Михаил Мамаев - Месть негодяя Страница 33

— У тебя же язва, тебе нельзя ни пить, ни курить, — кричит Настя, пытается отобрать сигару, виснет на руке, тянется губами к сигаре, свирепо вглядывается в бокал в другой руке. — Дай лучше я покурю или выпью!

Хорошо, что у нее нет хобота, как у слона, комара или муравьеда. Иначе я бы точно остался без коньяка или сигары, а то и без рук!

— Это днем мне нельзя, — вещаю загадочно. — А ночью можно. По ночам я другой. Знаешь, Настька, во мне живут два совершенно разных человека! Эти двое ведут каждый свою жизнь и почти никогда не пересекаются, а пересекаясь, нередко набрасываются друг на друга с кулаками, бейсбольными битами или шпагами. Кстати, а где твой жених?

— Зденек уехал в аэропорт, завтра ему с утра на работу, и по-моему это грустно, но в то же время прекрасно, старик! — весело вопит за Настю Паша.

— Жаль! — говорю не искренне. Что-то подсказывает, что надо сказать: «Не расстраивайся, Настя! Может, смогу его заменить…» Но молчу. Я всегда молчу, когда натыкаюсь мозгами на бесплатную подсказку. Не доверяю бесплатным подсказкам из темноты.

— По-моему ты ей нравишься! — горячо и пьяно шепчет Паша мне в ухо, отчего мне ужасно щекотно.

— Откуда ты знаешь? — кричу в ответ, изо всех сил стараясь не захохотать.

— Заметил, что она все время рядом? Обычно, если ты не нравишься женщинам, они просто сваливают, поверь, я на этом собаку съел!..

— Ее, случайно, не Мухтар звали? — пытаюсь шутить.

— Зачетная шутка, старик, немного подредактирую и буду выдавать за совою! — ухмыляется Паша.

— А ты мне показался таким серьезным вначале, — вклинивается Настя, обращаясь ко мне.

— Я всегда серьезный вначале. И иногда в конце. Что в этом плохого? Я знавал некоторых, кто изо всех сил пытался быть несерьезным чтобы нравиться окружающим. И знаешь, что я тебе скажу — все эти клоуны кончили плохо…

— У тебя есть дети?

— Что? Деньги? Извини, не расслышал…

— Отвечай, есть? — сует мне в нос мобильный с фотографиями: карапуз кроватке, на горшке, в вальерчике… — Это племянник, — гордо поясняет. — Старшая сестра год назад родила… — Листает фотографии, следит за моей реакцией. Малыш, конечно, офигенно фотогеничный! Но я не подаю признаков восторга. Если бы она показала, например, свои фото на море в бикини или в горах на лыжах, или, как дрыгает длинными ногами на концерте каких-нибудь лохматых бармалеев с микрофонами в фарфоровых зубах, я бы воодушевился! А чужие дети в мобильниках одиноких бездетных девиц в пять утра — это полный мрак! И почему они всегда спрашивают о детях?! Почему для них это так важно?! Неужели от того, есть у меня ребенок или нет, зависит, стоит меня любить или нет? Какая же это любовь? Мне всегда казалось, любовь, как природное явление — ее реально предсказать и невозможно предотвратить!

— А я ведь уже встречалась с актером год назад, — вдруг сообщает Настя. — Он тоже из Москвы, скорее всего ты его знаешь… Мы расставались раз сто. Но потом он прилетал, и все начиналось с начала… Еще был француз, а теперь, вот, этот поляк… И что я за дура?! Вечно нахожу себе парней из других городов, привязываюсь, а потом страдаю… Вечно наступаю на старые грабли!

«А я вечно нахожу себе девушек с других планет… — хочется сказать. — Наступать на старые грабли не страшно, главное, на них не ложиться! Но где взять силы это себе запретить…?»

— Извини, я сейчас, — бросаю на Настю виноватый затравленный взгляд, устремляюсь сквозь толпу, из грохочущего дымного зала, от незапоминающихся разговоров, от холодного звона залапанных липких бокалов, от равнодушных движений полуобнаженных тел гоу-гоушниц, способных лишь на пару секунд привлечь мой голодный беспризорный взгляд… Долго блуждаю по каким-то непонятным сумрачным помещениям и извилистым коридорам в поисках тихого места, где не будет ни одного постороннего звука, только твой голос и тишина… Но такого места нет, ни здесь, ни, пожалуй, где-либо еще на планете, и не будет в ближайшие 150 лет… И тогда я останавливаюсь возле огромного окна, за которым город, и ночь, и осенние ржавые листья, кружащиеся в ржавой темноте, достаю телефонную трубку, набираю твой номер… Вместо гудков на другом конце включается музыка, праздничная бодрая музыка, назначенная сообщить, что у абонента все хорошо и посторонняя помощь не требуется… «Родная, возьми пожалуйста, трубку, — отчаянно шепчу, — понимаю, я посторонний, давно уже посторонний и сам в этом виноват, но я так хочу услышать твой голос, так хочу услышать твой голос, так хочу услышать твой голос, прежде чем мир рассыплется на крохотные ржавые осколки, что разлетятся в разные стороны неласковой пустоты… Я так соскучился по твоим губам, по твоему тихому дыханию, когда ты молчишь, внимательно слушая или думая, что сказать в ответ!.. Мне так тебя не хватает, Светка!..» Но вместо этого слышу другую женщину, что, возможно, где-то с кем-то живая и страстная, и умеет прошептать пару фраз так, что поверишь во что угодно, но сейчас сообщает медленно и равнодушно: «В данный момент абонент не может подойти к телефону, попробуйте перезвонить позднее…»

