Натан Дубовицкий - Ультранормальность. Гештальт-роман Страница 34

Их семейную историю Федор, как безродный натурал, знал хорошо, в отличие от остальных тонкостей политической сферы страны, так как именно ее приводил в пример, оправдывая существование надпиленных карьерных лестниц, по которым ему никогда не достичь успеха. Об этом седой политолог тоже говорил, когда прогнозировал превращение классических политических партий в частное дело или даже семейный подряд.

Федору досталось выступать последним. Когда редактор передала ему слово, он уже кое-что накидал в блокноте в виде тезисов, хотя, как начать свое заявление он так и не придумал.

– Добрый день, дамы и господа, – начал он традиционно. – Это первые выборы президента, на которых я буду голосовать. потому что мне двадцать три. но я уже ходил на выборы с отцом, когда был маленьким, и он часто мне рассказывал как все происходит. и я даже за него ставил галочку один раз – за Дракона.

В зале прозвучал сдавленный смешок, а кто-то нетерпеливо кашлянул.

– И в этот раз все по-другому. Наверное, потому что Дракон уходит. И я столкнулся с тем, что есть люди, которые угрожают нашей стране. Вы знаете, что сейчас идут какие-то. – Федор попробовал подобрать подходящее определение, и ему это удалось, – вандальные дозвоны. И что спецслужбы уже накрыли два call-центра. В общем, я столкнулся с тем, кто их нанимает и все организует.

Федор стих, чтобы перевести дыхание. Зал напряженно слушал.

– Есть группа людей, которая разрушает язык, чтобы люди не могли нормально общаться. Уже есть первые жертвы.

– Я вижу, – сказал кто-то из зала. Его поддержал легкий смешок кого-то с задних рядов.

– Нет, я не про себя. хотя.

Федор чувствовал, как в нем пробуждается злоба на то, что он не может простые идеи выразить простым языком. В каком-то смысле он злился и на себя, на свою ограниченность, на самонадеянность, на то, что переоценил свои силы и на то, что не тренировал речь у зеркала. Глянув в блокнот и вспомнив главное, он продолжил.

– Есть группа людей, которая никак себя не называет. Они поставили цель разрушить русский язык и русскую цивилизацию, потому что цивилизация – это язык. И только языки с высокой долей абстракции способны быть пригодными для того, чтобы строить империи. И они делают все, чтобы уничтожить нашу цивилизацию.

Один из журналистов захлопнул свой планшетный компьютер, встал и тихо вышел из зала, двое других начали собираться. Еще один спросил, не поднимая руки:

– План Даллеса что ли?

Об этой известной советской подделке Федор слышал от своего брата, который, крайне уверенный в ее истинности, даже вывешивал цитаты о планах уничтожения русских даже на кухне и в туалете, за что мать его всегда ругала. Мать, всполохом загоревшаяся в его памяти, спутала все мысли, и Стрельцов снова уперся носом в блокнот, чтобы изъят из него свое сообщение.

– Нет, не план Даллеса. Они прячутся, так как не хотят быть обнаруженными. Для этого не используют никаких имен, никаких знаков, и даже никак себя не называют, пока ты не будешь посвящен в их круг.

– Масоны что ли? – спросил с легкой издевкой журналистка справа.

– Да нет же. Они, – он снова принялся перебирать слова, чтобы хоть как-то определить их род деятельности.

– Тогда может быть блоггеры Пентагона? – поддержал кто-то еще.

– Скорее вежливые люди, – добавила сидящая рядом с ними девушка, вспомнив эпизод десятилетней давности.

– Не совсем. – произнес Федор, – они. – Он не придумал ничего лучше, чем сказать самое близкое, что пришло в голову: – Лингвисты.

Раздался нескрываемый дружный смех. Еще двое, хватаясь за животы, покинули пресс-конференцию. Смеялись уже и те, кто сидел с Федором за одним столом. Женщина даже наклонилась к седому политологу и тихо, но недостаточно тихо, чтобы не услышал Стрельцов, спросила: «Надо будет спросить Горчакова, зачем он нас пригасил в этот цирк».

Стрельцов терял контроль уже не над залом – зал он сразу потерял как открыл рот – он терял контроль над собой. Не видя никакого выхода из глупого положения, он уже собирался встать и бежать из зала, забыть все как дурной сон и никогда не лезть в политику, простить убийцу и выкинуть из головы все слова Горчакова, самого Горчакова, Столетова, всю эту шайку лингвистов-радикалов, а может быть даже и Елену с ее покойным отцом, за которого он тоже неосмотрительно пообещал отомстить. Но что-то приковывало его к стулу, и бежать он не мог, мог только бормотать нечто маловразумительное.

