Гаррос-Евдокимов - Серая слизь Страница 32

…На Эльбрусе Гвидо с велосипедом оказался действительно первым. Но абсолютным рекордом высоты для маунтин-байкинга эти 5642 метра давно уже не были. Аппетит, однако, пришел во время еды, и Эпнерс нацелился на Книгу Гиннесса. Для чего надо было штурма-нуть семитысячник. На Аконкагуа байкеры уже влезли, пик Ленина показался низковат: интернациональная компашка хай-алтитьюд-байкеров взобралась уже на сильно более высокую (7546) Музтаг-Ату – но не до конца, не до вершины. И именно Музтаг-Ату (“Отец ледяных гор” дословно) – в Китае, на китайском Кашгаре, откуда рукой подать и до Киргизии, и до Таджикистана, и до Афгана, и до Пакистана, и до Индии, – выбрал Гвидо (из-за относительной пологости – там не надо заниматься скалолазаньем, значит, можно и велик допереть).

В сентябре 2001-го он рванул туда в первый раз. Завяз на леднике: поставил после базового лагеря только один штурмовой (из обычных трех) – примерно на пяти тысячах, на границе камней и льда. Он шел по бедности без проводника, а по распиздяйству – без кошек, так что на леднике ему и впрямь делать было нечего.

На обратном пути Эпнерс чуть не погиб опять: лез по крутяку, занесло на непровешенный участок, каменно-грунтовая осыпь поехала, велосипед улетел сразу метров на пятнадцать, а Гвидо повис на гребне, зацепившись одними пальцами. Руки, рассказывал он, были уже к тому моменту разбиты о камни, начали гнить, шнурки завязать не мог… И вот этими гниющими пальцами (одной руки – на другой вися) ему пришлось выскребать в каменистом грунте ступени. Байк, счастливо застрявший между камнями и выуженный Гвидо при помощи веревочной петли, уже на китайско-киргизской границе добили “поднебесные” таможенники: что они с ним делали, поражался Гвидо, тормозная ручка как топором перерублена…

В том же году еще одна международная байкерская экспедиция залезла гораздо выше – но тоже Музтаг-Аты не покорила. Так что на моей памяти Эпнерс деятельно готовился взять реванш в две тыщи втором – искал спонсоров (я сам сводил его с Джефом на предмет возможной “петитовской” поддержки), закупался снаряжением… Но уже совсем рикошетом долетел до меня слух об аналогичном его неуспехе.

…Так значит, была еще и “Третья попытка”.

– Ну да… – Интересно, чем Артур удивлен сильнее: фактом звонка или вопросом? – Пропал…

– В смысле – никто не видел его мертвым?

– Ты ж знаешь, он всегда все в одиночку делал. И вообще – осень была, в такое время, в общем, на Муз-таг-Ату никто уже не ходит, там и других-то экспедиций не было. Из базового лагеря вышел – и все. Никто ничего не знает. Ну как в горах – что я тебе рассказываю…

Коба Челидзе. Костя Решетников, он же Крэш. Гвидо Эпнерс. Саша Князева. Что за безумный список (“…я тебе скажу, мы имеем дело с полным психом…”)? Что может объединять этих людей?

Только две вещи. Первая – что все они мертвы.

И вторая.

Я.

15

Ну и как следует это понимать? Это молчание с округлением овечьих глаз и поджиманием, блин, губ? Видимо, следующим образом: мне эта история надоела, я хочу о ней забыть, она мне не нравится, а меньше всего мне нравишься ты, и разговаривать с тобой я не хочу, и не понимаю, зачем я это опять делаю. И вообще ты мне еще не доказал, что не ты во всем виноват… То есть вряд ли, конечно, эта рекламная Оля Дроздова всерьез думает, что я и впрямь замочил ее приятельницу, но так уж вышло, что для Оли я обладаю презумпцией виновности. И еще ведь неизвестно, что ей наговорил лейтнантс, блин, Кудиновс…

– Она мне не рассказывала, с кем встречалась.

– И вы никогда не видели ее в компании с каким-нибудь… незнакомым вам молодым человеком?

(Рассуждал я так. Cлала мне “мыла” из интернет-кафе, подкинула Лере в машину привет от Гвидо и представилась Нике Кобой, очевидно, одна и та же, так сказать, инстанция. Тот высокий-блондинистый, что клеил Нику, тот урод, что топтался снаружи “Рупуциса”, и тот Сашкин хахаль, которого выследил Тюря, – тоже, вероятно, одно лицо. Следовательно… Ну да, ну да. Но если это он сдвигал Князевой крышу в последние несколько месяцев ее жизни – его не мог не знать, не видеть хоть кто-то из Санькиных знакомых, подруг…)

– Нет. (Презрение.)

– Может быть, кто-нибудь ещё из Сашиных подруг?.. С кем мне имеет смысл поговорить?

Пожатие плечами. Не глядя на меня – глядя на зигзагообразную выдру. (Банкетый зал “петитовского” кабака, куда я приватности ради заволок нелюбезную Олю, являет собой клинический случай дизайнерской шизофрении. Раздвоения личности в рамках одного отдельно взятого подвального помещения. По полкам вдоль стен стоят, во-первых, полуантикварные пишмашинки – и тут не без “винтажа”, – долженствующие, видимо, символизировать принадлежность банкетника к обители журнализма, во-вторых, – многочисленные чучела истребленных, не иначе, лично президентом издательского дома, знатным охотником-рыболовом, несчастных лесных жителей. Включая даже рысь – за которую почему-то особенно обидно.)

