Сергей Костырко - Медленная проза (сборник) Страница 36

– Модест, да вам-то что беспокоиться. Я и сам могу.

– Зачем вам эта морока с билетами, с дорогой. А послезавтра на моей машине с готовыми билетами – прямо к трапу. А? И… дадите мне возможность рассчитаться с вами за сегодняшнее, – уже обычным голосом сказал Модест (но и на этой фразе в голосе его не прозвучало привычного гонора).

– Модест, похоже, вы усложняете простые вещи. Если я сейчас уложусь, то часа через три буду уже в аэропорту.

– А вот этого не надо. Ни в коем случае, – раздался в трубке незнакомый мужской голос.

– Кто это, Модест?

– Ваш ангел-хранитель, – сказал Модест. – Он дело говорит.

– Давайте договоримся так, – продолжил голос. – Ориентируйтесь на послезавтра. Но на всякий случай уложитесь завтра с утра. Буквально все, до зубной щетки, и, пожалуйста, аккуратнее с документами и бумагами. Чтоб ни одной бумажки, ни одной квитанции не осталось. Может, появится возможность отправить вас завтра. Но никак не раньше одиннадцати утра. Живите как обычно, специально ждать не надо. Если что, к вам подойдут, найдут где угодно. Но боюсь, что завтра действительно может не получиться. Самому не нужно. Это опасно. А мы делаем все, чтобы максимально обезопасить вас. Вы верите мне?

– А что мне еще делать.

– Ну вот и договорились. Мы можем быть спокойны, да? Вы не будете сегодня никуда дергаться?

– Да нет, не буду. Все равно без машины отсюда не выбраться.

– Вот именно. Пока вы там, вы в абсолютной безопасности. Отдыхайте.

– Я бы на вашем месте, – подхихикнул в трубку Модест, – телку бы какую-нибудь на ночь склеил.

– Спокойной ночи, – сказал в трубку второй голос.

– Спокойной ночи, – ответил я. В трубке щелкнуло. – До свидания, Модест.

Я положил трубку.

Ангел-хранитель – это, конечно… это сильно… Интересно, что я почти и не удивился.

Голос не Зеленого, это точно. Голос Зеленого я помню.

Я сидел в низком кожаном кресле с включенным телевизором и рассматривал репродукцию на стене. Кусок утреннего раскаленного неба, цветы, женская фигура, фиолетовая тень от ее зонта. Господи, где это все?

Да за окном. Плотная фиолетовая темнота, – всполохи теплого живого цвета под фонарями внизу, женщины, мужчины, музыка, бар до потолка забит бутылками – какого черта?! Что за истерика?

Я снова расстегнул сумку, куда на всякий случай начал сбрасывать вещи, достал лосьон, бритву, рубаху и пошел принимать душ. В ванной гудели трубы. В номерах надо мной и подо мной принимали душ, брились, одевались для вечерней жизни. Это, кстати, и твоя жизнь, чего кривишься – иди, оттягивайся. Заслужил.

По телевизору местная криминальная хроника – я смотрел ее в, так сказать, натуральном виде, вытираясь полотенцем после душа. Пьяный тракторист из-под Феодосии обстрелял из охотничьего ружья деревенскую свадьбу. Опять – про расстрелянных в военном санатории. Показали фотографии двух подозреваемых, на которых объявлен розыск. Знакомы ли вам эти лица? Если знакомы, что имеете сообщить? Нет, не знакомы. И ничего не имею сообщить. Эти лица не вызывали ни волнения, ни даже интереса. Скулы, лбы, подбородки, глазные впадины с глазами без взгляда – бескровные виртуальные маски. Даже если это и они, все равно то, что я вижу на экране, не имеет никакого отношения к тому, что происходит во мне и вокруг меня. Честное слово, пейзаж на стене и счастливый – несмотря ни на что – ознобчик от запаха лосьона «Арамис» на моих только что выбритых щеках имеют отношение. Но не эти синеватые картинки.

Спустившись в бар на втором этаже, я заказываю себе херес и, с пузатым бокалом пройдя бар насквозь, выхожу на его широкий балкон. Черное небо. Край горы. Моря отсюда не видно.

Вокруг фонаря над моей головой носится какая-то насекомая нечисть, внизу под деревом в лунном мраке шепчется парочка, которой давно уже нужно подняться в номер, – слов не слышно, но я чувствую в интонациях и паузах эту набухающую потребность. Два крутых качка расслабленной походкой подваливают ко мне: «Извини, брат, прикурить. Зажигалку в номере оставил». И один склоняет стриженую голову к моим раскрытым ладоням, пьет из них пламя зажигалочки. И задерживается еще на несколько секунд, чтобы сказать про луну: «Во, блин, какая она здесь здоровая. Или так кажется?»

