Геза Чат - Сад чародея Страница 35

Однако же хороший урок: никогда не позволять скуке, дурному настроению и черствости взять верх над тобой. Надо… лечить тело, ведь лишь его болезнь может служить причиной страданий духа. Если я когда-нибудь вернусь домой, в счастливую, спокойную жизнь, с какой божественной мудростью стану я устраивать свою новую жизнь. Я безжалостно расправлюсь с этим глупым, отупляющим самовнушением, стану опираться на истинные жизненные ценности. В браке я успел испытать немало разочарований, потребуется здоровье, уважение к прошлому, чтобы создать после всего, что было, полное счастье, которое я сам мог бы построить уже в первую неделю. Но не сделал этого и обрек свою жену на мучительный выбор и истерическую нервотрепку. Надо вернуться назад, в чудесные счастливые времена, в осень и весну 1911-го, когда мы радовались каждой мелочи.

Дневной отчет. После обеда бездельничал во дворе, в половине четвертого купался. Ужин. Сегодняшняя доза 0,32.

12 марта. Распорядок моей жизни нынче таков. Утром просыпаюсь между половиной восьмого и восемью. Беспокойство пляшет в нервах, но сонливость тут же тянет обратно, в подушки. Тем временем ощущаю горячие бедра жены, крепко зажатые моими. Мысли направляются в сексуальное русло. Накатывают воспоминания — жгучие и раскаленные по вкусу. Те опьяняющие коитусы, которые имели место зимой 1913 или весной 1912 годов. Часто сама ситуация, положение кажется новым и особенным. Например, сегодня утром — соблазнительная поза, в которой креольские телеса моей жены растянулись на подушках, готовые к борьбе. После чего следует искусно затянутый и впечатляющий коитус, который за секунду-полторы доводит нас обоих до экстаза. Потом мы какое-то время еще лежим растянувшись, застыв в позе этого благословенного мгновения, и наслаждаемся сладостью удовлетворенности. Потом я встаю. Комната холодна, я дрожу, думаю, как было бы ужасно сейчас торопливо умываться, как в Комароме, на холодном ветру, а потом дергаться, боясь, что второпях не удастся удачно сделать укол. Часто я говорю себе: какой ты ужасно беспокойный, если так будет продолжаться, и речи быть не может, чтобы ты отказался от этой страсти, ведь необходимость в этом рано или поздно настанет! Но после этого я успокаиваю себя. Ведь это состояние длится недолго. Если человек решил, он может за одну-две минуты совершенно побороть беспокойство и отложить укол еще на пять-шесть часов, как я уже много раз делал. Этим я успокаиваю себя и ввожу себе первую утреннюю дозу. Чистый p-t в 5 % растворе 0,12-0,13 грамм. После ложусь в постель, и в наипрекраснейшем настроении выкуриваю сигарету и начинаю читать «Эшт». Тем временем, горячее тело жены вызывает приятнейшие осязательные ощущения. В этом положении в моем сердце пробуждается особая благодарность к ней, ведь мы действительно уже очень свыклись друг с другом. Потом так валяюсь, выкуриваю пару-тройку сигарет, пью чай с маслом, сыром и джемом, чтобы после, четвертой сигаретой завершить утреннее горизонтальное положение. В относительно хорошем расположении духа умываюсь, тороплюсь, думаю, как славно пройдет время до обеда в теплом кабинете (Буду читать, курить, даже письмо напишу!) Готовый к выходу быстро целую на прощание жену, которая к этому моменту уже успевает со своей командой (Бикай[17]) изрядно продвинуться в операции по наведению чистоты.

В кабинет прибегаю пешком, раздеваюсь, и в компании моего благодушного капитана, а с 11 — и полковника мы со вкусом дымим и болтаем. Периодически мне приходится отходить в соседнюю комнату, чтобы осмотреть какого-нибудь добровольца или запоздавшего призывника. Как положено, спрашиваю, здоров ли он, и если заявляет, что здоров, делаю общий осмотр и слушаю сердце. Если же сказывается больным, в соответствии с этим всегда провожу детальное обследование, за исключением глазных болезней — с ними посылаю в больницу.

Неприятные явления в сердце и слабость ощущаю все реже. Причина их отчасти курение, отчасти — мелкие недомогания. (Не дай мне Бог пережить еще раз те ужасные ощущения, которые были в декабре и январе, и, особенно, в ноябре).

