Иосиф Гольман - Игры для мужчин среднего возраста Страница 32

Конечно, их можно было бы угостить их же оружием. Но я не умею стрелять из пистолета! Я ж не тайный агент, а скромный, почти нанайский воин…

И кроме того, стрельба вообще не входила в мои планы.

Я тихо отдалился. По-настоящему тихо, совсем не похоже на тот танец с саблями, который я исполнял вокруг безухого Береславского. Эти-то ребята все бы услышали и все поняли правильно.

Они сели на корточки рядом с тем, кого называли Володей, и стали искать причину его состояния.

И скорее всего просто бы дождались его пробуждения.

Но не сложилось. Наверху запела милицейская сирена, и я явственно услышал, как больной бандит сказал здоровому: «Добей его».

Я был к этому морально не готов. Я никак не ожидал увидеть такое. Когда они ушли, меня вырвало.

Да, эти ребята совсем нехорошие.

На мотоцикле мотаться стало легче. Я сгонял к острову, где Ефим Аркадьич соблазнял какую-то не вполне юную прелестницу. Точнее, я доехал до места напротив тусовки, а до самого острова доплыл.

Никто не обратил на меня никакого внимания, я даже приложился к их обильному столу, да будет вечно жива отечественная реклама.

Потом были заезд к дому дивы и довольно долгое ожидание. Хотя, впрочем, это я для справки пишу. В информационном смысле. Для меня времени ожидания не существует вовсе.

А потом оказалось, что вся его «Нива» набита героином. Это было открытие, которое заодно открыло и все остальное, кроме, быть может, поведения злого детины на голубой «Лого». Выяснилось, что все это дерьмо как раз и стоит искомые полтора миллиона. Ефиму даже показалось, что я задумался. Но я не задумался.

Шаман, как всегда, все предугадал и еще вчера сказал мне, что на нашем народе не должна быть чужая боль. Я думаю, это касается продажи наркотика. А вот если б мне удалось захапать уже собранные деньги, я был бы менее щепетилен.

Но все равно забавно, что Береславский готов был отстаивать в бою со мной право на уничтожение порошка. Может, этим он мне и симпатичен? Этакий многогрешный Дон Кихот. С фигурой Санчо Пансы (не все же ему надо мной хихикать).

Потом мы подняли с постели Дока, очень достойного человека. Может быть, даже гораздо более достойного, чем Береславский. Ефим не хотел его посвящать — равно как и меня час назад, — но я был другого мнения на этот счет. Мужчина имеет право на правду. А Док, несомненно, был мужчиной.

Еще через час мы демонтировали колесо — чтоб наша стоянка не вызывала сомнений — и методично насверлили в любимой машине Береславского кучу дыр. Что-то из этих дыр высыпалось само, что-то выдували портативным пылесосом. В итоге в наш импровизированный крематорий поступило немало опасного материала — прямо гора. Ну хорошо — пусть будет горка.

Гореть она без бензина не хотела. А с бензином — пожалуйста. С сочной черной жирной копотью.

Ефим смотрел на огонь печально, видимо, уже представляя, что ему за этот костерок светит. Док — спокойно: он и по жизни спокойнее, и ответственности несет поменьше. А я — сначала с грустью: может, там действительно миллионы коптились. А потом — с какой-то даже радостью: Шаман говорит, что любое дело засчитывается. А мы сейчас делали хорошее и очень даже небезопасное дело. Так что и зачет должен быть существенным.

И еще об одном напишу, хотя сначала думал — не напишу.

В Ефимовой группе едет женщина, которая меня задела. Не так, как Ефима задевает каждая вторая. Хотя, наверное, так, как Береславского задела его Наташка.

Но если я когда-нибудь добьюсь Татьяну Валериановну Смагину, как он добился свою Наташку, то уж точно не буду ей изменять со всякими непонятными художницами.

Я ведь не поленился слазать по карнизу на второй этаж и заглянуть, чем они там занимаются. Чисто из соображений его безопасности.

Это едва не стоило мне дорого: не заржать, увидев двух бегемотов сразу — на картине и на стуле, — было просто невозможно…

Не, Береславский, ты меня прости. Ты, конечно, мой друг. Но это было уже слишком смешно, чтобы удержаться…

Глава 20

Новосибирск, 25 июля

Похищение профессора

Похитили Ефима просто и нагло.

Поздно вечером они прикатили в столицу Сибири, такие уставшие, что даже погулять не вышли — сразу в койку.

Поэтому утром он специально спустился из номера пораньше, чтобы немного пройтись — семинары должны были начаться с полудня.

Но, похоже, в Новосибирске жизнь быстрая. Прямо на бульварчике к нему подошел коренастый молодой человек и спросил, не проконсультирует ли его столь известный специалист.

