Олег Рой - В сетях интриг Страница 32

В дверь постучали – это прибыл завтрак. Еще три минуты назад Павел был голоден, но сейчас стало не до еды. Побыстрее спровадив официанта, он тут же набрал номер Димы Королева.

– О, надо же, какие люди! – заговорила трубка голосом бывшего однокашника. – Здорово, старик. Ты откуда ж звонишь – из России или уже из Америцы?

– Пока я в Москве. Слушай, Димка, это правда, что Андрей Астахов сегодня ночью умер?

– А, ты слышал уже… Да, похоже на то.

– А что там, как, не знаешь?

– Да по моим сведениям – ничего интересного. Самая что ни на есть пошлая сердечная недостаточность. У него ж с насосом совсем плохо было, в прошлом году чуть не месяц в больнице с инфарктом провалялся.

– Сердце… – Писатель машинально отхлебнул апельсиновый фреш и задумчиво повторил: – Сердце…

– Пашк, ты меня извини, – засуетился тем временем Димон, – но мне лететь надо, у меня тут встреча с одним ресторатором…

– Подожди! – встрепенулся Павел. – Димка, не в службу, а в дружбу! Как бы мне побольше подробностей об этой смерти узнать?

– Что, зацепила тебя астаховская история? – усмехнулся Димка.

– Зацепила, – не стал отнекиваться писатель.

– Прям не знаю, чем тебе помочь, Паш… Это ведь не по нашему профилю. У меня-то журнальчики все больше про кулинарию, красоту да здоровый образ жизни. Ни тебе криминала, ни сплетен светских. Да и не люблю я этого всего, стремное дело…

– Дима, ну ты же меня знаешь, я в долгу не останусь.

– Ладно, попробую. Ничего пока обещать не буду, но, может, что и нарою для тебя. Набери меня денька через три-четыре, ладно? Ну, бывай.

Бывший однокурсник попрощался, даже не услышав его ответного «до свидания». Писатель усмехнулся. Он чувствовал, что Димка завидует ему. Деньги деньгами, но фильмы в Голливуде и больше десятка опубликованных романов – это тебе не журнальчики с рецептами печенюшек. И теперь, когда Павел обратился к приятелю с просьбой, тот, конечно, торжествует. Ну да и хрен с ним. Лишь бы помог с информацией. Ну что же, господа присяжные заседатели, планы резко меняются. Отлет в Штаты придется отложить – необходимо еще подзадержаться на исторической родине, теперь тут есть чем заняться.

Леру одолевали противоречивые чувства. Растерянность, волнение, беспокойство и, что греха таить, радость, что все разрешилось так удачно… Ну, в смысле – так удобно для нее. А вот страшного горя, которое, по идее, она должна была переживать, не было совсем. И потому жутко бесило и раздражало, что все окружающие ждали этого от нее. Ох, ах, потерять мужа в первый же год семейной жизни! Действительно, ведь они прожили в браке с Астаховым всего-то девять месяцев. А он уже успел так ей надоесть!

Ольга надела черную кружевную повязку на голову, Дарья постоянно ходила с красными от слез глазами, сморкалась в платок на весь дом. Лере же совсем не хотелось плакать. Дрюню было, конечно, жаль, но не настолько, чтобы рыдать. Да и некогда особо сопли-то размазывать. Дел невпроворот. Оповестить всех знакомых, заказать нормальный кабак для поминок, чтобы не осрамиться перед людьми из окружения Андрея. Самой, в конце концов, нужно выглядеть подобающе – скромно, печально, но в то же время сексуально. Она давно не делала педикюр, а теперь как-то неудобно. Хотя, с другой стороны, ну и что ж, что мужа хоронят, не ходить же из-за этого кулемой? А тут еще мать добавила нервотрепки своим звонком.

– Лерочка, – прорыдала в трубку. – Я слышала, у тебя такое горе. Доченька, как же это? С маленьким ребенком и одна… Такая молодая…

– Мам, все нормально, – раздраженно ответила Лера. – Давай без истерик, ладно?

В тот момент она десять раз пожалела, что оставила сеструхе номер своего сотового. Теперь вот родственнички объявились, названивают, эта дура старая еще и слезы льет. А сама зятя никогда в глаза не видела – что ей убиваться-то по нему?

– Да ты поплачь, тебе легче станет. Ведь внутри все держишь – по голосу слышу… – причитала мать.

Лера нервно тряхнула рукой – как же хорошо, что она живет далеко от своей семейки – в жопу лазейки.

– Ладно, мать, мне некогда. Позвони потом, ладно? – Она уже собралась положить трубку, но та выкрикнула:

– Подожди! Я приехать хочу! Надо ж побыть рядом с тобой в такой момент. Катя тоже собирается…

Лерку аж передернуло. Только не это! На похороны вся Рублевка соберется, а у нее тут мамаша – мышь серая – и сестрица с подбитым глазом. Вот позорище-то! Мало она на них там, дома, насмотрелась, так нет, надо еще и сюда припереться при полном параде, чтобы на них все любовались. Со стыда сгореть от такой родни!

– Нет, мам, не надо ехать. Здесь вас не поймут.

– То есть… То есть как не поймут? И кто? Мы же к тебе едем, Лерочка…

– Слушай, давай так: ты мне не мешаешь жить, а я – вам, – отрезала Лерка. – У каждого своя территория. И без обид. Я уже вашими проблемами по горло сыта, с рождения в них купаюсь.

