Филип Дик - Голоса с улицы Страница 33

– Я этих пачуко за милю чую, – упорно продолжал Боб. – Ну, у меня в руке была горсть десятицентовиков… просто случайно оказалась, – он ехидно, жестоко ухмыльнулся. – Один из этих пачуко подошел ко мне, и такой: «Подкинешь до города?» Они собирались поехать с нами, нравилось нам это или нет.

– Боб врезал ему прямо между глаз, – перебила Салли. – Парень повалился, как мешок с углем. А остальные просто стояли и пялились на него. Никто не шелохнулся – они просто стояли. Мы сели в машину, Боб сдал назад, и мы умчались.

Боб громко, коротко рассмеялся, точно пролаял.

– Брось, едва мы свернули за угол, они оттащили этого подонка. Я видел, как его пятки волочились по гравию: они схватили его под мышки. Он просто вырубился – на неделю!

В комнате воцарилась тишина: слышалось лишь гудение насекомых да воркотня телевизора.

Стюарт Хедли медленно встал, опираясь на кресло. Он выглядел уставшим и измочаленным после душного и жаркого июльского вечера. Нетвердой походкой он направился через всю комнату, шаркая ногами и делая краткие, неравномерные остановки: его тело казалось одеревенелым и неповоротливым. Эллен обеспокоенно наблюдала за ним.

– Стью, – сказала она, – ты куда?

Хедли застыл перед дверью спальни и обернулся к Эллен. Лицо его было бледным и отекшим, глаза прикрыты. Хедли моргнул, кашлянул и снова повернулся к двери спальни.

– Гляну, как Пит, – буркнул он.

– Он спит, – сказала Эллен. – Я только что смотрела.

Хедли не ответил. Он скрылся в спальне и бесшумно закрыл за собой дверь.

В спальне было темно и довольно прохладно. На туалетном столике в углу негромко поскрипывал электрический вентилятор, рывками разгонявший воздух по комнате. Хедли немного постоял, привыкая к темноте.

Питер Хедли крепко спал в кроватке. Он отрывисто сопел и похрапывал, его кожа стала липкой от пота и покрылась красными пятнами из-за жары. Мальчик скорчился, скривился, повернулся на бок и захрапел, так и не проснувшись. Крупный здоровый младенец. Подойдя и уставившись от него, Хедли почувствовал слабый запах кислого молока.

Из гостиной доносился резкий, грубый голос зятя. Словно стук молота о наковальню, он проникал сквозь тонкие, дешевые стены прямо в спальню. Боб Соррелл рассмеялся, повысил голос, обратился к Салли, затем к Эллен. Стоя в густой тени у кроватки сына, возле спящего младенца, Хедли слышал, как этот человек четко произнес его собственное имя. Соррелл спрашивал, где он и чем занимается. Предстояло отчитаться и объяснить свое поведение: в любую минуту Соррелл мог встать и решительно прошагать в спальню.

Хедли задумался, что же делать. Подумал, не указать ли Сорреллу на дверь – указать им обоим? Да-да, обоим, включая сестру. Как так случилось? Хедли попытался вернуться к началу: когда впервые зародилась эта мысль, первое осознание того, что дело касается их обоих, а не только Боба?.. Он не мог докопаться до причин: мысль взялась ниоткуда, неизвестно когда. Но как только она засела в мозгу, ее уже нельзя было от себя прогнать. Хедли не мог отделаться от нее, нес за нее ответственность. Ему захотелось избавиться от них, отчаянно захотелось, чтобы они ушли и уехали домой, укатили на север в своем огромном зеленом «нэше» и больше никогда не возвращались.

Дверь открылась, и в темноту плавно скользнула Эллен. Она осторожно закрыла за собой дверь и поспешила к нему.

– Ради бога, – сказала она скрипучим голосом, – что ты здесь делаешь? Просто стоишь? С Питом все в порядке?

– Конечно, – ответил Хедли.

– Тогда в чем же дело? – Ее лицо охватили досада и беспокойство. – Любимый, ты должен вернуться: нельзя здесь прятаться.

Он сердито повысил голос.

– Я не прячусь! Я имею право сюда заходить и смотреть, как себя чувствует мой сын.

– Ты не можешь уходить и оставлять меня наедине с ними, – лицо Эллен словно одеревенело. – Я не собираюсь это терпеть: не собираюсь тащить этот крест в одиночку. Она твоя сестра, а не моя. Я внесу свою лепту, смирюсь с их присутствием – но только не в одиночку. Понимаешь?

– Ладно, – сказал Хедли. – Хорошо, пошли обратно, пока он не вышиб дверь, – в гостиной гудел и разносился эхом громкий голос Боба. – Как она могла за него выйти? – бессильно спросил Хедли. – Как она могла связаться с таким человеком?

– Она считает его потрясающим, – весело сказала Эллен.

