Светлана Шипунова - Генеральша и её куклы Страница 33

Крутившиеся тут же сестры – Мила и Лана, а также примкнувшая к ним вдова Аля махали руками на Ваню: мол, не наседай ты на отца, видишь, он и так переживает.

Ваня пошёл во двор, разбираться с прислугой, и можно было видеть через стеклянную дверь, ведущую на галерею, как он трясёт за грудки перепуганного Костю и одновременно огрызается на Аннушку, которая бегает вокруг них и, видимо, пытается что‑то объяснить.

— Пусть, пусть потрясёт, — сказала довольная этой сценой Лана, — может, хоть ему правду скажут, а то Володя слишком с ними деликатничает.

И действительно, Ване быстро удалось выяснить то, что пытался, но так и не смог узнать В. В. Оказалось, что оба, Костя и Аннушка, подрабатывают ещё в одном месте: он – вахтёром в соседнем санатории, через две ночи на третью, она – убирает по утрам, до открытия, в угловом мини–маркете. Обычно Аннушка уходит только после того, как Костя возвращается с ночного дежурства, но в то утро она не стала его дожидаться и побежала в магазин пораньше, ещё шести не было, чтобы управиться там побыстрее. Хозяйка, однако, «управилась» со своими делами ещё быстрее и, видимо, успела покинуть дом именно в те полчаса, когда обоих не было на месте.

— Но я не думаю, что она нарочно это сделала, — рассудил Ваня, вернувшись в дом и рассказав о результатах допроса с пристрастием. – Она ж не знала, что их нет, думала, ещё спят. Но если бы она хотела кого‑то предупредить, она бы позвонила с дороги, а она не только им, но и никому из вас (он обвёл взглядом родственников) не позвонила. Я не понимаю: она просто не захотела или не смогла? Если не захотела, значит, с ней все в порядке, просто куда‑то ей понадобилось съездить так, чтоб никто не знал. А если не смогла, тогда это… я даже не знаю, тогда надо срочно что‑то делать… – он смотрел на отца и, кажется, только к нему одному обращался теперь с упрёком и надеждой, не договаривая, но всем своим видом показывая: не сиди, делай что‑нибудь, ты же можешь!

— Ищем, сынок, ищем! – оправдывался В. В., чувствуя себя виноватым перед сыном: не уберёг мать.

Ваня уже несколько лет жил за границей, в жаркой арабской стране, работал там в совместной компании, занимавшейся производством магнитных аппаратов и, в частности, их использованием для орошения пустыни. Никакого отношения ни к магнитам, ни к орошению он не имел, образование получил (по настоянию матери) гуманитарное, которое, к моменту, когда он закончил университет в К., никому уже не было нужно, и теперь просто зарабатывал деньги, числясь менеджером компании, обеспечивая ей рекламу и подыскивая заказчиков, заодно совершенствовал свой английский и привыкал жить самостоятельно. Летом столбик термометра добегал до 60 градусов, местные арабы уезжали на это время в Европу; русские, которых тоже хватало, старались самые знойные месяцы провести на родине; оставались и пеклись на беспощадном солнце одни только бесправные индусы, которых было там, как муравьёв, — на всех стройках, на всех дорожных и прочих грязных работах. Несмотря на жару, Ване в этой стране нравилось. Он даже начал осваивать понемногу арабский язык и уже мог объясняться с партнёрами компании на бытовые темы: «Мархаба! Киф халек?». Самое главное, он уже заработал на мицубиси–голант, на которой и гонял со скоростью 170 км по ровным, как стол, и широким, как пустыня, автобанам. В городе, где он жил и работал, была целая колония русской молодёжи – ребята и девушки, занятые кто в турфирмах, кто на авиаперевозках, а некоторые имели здесь частный бизнес, перегоняли в Россию престижные иномарки. С этими ребятами Ваня проводил все свободное время, ездил по пятницам, когда в стране мусульманский выходной, купаться на океан и развлекался в ночных клубах.

Мать одновременно радовалась и тревожилась за сына. Радовалась тому, что мальчик, как ей представлялось, находится в полной безопасности: страна по–восточному пуританская, сухой закон, практически нет преступности и наркомании, тогда как дома, в России… Но и тревожилась, особенно первые годы после его отъезда: что он ест, кто ему стирает, гладит и убирает (фирма снимала Ване двухкомнатную квартиру). Пока он жил дома, все это делали мама или, в её отсутствие, бабушка.

— Вот и пусть привыкает сам за собой ухаживать, — говорил на эти охи и вздохи отец. – Меня в суворовское вообще в 11 лет отдали, и ничего, выжил.

— То ты, а то – ребёнок! – возражала мать.

— Какой он ребёнок! Выше меня вымахал!