– Нет-нет, вы не понимаете. Это все очень серьезно. Они занимаются политическим шантажом!

Девятая фраза из списка Горчакова снова привлекла всеобщее внимание и временно остановила массовую эмиграцию из зала. Кое-кто сел обратно на свое место, кто-то, уже значительно продвинувшись в сторону выхода – на чужое.

– Я вам расскажу, как они узнают друг друга! – не сдавался Федор. – Они используют слово «мы» только в отношении членов своей группы, а со всеми остальными говорят «я и ты».

Смех в очередной раз заглушил его неуместных монолог.

Федор Стрельцов так и не закончил свое импровизированное выступление. Журналисты сперва уходили по одному, а потом этот процесс превратился в лавинообразный. И вот уже не только они, но и приглашенные гости, отягощенные явной маргинализацией своей миссии, и даже редактор покинули зал, оставив его одного за пустым столом в пустом помещении.

Он сложил блокнот, iSec и кое-какие заметки в рюкзак и медленно, пораженный и подавленный, двинулся на выход. Там его попробовал задержать Горчаков.

– Ничего страшного, – произнес он, – просто они не могли не назвать то, что не может быть определено. А слова для этого не существует. И смех – это просто аварийная программа, с помощью которой они могли выйти из этого кризиса.

В какую-то секунду Горчакова даже хотелось предать дефенестрации, но благоразумие не отпускало Стрельцова, как разгневанный дух, вселившийся в тело и овладевший им. Стрельцов его просто не слушал. Даже не повернулся в его сторону. Просто прибавил шаг, – и вот уже бежал вниз по ступеням очертя голову, стараясь навсегда покинуть это место и забыть все, что произошло за последние два часа.

В тот день Федор так и не решился идти домой. Он купил бутылку водки, забрел в случайный двор где-то между Петровкой и Большой Дмитровкой. Сел в тени опадающего каштана и в одиночку принялся злоупотерблять. Возникали у него мысли наведаться к Лене, посетить Дениса или даже позвонить Горчакову и высказать про него все, что думает. Но Елена едва ли оценит его состояние и расстроится, Денис может и поддержит, но начнет ныть, что он его предупреждал, а Горчаков. Горчаков найдет объяснение и этому. Так он всегда делает.

Солнце только перед самым закатом выглянуло из-за туч и осветило верхние этажи соседнего здания. Его стекла в лучах света засверкали золотом, словно его молчание, словно молчание всех, кто в этот день для Федора умер. В одиночестве, оторванный от средств коммуникации, Интернета или телевидения, он воображал, что сейчас, в этот миг показывают его пресс-конференцию, и вся страна выливает на него звонкое серебро смеха.

Глава И. Выдомашнивание

На крыльце своего подъезда Стрельцов оказался только утром. С вечера он впал в тяжелое депрессивное состояние, усиленное возлияниями, и в таком виде пересек пешком весь город, скрываясь то от полиции, то от случайных групп с недобрыми намерениями, которые с виду походили на политических активистов, но фактически оказывались мародерами и бандитами, обмотанными партийными флагами и футболками.

Когда живешь в шаговой доступности от метро, кажется, что все в порядке. Но стоит пересечь пешком ночной город, сталкиваешься с его потаенной скрытой мордой, которая рычит и огрызается на твои вопросы. Разговоры об экономическом кризисе, которые шли по телевизору недели три подряд, только сейчас обрели свое зримое выражение. На улицах половина фонарей не горело, а ветер поднимал в воздух и кружил оброненный за день мусор. Все началось с серии сорванных международных контрактов между ведущими корпорациями, деятельность которых контролировал лично Дракон. Теперь эти малозаметные события привели к каскадному обрушению значительной части экономики.

На одной из улиц Федор увидел, как бомжи жарят кошку. Спасаясь от этого безумия, он свернул в подворотню, где застал небольшой картонный городок, в котором гастарбайтеры, что больше не выходил мести улицы, но и не смогли уехать на родину, шили из случайного тряпья одежды. Увидев Стрельцова, один из них что-то крикнул, и Федору пришлось бежать наутек и скрываться в темноте одного из подъездов сквота.

– Мы правильно движимся? Далеко еще до дома? – уточнял он у iSec.

– Военные отключили гражданские службы ГЛОНАСС, – ответило устройство. – Сегодня распространили официальное заявление. Считается, что так они смогут контролировать перемещение оппозиционных групп по городу. Местоположение определить не удается. Предлагаю ориентироваться по аналоговым табличкам на зданиях.