…Встаю в двенадцать, я не выспался, раздражен, голова свинцовая. Всю ночь снилась дрянь — как будто я птица, и куда бы я ни ткнулся, в чье бы окно не попытался влететь — там везде Паша Глазков, и он не пускает, держит изнутри форточки, весело вопит: «Родя, обожди снаружи! Разве ты не видишь: ЗДЕСЬ ЗАНЯТО!!!» Обычно я не опохмеляюсь, но тут все же выпиваю рюмку коньяка, захожу на мою страничку в «Одноклассниках». «Жизнь коротка — нарушай правила, целуй медленно, прощай быстро, люби искренно, смейся неудержимо!» внушают сами себе в статусах скучающие раздобревшие домохозяйки. «Пей коньяк по утрам, медленно, искренно и неудержимо!» — вписываю в мое виртуальное желтое облачко над аватаркой. А ведь я так и живу: если не подгоняют, целую медленно, если хорошо смешат, хохочу так, что под ногами сотрясается земля, палуба или пол… Когда я пару раз любил — это было очень давно — мне казалось, я забыл буквы! Я лазил по ночам на крыши, чтобы получше разглядеть луну — мне казалось, на луне я видел Ее портрет… И правила я тоже нарушаю, хотя правила правилам рознь: есть правила, за нарушения которых можно загреметь далеко и надолго, а я так люблю свободу, что, если когда-нибудь — не дай бог, конечно! — придется выбирать, уж лучше я буду послушно маршировать по бескрайним российским полям и лесам в едином строю с моим добрым и доверчивым народом, чем делать то же на крохотном пятачке за колючей проволокой под прицелом скучающих автоматчиков в компании пары сотен ребят, почему-то решивших, что они умнее и хитрее других… А еще с некоторых пор я стал находить поэзию в Мести. Согласен — надо уметь прощать, но все же я думаю, что еще надо уметь не забывать Зло, не какие-то мелкие обидки, а именно настоящее Зло, со всеми вытекающими… На днях смотрел один фильм — там героиня читала вслух поваренную книгу. Фильм для семейного просмотра, тихий, спокойный — заснуть можно, если в этот день рано встал… Но там меня порадовала фраза: «Если вам неприятно варить омара живьем, воткните ему вилку в голову промеж глаз…» Я был очарован этой фразой. Так порою хочется воткнуть кое-кому промеж глаз вилку! Думаю, из меня получился бы отличный убийца омаров. Да здравствует поэзия справедливого возмездия! Да здравствует убийство любых злобных тварей, норовящих загрызть тебя до смерти или оттяпать пол лица, когда ты наивно расслабился, думая, что твой мир уже почти совершенен и жизнь удалась!..

Паша звонит в обед.

— Старик, у меня для тебя сюрприз! — весело сообщает осипшим голосом. — Зовут Майя. У меня с ней ничего не было, а тебе она понравится, поверь! Я договорился встретиться с Майей в Патио Пицца, что на углу, рядом с тобой, через час, ты придешь?

— Не совсем понимаю, зачем тебе знакомить ее со мной, если она мне понравится, а у тебя с ней еще ничего не было…? — сиплю в ответ. — Ну, то есть я хотел сказать, если она такая хорошая и тебе она нравится, то причем здесь я? Ты же можешь и сам…

— Я и хотел сам, но она сказала, что актеры ей не интересны, и тогда я сказал, что у меня есть один знакомый олигарх из Москвы — ну, это ты, ты понял?! К тому же, она подруга одной моей хорошей знакомой, с которой, кстати, у меня сегодня свидание и все хорошо, но я не пригласил ее на нашу встречу, ну сам понимаешь, почему — не известно, как все у вас сложится и мало ли что…

После бурной ночи я ни черта не понимаю, но признаваться в этом не хочу. Делаю смелое предположение, что, поскольку через эту ночь мы с Пашей пробивались в одной упряжке, то, возможно, он и не ищет логики, а движется в потемках трудного дня, доверившись лишь пьяной мужской интуиции, что, как известно, никогда еще никого не подводила после ста грамм добротной опохмелки, а некоторых даже выводила сухими из воды…

— Не рановато для свиданий? — спрашиваю. — Мне воду должны привезти в пять.