На самом деле, сынок устроился так: ел в фаст–фудах (отчего вскоре стал побаливать желудок), белье возил в прачечную, пылесосили девушки–подружки из русской колонии. Праздник наступал, когда мама передавала челночным авиарейсом посылку с продуктами, там были непременные пирожки (ещё тёплые, лёту было всего три с половиной часа), салат оливье в литровой банке, разделанная уже селёдочка с луком, пакет гречки, чёрный бородинский хлеб… Сын называл это «русская еда».

Однажды она даже пельмени прислала, лепила их полдня, призвав на помощь подругу Тамару, пока отец ездил по городу в поисках сумки–холодильника. К пельменям были, на всякий случай, положены в отдельный пакет три луковицы, несколько лавровых листочков, чёрный перец и соль.

— Ну что там соли нет, что ли? – возмутился В. В.

— У него может и не быть. Станет варить, а соли нет, что получится?

Она и письмецо приложила с подробным описанием того, в каком порядке следует приготовить пельмени: закипятить сначала воду, бросить лук, соль, лаврушку, и только потом… Мало того, она всё то же самое повторила ему по телефону, когда посылка была уже на месте и даже вскрыта.

— Мам, да все нормально, девчонки уже варят.

Съедалась «русская еда», как в пионерском лагере, всем отрядом.

Летом сын приезжал домой, коротко стриженный, загорелый, в белых джинсах и тончайших белых рубахах навыпуск, в кожаных сандалиях, состоящих из двух ремешков, на босу ногу. Иностранец. Мать ахала и любовалась: красавец, и совсем уже мужчина. Опасались, что женится там, не приведи Господи, на арабке.

— Вы что, родители! У них с этим строго, жениться только своим разрешается.

Видела она этих арабок, когда гостила у Вани. Укутаны с головы до ног в чёрное покрывало, одни глаза блестят, у некоторых и глаза спрятаны под тёмными очками. Возмущалась: смотри‑ка, у них мужчины в белых балахонах ходят, чтоб не так жарко, а женщины – в чёрных парятся. Особенно поразило её то, что некоторые арабки постарше носили на лицах железные маски с прорезями для глаз и рта. Вернувшись, она рассказывала про это всем своим знакомым женщинам, повторяя: «А мы ещё чего‑то ропщем!».

Все опасения насчёт Вани снялись, когда он объявил, что в Москве есть девочка Лиза, с которой он случайно познакомился весной на выставке новейших технологий, она подрабатывала там, рекламируя как раз магнитные аппараты. Ваня сначала прошёл мимо, но успел зацепиться глазом, обернулся, глянул повнимательнее, вернулся назад и подошёл к стенду, у которого она стояла. Девушка была красивая, высокая и стройная, прямо фотомодель, но при этом по–русски милая и видно, что скромная, домашняя. Они поболтали, обменялись телефонами, после чего он улетел к своим арабам, но, как потом выяснилось, названивал ей каждый день и вообще проявил чудеса ухаживания на расстоянии. Например, сидит Лиза дома, в Москве, готовится к экзамену по экономике (она была тогда всего лишь на втором курсе), вдруг раздаётся звонок в дверь, за порогом стоит незнакомый человек с огромным букетом цветов.

— Это вам!

Только успел вручить, как другой звонок, телефонный, в трубке – голос Вани:

— Это от меня!

Отработано синхронно до минуты.

Летом они поженились.

Свадьбу решено было делать в С., и все хлопоты легли, естественно, на мать. В радостном возбуждении она рисовала домашнюю стенгазету с поздравлениями, составляла списки приглашённых: отдельно тех, кто поедет в загс (в основном молодёжь), и тех, кто поедет в церковь, на венчание (родственники и близкие друзья), наконец, самый большой список – на банкет. Пригласительные билеты, кувертные карты, украшение зала (цветы, шары, гирлянды), музыкальное сопровождение, артисты, ведущий, сценарий свадебного вечера – всё было на ней. Она даже дом и двор на Инжирной, откуда уезжали регистрироваться и венчаться молодые, украсила цветами и шарами, сюда же, во двор, были выставлены столы с шампанским и фруктами. Из раскрытого окна гремела на всю улицу музыка. Мать, хоть и устала от хлопот и волнений, пребывала в радостном, приподнятом настроении, глаза её то и дело увлажнялись слезами умиления, в общем, это были, как она сама потом говорила, счастливые дни её жизни.

Свадьба удалась на славу, молодые тут же укатили в Италию — Грецию, а Мируся без передыха продолжала принимать в доме гостей. Сначала сестра с племянником, потом подруга с мужем из Москвы, потом бабушка Зоя Ивановна с другой бабушкой, сестрой покойного дедушки, а там уже и дети вернулись из свадебного путешествия. В сентябре В. В. увёз Мирусю отдыхать в Чехию, но она и там толком не отдыхала, а сидела часами за столиком–бюро в их номере и стучала по клавишам ноутбука, что‑то то ли дописывая, то ли переписывая заново.