Константин Кропоткин - Содом и умора Страница 36

«Надо полагать, под занавес вечеринки он в качестве победителя предъявит топтыгина в клетке», — додумать эту мысль я не успел, потому что ведущий начал по списку вызывать претендентов, которые пожелали принять участие в конкурсе, заполнив какие-то анкеты в Интернете.

— Номер первый! Сэм! — прокричал он.

От стены отлепилась огромная фигура. Бритый череп вспыхивал огнями, которые испускали фонари под потолком. Микроскопическая жилетка, одетая на голое тело, не скрывала рыжеватого меха. За ним последовали «номер второй», «номер третий»… Было похоже, что конкурсантов выпускали на одном заводе: шерстяная груда оплывших мышц. Впрочем, присмотревшись, можно было заметить и различия. Например, у «номера пятого», назвавшегося Алексом, на спине было больше волос, чем у меня на голове. Его было легко представить с копьем в руке, преследующим мамонта. Он бесшумно скользит по лесу, на чреслах лишь драная шкура… «Алекс — повелитель мамонтов», — дал я ему прозвище.

Марк любовался «номером десятым», который только что встал в строй горделивых самцов. Если бы я встретил его в подворотне, то тут же помчался бы в противоположном направлении, всерьез опасаясь за свою жизнь и кошелек.

— «Номер 11»! — пригласил ведущий следующего конкурсанта, — «Винни-пух»!

Народ оживился, выискивая обладателя столь редкого имени.

— Киря! Тебе на выход, — медовым голосом сказал Марк, — «Винни-пух» — это ты!

Так вот в чем заключался марусин сюрприз!

— Кто? Я?! Ты-ты-ты… — начал заикаться Кирыч. — Пошел ты!..

Ненормативная лексика у Кирыча свидетельствует о крайней степени раздражения. Даже многоопытная сестра Клара редко могла довести его до такого состояния, а уж по сварливости ей равных нет.

— Кирыч? В этом дурацком представлении? Ты болен?! — возмутился я.

Изгнание комплекса неполноценности посредством шоковой терапии — это уже слишком. Не думаю, что самооценка Кирыча вдруг вырастет, если он станет всеобщим посмешищем.

На лице Кирыча ясно читалось: «Не подходи, убью!». Все еще уверенный, что выход на публику Кирыча обязательно осчастливит, Марк рванул к ведущему, чтобы указать на стеснительного участника. Тот, оглядев собачатину на впалой марусиной груди, вдруг хрюкнул, а затем, все еще захлебываясь от смеха, повторил:

— «Винни-пух»!

Публика с удовольствием разделила его веселость. Марк, все еще надеясь привлечь внимание к подлинному Винни-пуху, махал в нашу сторону. Марионеточная жестикуляция вызывала лишь новые приступы гомерического хохота.

— Итак, кто же станет «Медведем года»! — прокричал ведущий. — Голосование начинается!

Кандидаты, поигрывая мускулами и хищно улыбаясь, прошлись по кругу. Марк, рискуя погибнуть под их коваными башмаками, бесцеремонно покинул строй и ввинтился в толпу.

То, чем занялись Марк и Кирыч затем, слегка напоминало «капуэру», которую я как-то видел на приеме в бразильском посольстве. Официант, обносивший жадных журналистов вином, на ломаном английском рассказал мне тогда, что бразильские эксплуататоры не позволяли своим рабам драться и те изливали классовую ненависть не в мордобое, а в танце, похожем на драку — в грациозных скачках и взмахах руками и ногами.

Признаюсь, с гибкими исполнителями «капуэры» Марка и Кирыча роднило лишь то, что они, грозясь и потрясая конечностями, не намяли друг другу бока. Недостаток грациозности Кирыч и Марк восполняли повышенной говорливостью. Из их речей следовало, что ни одному, ни другому место в раю не светит. В грехи записывалась душевная черствость, беспримерная леность, равнодушие, нелюдимость, грязные носки под кроватью, манная каша, сожженная полгода назад, бузина и киевский дядька. Я уже потерял было всякую надежду на окончание бразильского полутанца-полудраки, как мне на помощь пришел ведущий вечера.

В толпе опять образовалось пустое пространство и он начал вновь вызывать претендентов на «Медведя года».

— …Номер первый! Номер второй! Третий номер!

Марк и Кирыч, тяжело дыша, прислонились к стенке.

— …«Номер 11»!

Крепыш оглядел толпу и пояснил:

— Винни-пух!

Народ загоготал.

Тренированые молодые люди, привлекшие мое внимание в начале вечеринки, выжидательно уставились на нас. Когда ведущий призвал «Винни-пуха» в четвертый раз, один из молодчиков вдруг подошел к Марку, без слов взвалил его на плечо и понес на зов, как какую-нибудь шемаханскую царицу.

