Олег Коряков - Дорога без привалов Страница 33

Это спрашивала сама наша жизнь.

Вечерние школы, вечерние отделения вузов и техникумов, различные курсы и народные университеты — все они работают весьма интенсивно. Все больше рабочих получают среднее и высшее образование. И снова четкая и прочная взаимосвязь: уровень производства — уровень общей культуры. И снова — как не оценить великую заботу Советской власти о народном образовании!..

Хмурит темные брови, задумывается, обрывая речь, и опять говорит мне о том, что его волнует, первый секретарь горкома партии Геннадий Васильевич Колбин, коренной тагильчанин, влюбленный в город и его людей. Люди-то и заботят его больше всего. Все ли возможное делается в городе, чтобы жили они с каждым днем лучше? Где найти резервы, чтобы вести строительство еще размашистее?

Геннадий Васильевич говорит о предстоящем расширении металлургического комбината, о сооружении новых промышленных объектов, о необходимости комплексного использования руд — и снова возвращается к людям. Подготовка кадров — надо создавать новые учебные заведения; отдых трудящихся — необходимо форсировать строительство клубов, пансионатов, цирка; улучшение торговли, медицинского обслуживания, транспорта…

Нескончаемы заботы секретаря горкома, и, слушая его, я не могу не подивиться разнообразию и глубине его знаний, умению охватить единым взглядом колоссальное хозяйство города, проследить пути его развития…

4

Нижний Тагил и сейчас, не говоря о его индустриальной мощи, по своим размерам, по числу жителей крупнее многих наших славных городов — Таллина, Вильнюса, Владивостока, Хабаровска, Тулы, Курска, Оренбурга и других. Однако прав-то у него поменьше: город лишь областного подчинения. Это, конечно, создает свои трудности. Но не о них сейчас речь.

В этом году Совет Министров РСФСР утвердил новый генеральный план развития Нижнего Тагила. Чтобы познакомиться с ним не бумажно, а своеглазно, я попросил заведующего строительным отделом горкома партии Владимира Ивановича Солтыса показать мне все в натуре, на местности. Ревнитель тагильского расцвета, он согласился на это, по-моему, охотно.

От прежних дореволюционных пор городу достался жилой фонд в семь с половиной тысяч деревянных домиков. За последние 10–12 лет этих домишек плюс бараков снесли общим счетом около полумиллиона квадратных метров. Однако средняя жилая площадь на человека, хотя население выросло до 400 тысяч, увеличилась с 4,5 до 7 квадратных метров: выстроили благоустроенные квартиры площадью более двух миллионов метров. Теперь по плану жилой фонд к 1980 году должен вырасти еще в два раза.

Неудивительно, что Владимир Иванович в своем рассказе запросто оперировал цифрами со множеством нулей на конце. Вышагивая по широкому полю, что раскинулось между Гальянкой и деревней Горбуново, он рисовал недалекое будущее нового района.

— Здесь мы построим полтора миллиона квадратных метров на сто пятьдесят тысяч человек. — Это для него звучало, как музыка. — Берег пруда будем застраивать в последнюю очередь, чтобы туда — самые лучшие, самые красивые здания. Замечательный вид будет с той стороны пруда.

На ту сторону, на Корабельный мыс, запланировано перенести центр города; рядом распахнет зеленую прохладу парковая зона.

— Каждый город должен иметь свое, неповторимое лицо, и тут у Нижнего Тагила масса преимуществ. — Застенчивый человек, он горячность свою пытается погасить смущенной улыбкой. — Надо не отгораживаться от уральской природы, а приближаться к ней, не скрывать ее, а выпячивать. Взгляните, как превосходно ложится архитектурный ансамбль на эти горки и лес впереди.

Мы были на окраине поселка Уралвагонзавода, в конце Ленинградского проспекта.

Молодой — десять лет назад окончил УПИ — архитектор, автор многих тагильских зданий, Владимир Иванович сердцем припаялся к городу. Особенно любит он в Тагиле его будущее — то прекрасное, светлое, к чему можно приложить свою мечту, разум и руки. Он учится в аспирантуре, по воскресным дням бродит окрест с этюдником, истинно творческая душа, интеллигент-трудяга, партийный работник…

До вечера мы ездили с ним. В серых вязких сумерках глухо шумела громада города. Зажигались огни. На низких дымных облаках шаяли отсветы незатухающих тагильских печей. Заводы дышали могуче и мерно. Он жил своей большой трудовой жизнью, этот прекрасный горный рабочий город…

(«Уральский рабочий», 8 октября 1967 г.)