– Были же у Саши еще подруги? Мимолетно заведенные глаза (достал!):

– Ну найдите, если хотите, эту ее Кристи…

– Кристи? Кто это?

– Не знаю… В последнее время они много общались…

– Ну а кто это такая? Где мне ее найти?

– Я же говорю: не знаю! Моей подругой она не была.

…Стас Тюрин тоже не был так уж рад вновь меня слышать (что-то я в последнее время стал раздражать людей… взаимно, однако):

– Кристи? – На том конце отсутствующего у мобилы провода замолчали не без усталой досады и в не слишком тщательной попытке вспомнить. – Н-нет… А, погоди! Это, наверное, такая странная девчонка… Но я ее не знал совсем.

– Странная?

– Ну, с прической такой странной… С татуировками…

– А где ее найти, не знаешь?

– Не, понятия не имею. Как-то получилось, мы c ней не пересекались практически…

– А кто мог пересекаться, не знаешь?

– Н-нет… А, погоди, с кем-то я их обеих один раз в “Красном” встретил… С Илюхой, кажется.

…У Илюхиного телефона садилась батарея, но “аркада”, где он сейчас тусовался (по работе – одной из), была совсем близко – на углу Грецениеку и Аспазияс. Хотя, насколько я понимаю, “аркадами” игровые залы назывались во времена папы киберпанка Уильяма Гибсона, а сейчас только игры бывают “аркадные”…

– Стас? В “Красном”? Когда? – Илюха хмурится на компакт, скармливает его СиДи-рому. Комп принимается попердывать, скачивая программу. – А, ну да, было дело, забавная такая мочалка… С фенечками. Она Кристи?

– Так ты ее тоже не знаешь…

– Ну откуда мне было Ксанкиных подруг знать… А эту я, по-моему, один раз только видел. Но я ее помню, мы тогда че-то долго сидели… я, Ленка, Ксанка, эта – как, Кристи?.. Стас еще, вроде, потом подгреб… Не, Гирт, – оборачивается, – четвертый “Хэдкрашер” движок ни фига не потянет…

– А че за феньки-то?

– Вот тут вот, – протягивает руки, водит пальцем правой по кисти левой, потом наоборот, – тату… На всех пальцах, на тыльной стороне ладони, такие тоненькие-тоненькие узоры. Никогда такого не видел. Но красиво, ничего не скажу… И волосы, знаешь: очень коротко пострижено тут, со всех сторон, и на затылке только одна такая длинная-длинная прядь… Помню, она еще коктейль какой-то страшно замороченный заказала – бедная Тонька задолбалась его смешивать… под диктовку: а щас еще двадцать грамм блю кюрасао… а щас еще десять капель гренадина… как это – нету гренадина?.. Ну, такая мача, артистическая… Она говорила, чем занимается, но я забыл.

– Попробуй вспомнить.

– Не, Дэн… Не помню совершенно.

– О чем вы хоть базарили?

– Да ну, о фигне какой-то… О чем мы там могли тереть? Ну знаешь, как в кабаке…

– Ну хоть что-нибудь можешь вспомнить? (Тут я явственно ощутил себя пьяным Тюрей в Salt’n Pepper’e.)

– О, блин, Дэн… – Илюха качает башкой, вскрывая банку энерджайзера “FireWall”. – Не, ну… Не знаю… Типа, я у нее там спрашиваю про тату ее… типа, где делали?..

– И где?

– Ну, типа, у нас где-то. В Риге… Да тебе-то че?

“Get tattooed or die” – значится под изображением лыбящегося черепа, покрытого узорами типа tribal. Я уже неслабо наблатыкался в этих стилях: кельтик, майя, маори, oriental, biomechanical, fantasy, flames, cartoones, old style, бог знает что еще. И перезнакомился с половиной рижских тату-мастеров (с одним – Владом с Чака – даже почти подружился). Ну как ФЭД просто…

“Да, это уже слава”, – вынужден был признать я, когда полкабака в городе Севилья (господи, были ж времена, когда нас с ФЭДом совершенно, в общем, от балды могло занести в город Севилья!) сбежалось на бесплатное шоу одного урода из наверняка никому из зрителей неведомой Леттонии, а единственная худо-бедно кумекающая по-аглицки девка-блюдоноска переводила усталое Федькино: “Итс зэ соу колд трайбл стайл… (“Трибаль, трибаль”, – поясняет своим коллегам девка) Итс э пикчер оф Ханс Руди Гигер… Ю ноу, пейнтер фром… Бля, Дэн, как будет Швейцария? Хи из криэйтор оф Элиен… ю ноу, монстр фром холливуд хоррор…” Но круче всего Федька попал со средневековыми, возрожденческими и прочими гравюрами: две тварюхи из энциклопедии Геснера на обеих лопатках, демон Давида Неврети над пупком etc. Потом он вдоволь плевался, повествуя, как не единожды в самый ответственный момент процесса общения с противуположным полом (по этой части ФЭД сам был монстр… фром холливуд хоррор) вместо перехода к решительным действиям он вынужден был зачитывать пространные искусствоведческие лекции… И еще гораздо раньше мы с пацанами устали стебать его цитатами из приснопамятного анекдота: “Все будет хорошо, вернешься ты к своей Оле… – Эх, доктор, ничего-то вы не понимаете! Там было написано: Привет героическим морякам Кронштадта от героических моряков Севастополя!”