В полдень — следующий укол. Тут уже чистый пантопон 0,08 или 0,10 грамм. Иногда всего 0,06! Не то, чтобы горело, так, для оживления аппетита. Потому как я бы и до половины второго вытерпел отлично, но, в таком случае, за обедом я буду излишне привередлив и неприятен. Так я еще полчаса читаю, рисую или напеваю у себя в кабинете, выкуриваю одну сигарету, которая в такой момент особенно приятна, и жду Ольгу. Она всегда приходит за пять-шесть минут до половины второго, и мы сразу отправляемся на обед. В столовой оба едим как следует, с аппетитом; в завершение трапезы — черный кофе и сигарета. […] Дома с удобством располагаюсь на канапе и погружаюсь в газеты. Ольга сидит на корточках у печки и корпит над романом Толстого «Война и мир» [!]. Уже два месяца. Когда закончит читать роман — тайна будущего (сия велика есть), проще сказать, когда курица яйцо снесет. Думаю, к заключению мира закончит. Это наилучшим образом подойдет к названию и сути романа.

[…] После ужина мы оба курим. Я — хорошую гаванскую сигару («Изабеллу Флор», «Викторию де Колон», или «Бокетру», иногда «Особую»), а Ольга — легкую папироску, «Султан Флор», которую я ей скручиваю. Снова немного читаем, затем садимся за шахматы. Играем медленно, осторожно, ведь каждый любой ценой хочет выиграть. Ольга напрягает все силы и всегда находит лучший ход. Щеки у нее разгораются, только когда она, после долгих раздумий, бьет себя своей же фигурой, или ошибочно берет мою фигуру, делая ход с моей стороны, после чего я обычно смеюсь над ней. В такие моменты она сильно злится — боится, что я считаю ее глупышкой. Партия регулярно переходит в эндшпиль, потому как я при выигрышной позиции сохраняю какую-нибудь из тяжелых фигур, а если теряю ее, то стараюсь вернуть себе выигрыш. Стараюсь устроить так, чтобы выиграла Ольга, или заканчиваю партию вничью. […]

11 апреля. Воскресенье. Лукавая природа беспрестанно хочет склонить человека к мыслям о секс[уальных] к[омплексах]: но это надо преодолеть. Человек должен думать, что свобода, если он стремится ее достичь, может обеспечить его всем, чего он только пожелает, и ничего, при этом, не заберет. Потери случаются лишь тогда, когда человек не в состоянии логически управлять своими мыслями и становится игрушкой самых разнообразных ошибочных представлений. Королевство разума — прекраснейшая из империй; разум с легкостью переносит гнет злой воли или недоброжелательности. Его невозможно поставить под ярмо — он выше всего. Даже если уступает — как принято говорить, уступает умнейший! — то и тогда берет верх и пользуется своими королевскими правами.

Какой будет жизнь после войны? Будапешт! Прекрасный, полный жизни и надежд. Уверен, в новой квартире мне удастся окончательно избавиться от зависимости после 8-10 месяцев систематической работы и правильного распорядка. После чего я вернусь к сочинению музыки и написанию пьес. Если повезет. Может случиться, что ничего не выйдет.

13 апреля. Вторник. Читаю гениальную книгу Яси «Формирование национальных государств и национальный вопрос». Эта книга и труд Нормана Энджелла[18] открыли мне совершенно новые вещи. Теперь я понимаю венгерскую историю, экономическую жизнь и мировую политику. До сих пор эти сферы представлялись мне набором неясных картинок. Теперь я все вижу отчетливо. Как я далеко ушел от прошлогоднего июля, когда напрасно ломал голову над вопросом бельгийского нейтралитета.

4 мая. Подняли рано. В половине восьмого я уже был на главном холме, где майор принял меня в свойственной ему подлой манере. Где дозорные и книга, по которой я должен читать лекцию о перевязке ран? Ответил ему, что никакого приказа не получил, только велели прибыть на место, во-вторых, если дозорные оставили свой пост, это недочет того, кто не распорядился надлежащим образом, в-третьих, лекцию о перевязке я проведу безо всяких книг, потому что и так в этом прекрасно разбираюсь. Таким образом, я блестяще отшил любителя попридираться, который пытается исправлять свои же ошибки за чужой счет. Вообще, эти учения кажутся мне довольно идиотическими и беспомощно спланированными. Ни мысли, ни ловкости, ни ума, ничего, в чем чувствовался бы истинный дух войны. Ужасным мне видится то, что я не вижу ни одного майора или подполковника, который бы по-настоящему умел отдавать приказы и организовывать что бы то ни было. Вся их наука — как выискивать ошибки да ругать как следует за разгильдяйство. Но и это они делают только потому, что подсознательно чувствуют: так, как они распоряжаются и отдают приказы, — это нехорошо, неправильно. И вот они с отчаяньем бессилия бранят свои же ошибки и слабости.