Сергей Дигол - Старость шакала. Посвящается Пэт Страница 35

Она вспомнила отца и бросила взгляд на урны на камине. Кому-то теннис даст путевку в жизнь, ее же обитатель одной из урн лишил и того, и другого. Сейчас у нее были вопросы к нему, но урны затаились. Безумная, сводящая с ума трескотня родительских голосов начнется под вечер – так было всегда с того самого дня, когда Пэт имела несчастье пустить урны в дом. Она говорила «спокойной ночи, мамапапа», но голоса не имели ушей и продолжали перебивать друг друга, и Пэт уже привыкла к этому бедламу, ничего похожего на который не было и в помине при живых родителях. Они не давали ей уснуть, но теперь Пэт не могла сказать наверняка, научится ли она снова засыпать, если по вечерам в ее голове вновь воцариться порядком подзабытая тишина.

Помолчав, урны взялись за старое. Поначалу тихо, словно перешептываясь, а под конец, когда Пэт уже не понимала, слышит ли их наяву или видит сны, покойные родители не особо заботились о покое живой дочери и, кажется, даже не выбирали выражений. Сорятся, подумала Пэт и, улыбнувшись, теперь уже точно уснула.

Она еще не знала, что Энн Краддл уже решилась на серьезный разговор.

***

Я, откровенно говоря, сильно удивлена.

Энн Краддл ничем не выдавала сильного удивления. Она не прошлась взволнованно по кабинету, не приложила к губам бутылку с минералкой, не вздохнула, обозначая притворную горечь. На Пэт у нее было не более получаса, поэтому Энн даже не поднялась с кресла. Она была сама уверенность, и даже теннисные звезды за ее спиной смотрелись скромно – может оттого, что компанию им неизменно составляла сама Энн. Они глядели на Пэт со стены, улыбались с фотографий и каждый норовил обнять Энн за плечи. Беккер, Навратилова, Эдберг, Штих, Агасси, Кафельников и даже высокомерная Серена Уильямс – все они излучали терпение и учтивость, словно фотографировались с Матерью Терезой или Далай-ламой. Пэт внутренне улыбнулась, когда представила опустевшую стену, которую медленно заполняют новые портреты: знаменитости новых времен, вежливо приобнимающие Мэри Литтл.

– Тебя, как ни крути, рекомендовал мне Пол, – напомнила Энн, выводя Пэт из фотографических грез. – Да, тебе пришлось завязать, но, как ни крути, школа! Школа трудолюбия, терпения, взросления. Я хорошо знаю Пола и его учеников: ментально они старше своих ровесников, и в этом залуга наставника.

Пэт вдруг увидела тучу, она надвигалась со стороны Энн и затуманивала лица на фотографиях на стене.

– Я не могу сказать, что ты серьезно отстаешь, Пэт. С другой стороны, серьезно отставать здесь невозможно – у меня просто не бывает таких учеников. Но ты отстаешь, и это факт, Пэт. К тренировкам вопросов нет: работаешь ты наравне со всеми и не хуже остальных. Что, в принципе неудивительно, принимая в расчет твой опыт и твое теннисное прошлое. Но знаешь что я хочу тебе сказать, Пэт? Ты тренируешься, но не живешь турниром. Не питаешься Уимблдоном, не дышишь им. Это заметно, сколько не тренируйся. Потому что готовясь к Уимблдону, ни о чем другом, кроме Уимблдона, думать невозможно. Присаживаешься в прихожей завязать шнурки – видишь себя присевшим у сетки в ожидании подачи. Моешь руки в ванной – и полотенце хочется подбросить, так и не вытершись. Я уж не говорю о мячиках, которыми сводишь с ума соседей через стену. Ты, Пэт уже обстучала все стены в доме?

Туча окутала голову Пэт. Теперь она с трудом могла разглядеть собственные кроссовки, с которых не сводила глаз.

– Я вижу, как болеют турниром мои ученики – кстати, сущие дети по сравнению с тобой, Пэт. Поверь мне, а не веришь – поинтересуйся, сводит ли им мышцы во сне и какие кошмары мучают их по ночам. Может, сотня мячей, одновременно вылетающая из пушки Суперкоуча. Или чудовище вместо Энн Краддл, хотя допускаю, что для кого-то настоящий кошмар – видеть каждую ночь во сне саму Энн Краддл. Знаешь, у моих ребят даже походка меняется – в обычной жизни, а не только на тренировках. Мне не нужны подавальщики, не перестроившие мозг в режим турнира, Пэт. Ты можешь бежать быстрее всех, поражать быстротой реакции и ловли мяча, но если внутри тебя не заведен нужный механизм, однажды обязательно случится сбой. Обязательно на турнире и в самый ответственный момент, уж поверь мне. Ты же мыслями не здесь. Может, тебе тяжело у нас?