Она не видела лица матери, но прекрасно представляла его – кругленькое, морщинистое, наверняка с вытаращенными от удивления глазами, выбившимися из жидкого пучка седыми волосинками. Смешное и жалкое зрелище. Мать давно уже превратилась в старуху. Когда она состарилась? В сорок? Сорок пять? Кажется, что всегда была такой. Ей и сейчас-то немного, что-то около пятидесяти, а такая древняя и тупая. Потому что все свои годы на пьянчугу гробит, любуется на отцовские попойки. Папаша уже давно из ума выжил, говорят, совсем тю-тю, вообще не соображает.

– Ты что же, стесняешься нас? – догадалась наконец старая курица.

– Мам, а ты подумай сама, а как вас не стыдиться-то? Одеты как лахудры, одна хуже другой… Как я вас с нормальными людьми за одним столом посажу? Нет уж, спасибо за сочувствие, но лучше оставайтесь дома.

Лера положила трубку и выкинула этот разговор из головы. Ей и других проблем хватало.

То утро, когда обнаружили мертвого Андрея, было, конечно, сущим кошмаром. Лера накануне вернулась, как обычно, поздно, хотя в тот вечер с Жужжей не встречалась, да и Светка занята была, сказала: «Надо иногда и дома с мужем побыть, для поддержания, так сказать, огня в семейном очаге». Пришлось от безысходности Таньке звякнуть, но все обернулось ничего, затусили они здорово. Домой Лера прилетела без задних ног и под хорошим градусом, хлопнулась на постель и отрубилась. А утром проснулась оттого, что по всему дому шум, крики, беготня. Спросонья испугалась, конечно, а когда узнала, в чем дело, то перепугалась еще больше.

Андрея нашли в дальней комнате для гостей, в кресле перед телевизором. Потом выяснилось, что он еще с вечера был мертв, часов с десяти, с одиннадцати. Врач сказал: «Сердце». А позже вскрытие показало, что Дрюня обезболивающее лекарство принял и коньяком запил, а это категорически нельзя. Никак не сочетается такое лекарство с алкоголем, об этом во всех инструкциях к нему пишут.

Служба безопасности, конечно, жуткий хай подняла. Весь дом перерыли, бутылку и бокал, из которых Астахов пил, на экспертизу посылали, даже отпечатки пальцев снимали. Видимо, подозревали что-то, проверяли, не отравили ли ее мужа. Лера, когда об этом услышала, перепугалась насмерть. А ну как и правда убийство? А значит, и ее саму, не ровен час, убить могут, кто их, этих злодеев, знает, что у них в голове? Но, слава тебе господи, обошлось. Все оказалось чисто. В бутылке, кроме коньяка, ничего не нашли, отпечатков тоже подозрительных не было. В офисе у мужа многие вспомнили, что он в тот день на сердце жаловался, – и Вдовин, и Михаил, второй помощник, и Варька – секретарша. Странно только, что Андрей обезболивающее принял, а не сердечное, уж коли ему стало нехорошо. Но, видно, пьяный был, вот и выпил первое попавшееся. Тем более что это самое обезболивающее у них во всех ванных по аптечкам лежало, пока Лерка не приказала выбросить от греха.

Похороны и поминки прошли на уровне – спасибо Женечке. Он все на себя взял, все организовал на должном уровне – и цветы, и ресторан, и кладбище. Закопали Андрея на Ваганьково, рядом с женой и детьми, и Лере в самый неподходящий момент, когда землю на гроб кидали, вдруг подумалось, что раньше он сюда каждое десятое число ездил – а теперь и ездить не надо…

Народу собралось уйма: чуть не вся фирма, знакомые, соседи, даже девки его многочисленные приперлись. И журналисты были, фотоаппаратами своими щелкали, как тогда, на свадьбе. Лере приятно было находиться в центре внимания, тем более что организация не подвела, в грязь лицом перед Рублевкой они с Женей не ударили. Платье на Лере было суперское от Армани, чуть длиннее, правда, чем ей хотелось, но ничего, и так неплохо. И на поминках удалось урвать момент – уединились с Жужжей в мужском туалете ресторана, секс получился быстрый, торопливый, зато эмоций доставил – о-го-го! Ну еще бы, такой экстрим!

Только зря она надеялась, что после похорон вздохнет свободно, – не тут-то было. Пока все эти хлопоты шли, Лерка о серьезных вопросах как-то не думала, только на десятый день, отбыв очередную обязаловку – девять дней, делами занялась. Встретилась с нотариусом, и тут выяснилось, что покойничек-то, оказывается, здоровенную свинью ей подложил. И компанию свою, и все имущество, и деньги на счетах – немалую сумму, Лера аж задохнулась, когда цифру услышала, – все оставил Борису, сыночку своему ненаглядному. А ей – законной жене! – вообще ни копейки. Нет, конечно, она оставалась жить в доме, ей выделялось сколько-то там в год на расходы (не так уж и много, прямо сказать), а остальное должно было дожидаться Борькиного совершеннолетия. Лера едва сдержалась, чтобы тут же, при нотариусе, не обматерить покойного мужа. И не поленился ведь, гад, длиннющий документ составил, на восьми страницах, где все нюансы учтены, что да как, чтобы Бореньке и на образование, и на путешествия по белу свету, и на лечение, в случае чего, денежки были, – а о ней, Лере, в этом длиннющем списке вообще ни слова.