Майкл Чабон - Вундеркинды Страница 34

И вдруг, как раз в тот момент, когда все семейство Вандер, направляющееся в Нью-Йорк на похороны Лоуэлла Вандера, уже сидело в мягких креслах, и я, защелкнув ремни безопасности, собрался запустить двигатели двухмоторного самолета, которому суждено было врезаться в бездушную громаду черной горы Уэзертоп, — так выглядела туча страусового дерьма, которое я сам вызвался разгребать, — у меня в ушах раздался тихий шепот, похожий на звук лопающихся мыльных пузырей, а затем перед глазами полыхнула яркая белая вспышка.

— Джеймс! — Я обеими руками вцепился в рукопись, как человек, который в последний момент пытается ухватиться за перила, чувствуя, что сейчас рухнет вниз головой и покатится по ступеням длинной, уходящей в пустоту лестницы. Я очнулся буквально через пару секунд и обнаружил, что лежу на полу. Подняв глаза, я увидел нахмуренное лицо Джеймса Лира. Он стоял надо мной, накинув на плечи одеяло, словно актер из дешевого вестерна, изображающий сурового индейца, завернутого в шкуру бизона.

— Со мной все в порядке, — сказал я, — просто оступился.

— Это я положил вас на пол, — ответил Джеймс. — Я испугался, что вы можете… ну, там, проглотить собственный язык или еще что-нибудь такое. Вы до сих пор пьяны?

Я приподнялся на локте и проследил взглядом за последней желтовато-зеленой кометой, просвистевшей у меня под черепом.

— Что за ерунда, — возмутился я, — конечно нет.

Джеймс удовлетворенно кивнул и зябко поежился. Поплотнее укутавшись одеялом, он отступил на шаг назад, шаг неожиданно превратился в неловкое балетное плие; покачавшись немного, он восстановил равновесие, ухватившись за спинку моего стула.

— А я пьян, — радостно сообщил Джеймс. В гостиной раздался настойчивый телефонный звонок. Это был новый суперсовременный аппарат, способный выполнять всякие хитроумные операции, вроде автоматического определения номера и скоростной сортировки абонентов по заданным параметрам и тому подобные фокусы; его звонок скорее напоминал вой сигнализации, который издает потревоженный среди ночи дорогой «порш». — Хотите, чтобы я ответил?

— Разумеется, — сказал я и с легким стуком уронил голову на пол. Я был уверен, что это звонит Сара с сообщением, что помимо собаки пропал также черный атласный жакет из коллекции Вальтера стоимостью в двадцать пять тысяч долларов. Я закрыл глаза, все еще чувствуя слабость, и подумал, не завелось ли у меня в мозгу какое-нибудь нехорошее существо, вроде злокачественного паука, который время от времени расправляет свои черные волосатые лапы, похожие на ржавые спицы старого зонта. Интересно, как бы я поступил, если бы доктор, поставив страшный диагноз, отпустил меня обратно в наш суетный мир, дотягивать отпущенное мне время. Взялся бы за перо, махнув рукой на остальную работу? Стал бы чертить свое имя на воде, соблазняя юных трансвеститов и неуверенных в своей сексуальной ориентации девственников, и, угнав изумрудно-зеленый «форд», носился бы по ночным улицам Питсбурга в поисках неприятностей? Я мысленно улыбнулся и на короткий миг поверил, что стал бы, но в следующую секунду понял: знай я, что в моем теле поселилась смерть, моим единственным желанием было бы залечь на диване с хорошей порцией марихуаны и, покуривая тонкие ароматные сигареты, смотреть бесконечные повторы «Дела Рокфорда», дожидаясь, когда явится девушка в черном кимоно и заберет меня с собой.

— Некто по имени Ирвин. — Шлепая босыми ступнями, Джеймс ввалился в кабинет и с кривой усмешкой остановился над лежащим на полу учителем. Очевидно, он все еще был слишком пьян, чтобы чувствовать похмелье и стыдиться своего распутного поведения. — Я сказал, что вы сейчас подойдете.

— Спасибо. — Я протянул руку, и Джеймс рывком поднял меня на ноги. — Думаю, тебе не мешает позавтракать. На кухне еще остался кофе.

Он рассеянно кивнул, как подросток, отмахивающийся от советов матери, и плюхнулся на диван.

— Может быть, чуть позже, — сказал он и качнул головой, показывая на стоящий в углу телевизор со встроенным видеомагнитофоном. — Эта штука работает?

— А? Да-да, конечно. — Мне всегда было как-то неловко, что у меня в кабинете стоит телевизор, хотя в те часы, когда полагалось работать, я работал и никогда не включал его. — Так, поставил на всякий случай, — я кашлянул, — смотрю иногда бейсбольные матчи, когда Эмили работает в гостиной.