ДЕДЫ И ВНУКИ

1. Старики

Несколько лет назад, в конце шестидесятых, писатель Борис Степанович Рябинин высказывал, на мой взгляд, очень интересную мысль о создании Уральского музея горнозаводского дела. Основой экспозиции, по его мысли, должен стать Нижнетагильский завод имени В. В. Куйбышева — то старое железоделательное предприятие, которое было заложено демидовскими работными людьми еще в 1720-м и пущено в 1725 году, двести пятьдесят лет назад. В цехах писатель предлагал восстановить, какое возможно, прежнее оборудование, кое-что привезти с других древних заводов, выставить орудия производства, а вокруг оставить, превратив в музейные, домики старой постройки.

Это был бы, конечно, совсем необычный, уникальный музей, и как благодарны были бы нам за него наши потомки! Да и поколениям ныне живущих такой музей мог бы рассказать ой как много важного, поучительного…

Но если в наших силах сохранить материальные следы многотрудной деятельности предков, то сами-то они, работяги, вынесшие на своей шкуре всю тягость демидовской каторги, ушли и уходят безвозвратно. Вот почему мне хочется рассказать о встречах со стариками, представителями рабочего люда дореволюционной поры, гражданами двух эпох. Чтобы застать их, посмотреть на них и послушать, я специально приехал на завод еще в 1948 году.

Записи мои уже пожелтели от времени.

… Черный, запыленный, сбитый плотно, но нескладно, старый металлургический завод притулился на берегу зеленовато-грязного Тагила. Давно обомшели потемневшие стены древних корпусов. Впрочем, их оставалось уже немного: целиком сохранились главным образом склады — бывшие демидовские «магазины» да конюшни. А цехи были или перестроены, или выстроены вновь. И все же на всем заводском комплексе лежала печать древности, и территория оставалась прежней, и цехам на ней было тесно — они лепились, жались друг к другу.

Уже вовсю работал его внучек-великан — Ново-Тагильский металлургический, совсем еще молоденький: он выдал первую продукцию лишь в 1940 году. Но и дед-старикан тяжко, с одышкой, однако честно, старательно трудился, стараясь не очень отставать от стремительной поступи века.

Только — стараясь. На деле не получалось. Новое, переплетаясь со старым, вытесняло его и здесь, но победить окончательно не могло. К примеру, раньше и шихту подвозили и загружали в домну только с помощью лошадей. Теперь все это подвозили паровозы, ссыпали в бункера, а оттуда по воздушным рельсовым дорожкам— бимсам — руду и шихту развозили… лошади. Все-таки лошади! Правда, на верх домны груз подымали уже мощным машинным подъемником. А наверху — опять лошадка…

Инженеру, занимающемуся историей техники, было бы, наверное, очень интересно наблюдать этот процесс переплетения различных методов и средств труда. Меня же интересовали люди.

На заводе в то время еще сохранилось немало представителей старой гвардии тагильских металлургов. Не только поименно, но и в лицо и по биографиям их все знали — и на заводе, и в городе. Их фотографии висели в городском музее на самых почетных местах. Живые свидетели истории, ставшей уже седой, сами седые и старые, они в то же время были и активными участниками строительства новой жизни.

Сначала, после первого знакомства с ветеранами, мне было даже как-то немного удивительно, что это во всех отношениях современные люди, и, когда они вспоминали демидовскую старину, в них просыпалось вроде бы изумление перед диким, нелепым прошлым. Но, вспомнив, окунувшись мысленно в это прошлое, они с не менее искренним удивлением смотрели на нынешний завод как на какое-то радостное чудо.

— И смех, и грех про наше былое молодым рассказывать, — с усмешечкой говорил доменщик Семен Семенович Дружинин, которому шел восьмой десяток лет. — Я, к примеру, с чего начинал? Светильщиком на домне был приставлен. Это, значит, такая специальность была. Под домной у нас болталась одна пятнадцатилинейная керосиновая лампа — вот и все освещение. Так что делали? Щепали из дров лучину, и той лучиной пацаны горновым подсвечивали. Светильщиками назывались… Тяжко было на домне-то. А теперь… Много завод изменился. Прелесть посмотреть. Теперь, просто сказать, с прежним несравнимо. Отошло время палку через колено гнуть да хребет ломать. Теперь все больше — кнопочку нажал, и пошло. Механизация! А про лучину вспоминать — смех один…