Надо заметить, что какая-то нехорошая мыслишка проклюнулась было в голове профессора: совсем недавно его похожим образом просили подписать книжку. Но проклюнулась и ушла обратно — Береславский всегда был готов помочь региональным коллегам, как корыстно — его сутки стоили месячную зарплату хорошего рекламиста, — так и бесплатно, если консультация была частной и ограничивалась одним-двумя вопросами.

— А что бы вы хотели? — спросил Ефим у молодого человека.

— А вот посмотрите! — Тот приподнял свою небольшую сумку-борсетку и раскрыл «молнию». В сумке лежала зеленая ребристая граната «Ф-1», в просторечии именуемая лимонкой.

Нельзя сказать, что Береславский никогда не видел подобной штуки. И видел, и в руках держал. Даже метал ее на институтских сборах, правда, муляж, или, точнее, МГМ, массогабаритный макет. И то граната полетела криво, едва не пришибив их знаменитого на пятнадцать студенческих поколений майора Пушенко. Ефим потом долго чистил туалеты, причем сокурсники ему не сочувствовали, потому что считали, что с такой дистанции он не имел права мазать.

Последний же раз он видел лимонку у себя в кабинете. У него уже был кабинет. И даже стол с фанеровкой под красное дерево. Вот по этому красному дереву и катал гранату непонятно как приблудившийся бандит.

Это была вторая половина девяностых, и бандит был похож на октябрьскую бабочку — уж помирать пора, а все трепыхается.

Тогда все кончилось просто: Ефим предложил бандиту либо очень быстро — прямо-таки стремительно — уйти, либо побеседовать в другом месте, но вызов собеседника будет стоить три тысячи долларов.

Владелец лимонки тогда предпочел первый вариант.

Сейчас такая пурга явно не прокатывала. Молодой человек в отличие от бандита-декадента знал, к кому шел и зачем шел.

— Вам, юноша, объяснить, как она работает? — только и нашел что сказать Береславский. И даже руку протянул к борсетке.

— Шутник, — оценил молодой человек. — Иди передо мной, иначе Леха всадит в тебя пулю.

А вот и Леха появился. Еще моложе первого, щуплый, беловолосый, сопляк просто. «А что бы ты хотел, профессор? — безрадостно подумал Ефим. — Чтоб они к тебе Рэмбо прислали?»

То, что к нему прислали, он уже понял. И тот исчезнувший парень в ивняке на берегу Иртыша — тоже был присланный. Но кем? И по какому поводу?

Весь бизнес их «Беора» не стоил таких хитрых заходов. Значит, одно из двух: либо ошибка (такое уже тоже бывало, правда, кончалось плохо), либо Ефим по своему недомыслию оказался участником чьей-то чужой серьезной игры.

И первое плохо, и второе отвратительно. А очень похоже именно на второе, он-то не забыл, что сыпалось позапрошлой ночью из его машины.

Но выбирать не приходилось: сопляки тем и опасны, что стреляют, не думая.

Через две минуты подошли к черному «Фольксвагену Гольф».

«Нормальная пацанская машина», — отметил про себя Береславский. А поскольку на ней стоял не шестицилиндровый движок, то машина была не для форса, а для жизни и работы. Значит, взяли его скорее всего обычные шестерки какого-то «авторитета».

Все это было пока непонятно, но грозило вот-вот проясниться.

Уже в машине Береславский на всякий случай спросил:

— Ребят, а вы уверены, что вам нужен профессор-рекламист?

— Заткнись, — услышал в ответ заслуженный деятель.

Страшно Ефиму было с первой же секунды, как только увидел лимонку. А вот злость начала прибывать только сейчас. Даже некое злорадное чувство, как ни странно, зашевелилось — ведь сопляки наверняка еще не знают, сколько дел может наделать злой и испуганный человек.

Но пока никаких славных дел не предвиделось. Особенно с учетом того, что на нежные и пухлые ручки Береславского надели «браслеты». Правда, не стальные, а новомодные пластиковые, с затягивающимися ремешками. И руки назад не выворачивали.

Однако на профессорскую психику подействовало, и Ефим примолк до конца поездки.

Глаза ему не завязывали, что скорее было хорошим признаком. Вот если б он был реальным участником событий или знал что-то важное — тут незавязанные глаза его бы сильно напугали. Правда, сняли очки.

По дороге, тщательно щурясь, старался запомнить ориентиры и повороты. Это было несложно: он даже так называемые «глубинки» — глубинные интервью, часто применяемые в маркетинговых исследованиях, — обычно брал без диктофона, рассчитывая только на память и изредка — на карандашные записи. Помогала автоматически включаемая система мемоякорей, которой в свое время его научил приятель-психолог. Ну и без малого трилцать лет журналистской практики, конечно.