— А какие у вас есть фильмы?

— Фильмы? Если честно, у меня их не очень много. Видишь ли, Джеймс, я ведь не занимаюсь коллекционированием. — Я показал на жалкую подборку видеокассет, стоящих на полке рядом с телевизором. — По-моему, там есть «Девять с половиной недель», сам записывал — с телевизора.

Джеймс презрительно скривился.

— «Девять с половиной недель»? Я вас умоляю, профессор.

— Ну, извини. — Я пожал плечами и, запахнув полы моего «счастливого» халата, направился в гостиную.

— Симпатичный халат, профессор Трипп, — бросил Джеймс Лир.

— Привет, Грэди, это Ирвин, — сказал отец Эмили.

— Привет, Ирвин. Как дела?

— Неплохо, но бывает и лучше. Теперь у меня появились проблемы с правым коленом, — многозначительным тоном произнес он.

— Что с ним такое? — Год назад Ирвину сделали операцию на левом колене и вставили искусственный сустав, которым он необыкновенно гордился, словно этот металлический шарнир был синтезирован клетками его собственного организма.

— Точно не знаю, но раньше десяти утра оно не сгибается.

— О-о, — протянул я, — это может причинить серьезные неудобства.

— Настоящий кошмар, — согласился Ирвин. — Например, сегодня оно начало гнуться… — На другом конце провода повисла долгая пауза — Ирвин сверял свои ощущения с показаниями хронометра. Он носил на запястье замысловатое устройство, отдаленно напоминающее часы размером с гигантскую ватрушку и способное определить не только время, но температуру, влажность и давление, а также выдать подробный анализ химического состава воздуха и сообщить о наличии в атмосфере внеземных форм жизни. Ирвин сам собрал этот чудо-прибор из специального конструктора, рекламу которого обнаружил на последней странице журнала «Попьюла сайэнз». — …Двадцать две минуты назад. А как у тебя дела?

— Неплохо, но бывает и лучше. — Я опустился на кушетку, обитую бледно-желтым ситцем с набивным узором из переплетенных розовых бутонов, в свое время эта изящная вещь вытеснила из гостиной зеленый диван, которому пришлось отправиться в ссылку в мой кабинет. — Как Эмили, благополучно добралась?

— Да, все в порядке. Я бы передал ей трубку, но, к сожалению, Эмили сейчас нет — они с матерью ушли в магазин… Послушай, Грэди, ты знаешь, какой сегодня день?

— Суббота?

— Сегодня «иерэв песах», первый вечер Песаха.

— Верно, — сказал я. — Поздравляю с праздником.

— Грэди, сегодня вечером мы устраиваем пасхальный седер.

— Да, Ирвин, я помню.

— Дебора уже здесь, Фил и Мари тоже скоро должны приехать.

— М-м, замечательно.

— Но мы, естественно, начнем после захода солнца, который сегодня состоится… минутку… — Последовала очередная пауза: я представил, как Ирвин, вскинув руку, всматривается в циферблат своего «Хронотрона», модель 5000-Х-25. —…Ровно в шесть восемнадцать.

— Э-э… Ирвин, послушай, я… у нас сейчас проходит Праздник Слова. — В беседах с Ирвином Воршоу я провел десять тысяч часов и успел обсудить множество самых разнообразных тем — от творчества Моше Аллизона [13] до собачьих бегов и тектонической платформы, на которой покоится государство Израиль, но я никогда ни словом не обмолвился о движении геологических пластов, разрушивших брак его дочери. Ирвин не видел смысла в обсуждении человеческих чувств: на похоронах он предавался скорби, говоря об Израиле, испытывал гордость, он был разочарован в собственных детях и чувствовал себя счастливым в День Независимости. Ирвин Воршоу понятия не имел, насколько искренне я им восхищался. — Мы каждый год устраиваем такие конференции.

— Да знаю я, что за Праздник Слова вы устраиваете каждый год.

— Но ты даже не представляешь, сколько семинаров и лекций я должен посетить, ну и там еще всякие мероприятия. — Я готов был сказать, что мне самому предстоит прочесть лекцию, но вовремя остановился — конечно, случалось, что я не говорил Ирвину всей правды, однако я никогда не врал ему. — Я не уверен, что мне удастся вырваться.

— Понятно, — вздохнул Ирвин, — не удастся.

Его голос звучал глухо, как из бочки.

— Эй, Ирвин, ты в порядке?

— Да, Грэди, я в полном порядке. Ты же знаешь, Песах всегда выпадает на следующий день после… годовщины… смерти Сэма.

Я совсем забыл об этом печальном совпадении в лунном календаре: оно, это совпадение, происходило каждый год, несмотря на то, что Сэм утонул где-то в конце апреля.