Девушка без прошлого. История украденного детства - Даймонд Шерил Страница 31

— Спасибо, — говорю я, — но мне нельзя лимонад.

— Правда? И почему? — Он сводит брови, и морщины становятся глубже.

— В нем очень много сахара.

— Я обе выпью. — Моя соседка впервые подает голос. Он хриплый и тихий.

Она берет обе банки и поворачивается ко мне спиной.

— Если тебе что-то понадобится, просто постучи в стекло, о’кей? — говорит женщина, собираясь выйти.

— Хорошо. На самом деле… — Я наклоняюсь вперед и упираюсь руками в колени.

Мне ужасно хочется колы. Я почти вижу, как пью ее огромными, жадными глотками, и мне кажется, что ее насыщенный вкус смоет привкус страха. Они задерживаются перед открытой дверью и выжидающе смотрят на меня.

— Вызовите адвоката, будьте любезны, — вежливо прошу я.

Через несколько часов назначенный судом адвокат, умный на вид мужчина далеко за сорок, сидит за столом напротив меня. Коп, который привел меня сюда, громко хлопает дверью и оставляет нас наедине. Адвокат кажется удивленным. Я тощая, в свободной футболке, на которой изображена бабочка, волосы стянуты в высокий хвост.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает он, доставая ручку.

— Хорошо.

— Не считая того, что ты в тюрьме? — Глаза у него смеются, и я понимаю, что мы поладим.

— Конечно. — Я кладу руки на стол, сглатываю и улыбаюсь. — Мы же это исправим, правда?

Пытаясь сложить в голове историю, я ощущаю нечто странное. Не то чтобы я расслабилась… наоборот, подобралась и сосредоточилась. Всего пара часов за решеткой, и я уже выражаюсь как преступница. В отличие от жизни на воле здесь как будто больше свободы. Больше возможностей использовать свои навыки.

Адвокат устраивает так, что меня не отводят обратно в камеру. Копы из отдела по борьбе с преступлениями против собственности соглашаются, что мне лучше посидеть в конференц-зале. Здесь я могу попить воды и, пока адвокат ждет результата своих звонков, обсудить с ним недостатки судебной системы по делам несовершеннолетних.

— Мне так редко удается по-настоящему поговорить на работе, — вздыхает он. Я понимающе киваю. — По дороге сюда я видел некоторых заключенных.

Мы закатываем глаза, сочувствуя друг другу, и тут женщина-офицер машет мне рукой.

— Ладно, вали домой до суда. — Она провожает меня наружу. Лицо ее как-будто все состоит из острых углов. — Что, полегчало? — спрашивает она.

Но пока мы идем по стерильнобелым коридорам, и двери закрываются за мной уже по пути на свободу, я чувствую, что мне стало гораздо страшнее. Конечно, в тюрьме опасно, но здесь есть правила и законы. Кажется, это давало мне ощущение безопасности. Теперь я отправлюсь домой, где может случиться все, что угодно.

Сильно ли рассердятся родители? Да, я могла выдать нас всех. Но это волнует меня гораздо меньше, чем возможная утрата доверия. Мы всегда можем снова сбежать. Я поеду куда угодно, сделаю что угодно, лишь бы мы были вместе. Мне важно только то, что они обо мне думают.

Дома я лежу в кровати, вытираю слезы и смотрю на звездочки на потолке. И тут слышу тяжелые папины шаги. Я замираю. Мне страшно. Через мгновение его темная фигура нависает надо мной. Я инстинктивно ищу глазами электрический провод и чувствую запах пряного одеколона, когда отец садится на мою кровать.

— Хочу рассказать тебе кое-что, и это, как я надеюсь, позволит тебе взглянуть на жизнь с другой стороны, — объявляет он и осторожно берет мою холодную руку в свою. Страх уходит, но я ощущаю такую слабость, что не в силах пошевелиться. — Если ты не был привлечен к уголовной ответственности, то и не жил.

— К уголовной ответственности? Это что? — Я поворачиваю голову на подушке.

— Арест. Обвинение в серьезном преступлении… Знаешь, это может больше не повториться, но этот опыт закалит тебя.

Я смотрю на него, разинув рот.