– В голове не укладывается, – Хедли бесцельно устремился сквозь полумрак к двери. – Это повторяется всякий раз, когда я его вижу. Он всегда был таким: еще до того, как они поженились, он был таким же шумным и злобным.

Эллен схватила его за руку.

– Любимый, этого следовало ожидать. У нее своя жизнь, а у нас – своя. Боже мой, ей уже почти тридцать. Она из совсем другого поколения: что у нас общего? Глянь на них – обращаются с нами, как с детьми, опекают, указывают, что нам делать…

– Я рассказал ей.

– О чем?

– Про Общество.

Эллен пришла в некоторое замешательство.

– Ты имеешь в виду историю со Стражами? Того… Бекхайма?

– Она рассмеялась, и все.

– Нет, – категорично сказала Эллен, – Стюарт, я в это не верю. Ты просто расстроился и запутался, как избалованное, обиженное дитя. Давай вернемся в гостиную – честное слово, я не знаю, что я с тобой сделаю, – она беспечно прибавила шагу: – Ты всех нас так расстраиваешь… Немудрено, что Салли не отнеслась к тебе с сочувствием. Ты не можешь ожидать от нас, что…

– Это он виноват, – перебил Хедли. – Она такой раньше не была. Он горилла, а не человек. Слышала, как он хвастался тем, что избил мексиканского парня? Какого-то подростка в два раза ниже его ростом. Он же выродок, а она считает его потрясающим. Видела б ты, как он обошелся с Дейвом и Лорой – это было ужасно. Он их вышвырнул, откровенно спровадил.

Эллен живо взяла его под руку.

– Ну, не такая уж она глупышка. Салли запрягла в свою повозку восходящую звезду, и, по-моему, это говорит в ее пользу. Она не дура, любимый.

Хедли вырвался.

– Ты слышала меня? Я рассказал ей, а она просто покачала головой. Я думал, она поймет – думал, есть человек, к которому я могу прийти и… а она оказалась точно такой же, как все. Куча идиотских фраз и остроумных замечаний.

Ослепленная глубокой обидой, Эллен сказала:

– Значит, единственный человек тебя подвел? Как жаль! Какая досада! Времена изменились: ты больше не можешь положить головку ей на колени.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Пошли, они могут нас услышать. Давай выйдем. Поговорим об этом позднее.

– Но я хочу поговорить об этом сейчас! – Хедли преградил ей путь. – Что ты имела в виду? – Он схватил ее за плечи: неяркий вечерний свет тускло озарил ее личико, темные, блестящие от слез глазищи, приоткрытые губы, дрожащий подбородок. – Черт возьми… – Выйдя из себя, Хедли повысил голос. – Ты рада!

– Конечно, рада. Любимый, я так рада, что хочу кричать об этом во весь голос, – Эллен изо всех сил попыталась улыбнуться: слезы потекли по щекам и закапали на крахмальную белую рубашку. – Салли со своим проклятущим блендером. Она собирается отдать нам старый, маленький – тот, которым они не могут пользоваться, потому что он для них маловат. А еще они подгонят нам домик, чтобы мы могли ходить к ним в гости каждую неделю – за еженедельными указаниями и инструктажем. Чтобы они могли руководить нашей жизнью, указывать, что мы должны делать, точь-в-точь как она указывала тебе всю твою жизнь. Тебе все равно, ты считаешь это нормальным, но мне-то не все равно! Эта твоя чертова сестра не смеет мне указывать, как вести хозяйство и как распоряжаться собственной жизнью… – Эллен обняла Стюарта и отчаянно прижалась головой к его шее, чуть не задушив его мягкими каштановыми волосами. – Почему ты не можешь обратиться со своими историями ко мне? Я пойму – даже если не пойму. Если ты этого хочешь, значит, я тоже хочу. Я пойду с тобой, буду молиться, кататься по полу – все, что угодно… Я забочусь только о тебе.

В кроватке проснулся Пит, разбуженный их громкими голосами. Ребенок пронзительно, безудержно разревелся: его плач перерос в оглушительный визг. В гостиной Салли и Боб вскочили и в раздражении устремились к двери спальни. Боб громко постучал в нее и заорал:

– Святые угодники! Что там у вас творится?

Хедли вцепился в жену.

– Я не потерплю таких разговоров. Убирайся отсюда, если будешь говорить о ней в таком тоне.

– Не уберусь! – всхлипнула Эллен. – Это мой дом, и я не собираюсь отсюда уходить, а ты не сможешь меня заставить. Я годами выслушивала, как ты говорил о ней – меня уже тошнит от этого. С меня хватит… Я терпела, сколько могла, – она отдернула руки. – Не смей меня оскорблять, – по щекам Эллен заструились слезы, а на рубашке большими кругами проступила влага. – И не смей меня больше хватать.