— Пусти! — Марк вяло шлепал своего похитителя по спине.

Все-таки перепалка вымотала и его.

Юноша стряхнул «Винни-пуха» с плеча и, ласково потрепав его по бледной щеке, вернулся на свое место. Кирыч с благодарностью посмотрел на «грузчика». Тот ответно улыбнулся, а у меня по спине побежали мурашки — мне с таким конкурентом не совладать.

— Медвежья корона достается номеру… — ведущий сделал эффектную паузу. — Номеру десять!

«О вкусах не спорят», — подумал я философски, глядя на типа с бандитской рожей. Например, кому-то мог прийтись по душе и Марк, в толпе мясистых мужиков выглядевший, как ворона в стае индюков. Или точнее, как мокрая курица — вид у него был жалкий. Он переминался с ноги на ногу и внимательно разглядывал свои ботинки. Волосики на его маечке взмокли и закрутились колечками — если красоты у нашего пса недоставало, то кучерявости было больше чем достаточно.

— Приз зрительских симпатий присуждается… — ведущий приступил к объявлению последнего победителя, — «Винни-пуху»!

— Сейчас ему подарят кулек конфет «Мишка косолапый», — вслух загадал я.

Под дружные аплодисменты растерянному Марку всучили бутылку шампанского.

— Оторвали мишке лапу, уронили мишку на пол, — сказал Кирыч, встречая Марка, распаренного дружескими объятиями своих конкурентов.

— «Винни-винни», — пискнул я на манер мультяшного Пятачка.

Марк был не расположен шутить. Он одарил нас негодующим взором, фыркнул, и, круто развернувших на каблуках, решительно зашагал к выходу. «К чертовой бабушке „День защиты детей“, — пообещал я себе, устремляясь за Марком. — В нашей семейной летописи 1 июня отныне будет называться „Днем Винни-пуха“».

На улице уже светлело. Марк стучал ботинками, явно намереваясь высечь из асфальта искры. Небо вдруг ответно загрохотало и тут же хлынул дождь.

Марк пугливо прикрыл голову дареной бутылкой. Кирыч сделал вид, что дождя не существует. А я исполнил то, что собирался сделать еще две недели тому назад. Завизжал в унисон грозе — всего лишь второй в этом году.

ХУК

«…Кто-то марки собирает, кто-то фантики, — лениво размышлял я, лежа на колючем одеяле. — Я обожаю обставлять себя литературными героями. Вот кто такой Кирыч? Сорокалетний дядька с пузом? Ничего подобного! Он — Карлсон, который уже не шалит, но в любой момент может отмочить такое, что мало не покажется. Жаль, все реже случается. Стареет. Хотя я тоже до старости хотел бы прыгать, как Пеппи Длинныйчулок, но рыжина осталась, а резвость — уже не та. И вообще, стопроцентного попадания в образ не бывает, это любой станиславский скажет. Вон тот парень, например. Лежит себе, как опрокинутый комод. Солнцу жмурится. А если приглядеться, да фантазию задействовать, то из него можно вылепить что угодно. Лорда Ашенбехера, например! Ох, знать бы из какого сора…».

Чтобы сосед не заметил моего интереса, я спрятался за книжку — тот самый детектив, в котором Ашенбехер расследует убийство в замке — и принялся за операцию.

«Лишнее мясо убираем, — думал я, — „О“-образные ноги выпрямляем и удлиняем. Лоб делаем повыше и по-белее. Бейсболку — прочь. Не барское это дело, бейсболки носить. Нос вытягиваем в перпендикулярную горизонту прямую. Глаза оставляем, как есть — небольшие, слегка припухшие. Излишняя красивость нам ни к чему, он ведь ирландец и вообще вырождающаяся аристократия… Готово! Приземистый комод превратился в изящную этажерку!».

— Чего жмешься! В кусты сходи, — сказал новоиспеченный Ашенбехер, лениво, едва открывая рот.

Он сдернул бейсболку, открыв ухо, напоминающее вареник. «Боксер», — расстроенно подумал я. Этажерка, которую я мысленно смастерил, тут же начала оседать, корячиться во все стороны и вернулась в прежнее состояние — комод «IKEA». Как его ни малюй — слишком практичный, чтобы быть красивым…

— Я не могу… — взвыла бормашиной его соседка. — Там видно все.

Барышня была совсем некстати. Аскету Ашенбехеру подруг не полагалось. Тем более таких — расхоже красивых. Высоких и тощих. Бедро старательно отставлено. Волосы цвета «прелая солома», местами перекрашенные в золото. Манекенщица, вне всяких сомнений. Модель — «вешалка». Правда, не от «IKEA», а фирмы классом чуть повыше — «Habitat», например. Да, ну ее.