— Бхаджан, люди живут всю жизнь, боясь неизвестного. Того, с чем они не сталкивались. Ты побывала в тюрьме. Это прошло. И, — он подается вперед, глаза его сверкают в свете луны, — добро пожаловать в высшую лигу!

Глава 22

Вирджиния, 13 лет

Фрэнк!

Кьяра говорит, что я зануда и зубрила, но если Джорджу Бушу судимость за вождение в нетрезвом состоянии не мешает баллотироваться в президенты, я не понимаю, почему привод в полицию должен помешать мне в чем-то.

Судья не поверил ни одному слову из моей истории, и меня приговорили к социальным работам — уборке в местной школе — и групповым беседам с другими несовершеннолетними преступниками. Так что один из нас все-таки попал в нормальную школу, пусть и в роли уборщика и после окончания учебного дня.

Круто, что ты теперь работаешь вышибалой в ночном клубе и сам решаешь, кому туда можно, а кому нельзя. Как ты нашел эту работу?

Разумеется, я никому на свете об этом не расскажу.

Хотя я догадалась! Тебя поставили у двери, чтобы привлекать девчонок. Ха-ха! Уверена, что так и было. Мама рассказала, что в Нью-Йорке тебя позвали в большое модельное агентство и что твои фотки отправят дизайнерам одежды. Бросай работу в ночном клубе, быть моделью гораздо веселее!

Мама беспокоится, что я слишком серьезно ко всему отношусь, и придумала сделать так, чтобы команда, с которой я тренировалась в Израиле, приехала в Америку на соревнования, ну и в гости. Только мама могла такое выдумать, но это правда случится. Кьяра, твой злой рок, оказалась отличным организатором… Может, это обратная сторона ее властности? Короче, она поговорила со всякими богачами из еврейской общины, и они дали денег на поездку: на отели, еду и на экскурсии по округу Колумбия и Огайо.

Помнишь соревнования Бакай-Классик? Я напомню: это когда в прошлом году я так неслась к препятствию, что соскользнула с трамплина, треснулась о препятствие грудью и рухнула без чувств перед судьями, камерами и тысячами зрителей. Прекрати смеяться! Это было не смешно и ужас как больно!

Так что в этом году я снова поеду в Кливленд на те же самые соревнования. Это далеко, конечно, но, может, ты тоже заедешь?

Давай честно: мне не сравниться с олимпийской командой и с другими спортсменами тоже. Это один из наших семейных проектов, который поначалу казался прекрасной идеей, а потом превратился в жуткую выматывающую хрень.

На самом деле, я просто по тебе скучаю и надеюсь, что у тебя все хорошо. Ну а если захочешь почувствовать себя как дома, просто встань у дверей клуба и сам решай, кого пускать внутрь.

С любовью, Бхаджан

В день бат-мицвы, когда меня начинают считать женщиной, я вовсе не чувствую себя взрослой. Я все такая же, и в новом белом платье моя грудь остается плоской. Я стою в синагоге перед всей общиной, наклоняю голову и начинаю петь на иврите — это моя часть Торы.

Несколько скамей в центре оставлены для нашей семьи. Скамьи выглядят печальными и пустыми, там сидят только родители и Кьяра в официальной одежде. Я уже побывала на нескольких бар-мицвах и бат-мицвах, и на этих скамьях всегда сидели тетушки, дядюшки, шумные кузены, дедушки и бабушки, смахивающие слезы. Надо было нанять массовку в кастинговом агентстве.

После службы раввин, высокий жизнерадостный молодой мужчина, кладет руку папе на плечо.

— Как вы, наверное, счастливы! — Он улыбается. — Семья у вас небольшая, но вам есть чем гордиться.

Раввин переводит взгляд с Кьяры на меня, и мне хочется вмешаться и напомнить ему, что у меня еще и брат имеется, но резкий взгляд Кьяры меня останавливает. Родители разговаривают с кем-то из членов общины, и чувство неловкости, которое и без того всегда со мной, усиливается. Они сказали мне, что предлагали Фрэнку купить билет. Правда ли это? Или проще и безопаснее было про него забыть?

Я ничего не говорю и к моменту вечернего праздника успеваю убедить себя в том, что я драматизирую. Наверняка он просто занят. У него есть дела поважнее.