– Нет, что вы, мэн!

– Тогда я тем более удивлена. Понимаешь, Пэт…

На этот раз Энн Краддл постаралась. Сделала все, чтобы продемонстрировать смятение. Поднялась с кресла, прошлась по кабинету, остановилась в задумчивости у окна.

– Мне шестьдесят девять лет, Пэт, – сказала она. – Возможно, ты считаешь себя старухой в сравнении с окружающими тебя здесь детьми, но это лишь еще одно твое заблуждение. Не такое серьезное, как непонимание того, что ты недорабатываешь, но и не менее глубокое. Так вот. Я не вечна, хотя многие, кажется, уверены в обратном. Да я и сама чувствую что сдаю, и прогрессирующая близорукость – цветочки по сравнению с другими проблемами. Я лишь сейчас поняла: старость – это не год в паспорте и даже не морщины на шее. Старость – это удивление от утраты возможностей. Ты все еще многого хочешь, и никак не возьмешь в толк, почему на это не находиться сил. Пожалуй, старость – это возраст самых больших разочарований от самой себя.

– Никогда бы не подумала, что вам шестьдесят девять, – соврала Пэт в образовавшуюся паузу.

– На самом деле, этап уже пройден. Мой уход – дело ближайшего будущего, вот что я хотела сказать. Нет, следующий год я еще отработаю, это точно. И еще один, это почти наверняка. Но за эти два, может быть три года я обязана подготовить смену. Кого-то, кто займет мое место. Ты, Пэт, и представить себе не можешь, как я обрадовалась, когда позвонил Пол и рассказал от тебе. Тебя послал мне сам Господь, вот что я подумала. Зрелая девушка, почти женщина, но все еще молодая и достаточно сведущая в том, чему я собиралась ее научить. Да, Пэт, в тебе я видела ту, которая придет после меня. Меня так и подмывало раскрыться тебе, когда я не видела блеска в твоих глазах.

Помолчав, она вернулась в кресло напротив Пэт.

– Он обязательно появиться, мэн.

– Что появится?

– Блеск, мэн. Я и предположить не могла…

– Все дело в том, что сейчас нам нужно расстаться, Пэт. Мне, разумеется, никто не запретит взять тебя на турнир. Тем более, что по общему количеству мы укладываемся, да и запасные не помешают. Проблема в том, что даже среди запасных у меня никогда не бывает тех, у кого не тикает механизм вот здесь, – она ткнула пальцем в грудь. – Увы, твой механизм не работает, Пэт.

– Я исправлюсь, – Пэт переполняли воодушевление и тревога. – Вот увидите, мэн.

Энн коротко шмыгнула носом, теребя себя за ремешок часов.

– Я знаю, я сумею, – бормотала Пэт. – Мне надо только собраться.

Прочистив горло, Энн сняла часы, обнажив на запястье загорелой руки бледный след от ремешка.

– У меня еще есть десять дней…

– Десять дней до старта турнира, – перебила Энн и быстрым движением вернула часы на привычное место на руке, и следа как не бывало. – У тебя в запасе максимум неделя. По ее итогам я и приму окончательное решение о твоем участии. О чем-то большем говорить сейчас нет смысла. Зажги в себе турнирный дух, а там посмотрим.

Пэт хотелось упасть на колени, обнимать Энн за ноги, не скупиться в словах переполнявшей ее благодарности. Она вскочила и попятилась в сторону двери, и когда попала под полосу света из окна, фотографии на стене снова подернулись пеленой.

– Два слова, Пэт, – остановила ее Энн. – Мне бы не хотелось, чтобы наш разговор прошел впустую. Чтобы выйдя из этого кабинета, ты преисполнилась эйфории, которая приведет тебя к краху. Было бы очень неплохо, чтобы домой ты уехала с чувством стыда перед коллегами, ненавистью ко мне и злостью на себя. Только так у нас есть шанс изменить все за семь дней.

Пэт охотно кивнула, но Энн словно и не заметила этого.

– Мне бы не хотелось думать, что ты рассчитываешь меня провести. Что думаешь, что прямо перед турниром мне будет не до тебя и это послужит тебе пропуском на Уимблдон. Или что ты уповаешь на несовершенство памяти женщины, которой вот-вот пойдет восьмой десяток. У меня сдает зрение, Пэт, но с головой пока полный порядок. Даже с прогрессирующей близорукостью я способна разглядеть потенциальную опасность для теннисистов.