А там внизу, в темноте, – негромкий говор и тихий смех девушки. Нет, прав оказался Модест, хорошо было бы склеить на ночь кого-нибудь – нет, не на ночь, а вот для этого тихого шуршания одежд в пористой зеленоватой мгле, для вот этой сладкой ломоты в плечах, холодка в животе от блестящих рядом глаз и влажных губ. От потного тепла рук, которые не расцепить. Хорошо бы, но не нужно.

На самом деле мне страшно. Я как будто прячусь здесь – на подвешенном высоко над землей балконе, согретом фонарями, озвученном музыкой из бара, окруженный случайными людьми. И может, оттого все вокруг меня кажется таким невыразимо прекрасным.

Или это от хереса?

Я возвращаюсь через бар и холл к лифтам, а навстречу плывут мои соседи по шезлонгам в бассейне – грузины со своими девушками, мы киваем друг другу и улыбаемся. Ближе к лифтам я вижу Рыжего расположившимся в креслах и беседующим с киевскими панами – Рыжий даже головы не повернул за мной.

С утра маялся – дали горячую воду и можно было постирать пропотевшую майку и носки, но неохота шевелиться. Лежал после завтрака на разобранной постели, косился на телефон, курил и перебирал вчерашнее. Все было не так эффектно, как записывал вечером, – это уж меня понесло после встречи с Климом, а особенно после разговора по телефону с Модей и «ангелом-хранителем». Разговор я записал почти дословно. Почти. А на Клима вчера я наткнулся в том самом ресторане, куда меня позвал Модя. Сначала я посидел в загородочке на улице, ожидая Модю, попил кофейку, почирикал немного в блокноте – ощущения разные записывал, а потом подошел официант и сказал, что звонил Модест Алексеевич и просил передать свои извинения – его срочно вызвали по делам. Мне стало неприятно, и не оттого, что Модест не пришел, а оттого, что он не позвал меня к телефону. Телефон-то рядом был. Я встал из-за стола, сунул в пакет очки, ручку и блокнот и зачем-то оглянулся – внутри ресторана, за столиком слева от входа, в компании с двумя мужиками, лицом ко мне сидел Клим и смотрел на меня со странным задумчиво-удовлетворенным выражением лица. Никакого ошеломления в его взгляде не было. Похоже, он давно наблюдал за мной.

Ну а когда я выходил из загородочки на набережную, то напротив, на скамейке, с газеткой сидел Рыжий. На меня он не смотрел.

По инерции я еще прошелся «гуляльным шагом» по набережной, но не гулялось – Клим, который вдруг оказывается в этом же ресторанчике; Рыжий, закрывшийся газеткой; Модя, который как будто прячется от меня…

И кстати, столкнувшись взглядом с Климом, я чуть было не кивнул ему, как знакомому, – вовремя удержался.

Я развернулся с полдороги назад, к машине. И пока ехал домой, раскручивал свое состояние в лицах и в ситуациях, чтобы вечером записать, – тогда полезла вся эта лабуда про «летучий голландец», про суету на пристани, про толпы на набережной и про Клима с биноклем. Я очень старался не впускать туда обиду и злость. Но было и противно, и страшно – это уже не игры на бумаге. К санаторию я подъезжал, понимая, что отдых мой закончился. Позвонил сказать Моде, и вот тут возник еще один персонаж: ангел-хранитель…

А телефон молчит…

Ну и хрен с ним. Значит, завтра.

Вот ты и допрыгался на своих кортах. Досмаковался. Если ружье висит на стенке – обязательно выстрелит. Чехов тут ничего не придумывал, он просто констатировал.

Я сделал над собой усилие – убрал постель, запихнул в пакет грязное белье – в Москве постираю – вышел на лоджию за плавками для бассейна.

Вчерашние и позавчерашние лица на месте. Встретившись взглядом с соседями, я непроизвольно кивнул, и богатыри-кавказцы шевельнули приветственно ручкой. Одна из девушек, лежавшая на животе, повернула в мою сторону голову и улыбнулась. Вторая дремала, накрыв лицо развернутой книжкой. «Скарлетт». Рядом на каменном полу таяло в стаканчике мороженое.

Здесь покой. Солнечно, сухо. Ветерок прохладный, но прохладный он только до того момента, пока я не лег на свой лежак обсохнуть после душа. Сразу начинает прибывать жар.

Прошли две длинноногие девицы, лица отчужденно-равнодушные, как на подиуме при показе мод.

Еще пара. Он – костлявый, несуразно огромный, с мощными плечами, с длинными руками, с наручными часами, похожими на будильник. Она – среднего роста, с точеной фигуркой, аккуратно перебирает ножками. Оба еще не успели даже загореть. Их, кажется, я еще не видел. Или видел?.. Когда они начали устраиваться, парень повернул голову в сторону бара и махнул рукой – теперь вспомнил, был такой жест и вчера, и позавчера. «Что будешь? – повернулся он к девушке. «Орешки, – сказала она. – И соку пусть принесут… персикового».