы такую карьеру, не смог бы произнести ГУУРМВДФСБФСКН. У каждого из нас профессиональная деформация: Марфа разговаривает со всеми как с особенными детьми, Илья всегда как будто читает лекцию, я все время думаю «этот сюжет можно развернуть по-другому», а Никита привык правильно ориентироваться, «решать вопросы», вот он и бубнит: «Общая ситуация, сориентироваться, они думают, что все понимают, а на самом деле ничего не понимают…»

– Наше дело на контроле в Москве. В Москве в Главном управлении висит объявление: «В Санкт-Петербурге раскрыта преступная группировка».

Наше дело на контроле в Москве. Марфа и Андрей на контроле в Москве. В Главном управлении висит объявление…Неужели у них там все так по-домашнему? Делятся новостями, вывешивают на своей доске объявления «Продаю колготки» или «Вчера в Санкт-Петербурге раскрыли преступную группировку»… Кажется, меня тошнит, кажется, я дрожу.

У Никиты такой мрачный вид, у Ильи такой печальный, что мне даже как-то стыдно перед ними за неприлично грандиозный масштаб свалившихся на нас бедствий. Как будто я упала на улице в гололед, добрые прохожие подняли меня, отряхнули и уже хотят идти дальше по своим делам, но оказалось, я сломала ногу и нужно везти в больницу. Я не имею в виду, что мои прекрасные друзья хотят идти по своим делам, мне неловко, что они так сильно из-за нас расстраиваются, у Никиты давление, на Илье лица нет…

– Я узнаю, какие ожидаются кадровые перестановки, кто заинтересован в раскрытии крупного дела, – сказал Никита, – чтобы окольными путями на него выйти. Я же… ну, я же не могу открыто проявлять интерес к такому делу.

– Ты можешь хоть что-то сделать прямыми путями? – огрызнулась Алена.

Никита вздохнул. Он не может. Чиновнику федерального уровня невозможно прийти к главному прокурору города и сказать: «Мой друг, лучший человек на свете, обвиняется в организации преступной группировки по продаже наркотиков».

– Ох, и дура ты, Алена, ох, и дура… Есть еще кое-что. Самое главное. Только без паники.

ДРУГОЕ САМОЕ ГЛАВНОЕ. У них есть улики. Улики указывают на Андрея как на организатора преступной группировки.

У них есть улики? Неопровержимые доказательства? Значит, все это не смешная случайность, а… что? Подлый, умело сплетенный кем-то клубок. «Граф Монте-Кристо», вот что.

В стрессе организм совершает необъяснимые поступки: я молча встала из-за стола, – мы сидели на кухне, молча проследовала в спальню, легла в кровать в одежде с такой осознанной правотой, как будто именно там мое место по праву – под одеялом.

И опять я, как утром, лежала в постели – в романе нельзя повторять место действия, но в жизни человек бросается в самое надежное пристанище, – я опять лежала с головой под одеялом, а мои прекрасные друзья стояли надо мной в карауле.

– Я всегда думал, что она сильная, – сказал надо мной Илья.

Ага, я тоже не думала, что я слабая, жалкая!.. Я думала, я сильная, я всегда говорила, что выход есть, я всегда справлялась, – получала пятерки на экзаменах, а если не получала пятерку, пересдавала экзамен. Наверное, бывает, что человек всегда одинаковый, всегда боевой, как Мурка, или всегда робкий, как Марфа, а бывает, что человек сам себя не знает – и узнает только в стрессе. Наверное, я могу быть сильной, когда все хорошо, а когда на нас обрушилась такая махина, оказалось, я слабая…

– А ты же не завтракала, хочешь сейчас позавтракать? Ну и что, что вечер, все равно, – каша овсяная, омлет, булочка с маслом, – сказала Алена.

Никто меня не понимает. Как я могу есть, когда Марфа в тюрьме?… Вкусная Аленина каша, вкусный Аленин омлет… пока Марфа в тюрьме, я вообще не смогу есть ничего вкусного, для удовольствия, только для поддержания организма. Что мне делать?… Что мне делать, что мне делать, что мне делать?! Набрать в Яндексе вопрос «что мне делать?»? А если не найдется ответ, то в Гугле.

…А ведь я всегда думала, что если вести себя хорошо, то ничего плохого не случится. ЕСЛИ ВЕСТИ СЕБЯ ХОРОШО, ТО НИЧЕГО ПЛОХОГО НЕ СЛУЧИТСЯ. Конечно, я не имела в виду болезни или трагические случайности. Я имела в виду свои собственные уютные договоренности с мирозданием: я веду себя хорошо – хорошо учусь, выполняю все правила, а мироздание взамен хочет добра персонально мне – не случится ничего плохого. Ну, и само собой, не случится слов, которых не может быть в моей жизни – «арест», «предварительное заключение», даже слова «адвокат» не случится. Кажется, чего уж такого особенного я хотела?! А вот!.. Никто не получает всего, что хочет, даже я, принцесса мира. Оказывается, с каждым может случиться страшная незаслуженная беда, – взять того же графа Монте-Кристо… Но если граф Монте-Кристо, то есть Эдмон Дантес, – так почему не мы, не я?

Потому что! Потому что я не Эдмон Дантес! Не бедный моряк! Это я! Я у себя дома, это мой город! Мой Невский, мой Дом книги, я в этом городе как хозяйка у себя на кухне, по книгам моего деда и отца учатся студенты, моя бабушка лечила людей в блокаду, в мою маму был влюблен Довлатов, мой папа дружил с Бродским, я сидела на коленях у Ахматовой (в детстве я говорила «меня нельзя шлепать, у меня мемориальная попа!»), мои книги в витринах книжных магазинов, я часть культурного слоя, я защищена своим Питером, – меня нельзя шлепать! – С НАМИ ТАК НЕЛЬЗЯ! С НАМИ ТАКОГО НЕ БЫВАЕТ, с нами не бывает ГУУРМВДФСБФСКН!.. И не надо вспоминать Ахматову в тюремных очередях, то была общая беда, а это – подлое обвинение в продаже наркотиков!..Все это звучало напыщенно и глупо, я ни за что не смогла бы произнести это вслух. Но я ведь и не говорила это вслух, я мысленно произносила свою пламенную речь под одеялом. И очень сильно болело слева, где сердце.

– Очень болит слева, где сердце, – высунувшись из-под одеяла, сказала я, и все куда-то поплыло, и уплыло совсем, и последняя мысль была «вот и хорошо, вот и до свидания, не навсегда, конечно, а на время».

Когда я открыла глаза, передо мной были все те же плюс бригада «скорой помощи». А я была опутана проводами. У Никиты есть телефон специальной «скорой помощи», которая приезжает через пять минут в любую точку города, – как им удается проехать по пробкам?

Я, конечно, рассчитывала на инфаркт. Инфаркт – лучший выход из положения. Я стала бы центром внимания, любви и доброты: горестно сосредоточенные лица моих прекрасных друзей, люди в белых халатах несут меня на носилках. Я бы лежала в больнице, – койка у окна, цветы, компот, хорошие новости с пяти до семи, – больному после инфаркта нужен покой. А к моему полному выздоровлению все бы уже стало хорошо: Андрей с Муркой и Марфой забрали бы меня домой, и дома я бы съела Аленину паровую котлету.

Врач «скорой помощи» сказал, что моя кардиограмма как у космонавта. Потом, позже, когда страшное все не кончалось и не кончалось, я много раз думала «нужно было бороться за себя, настаивать на инфаркте», но хорошие мысли всегда приходят потом.