Н. Денисов - Арктический экзамен Страница 37

— Да куда она делась?

— Что ищешь?

Не услышал он, как в открытую дверь кладовой зашел Иван Пятница. В мягких домашних тапочках ходит Иван бесшумно, не то что остальные — грохочут увесистыми ботинками.

— Флягу не найду.

— Белая такая?.. Так ее ж Борисов, как только прилетел, у себя в каюте поховал. А шо це такое во фляге?

— Шо це! Спирт! Понял? Ключи-то у меня, я никому не открывал.

Иван не воспринимает раздражения, спокойненько произносит:

— У меня вторые ключи… Я и отнес к нему в каюту вчера еще. Было приказано!

— Ну, раз приказано!

— Все банки, гляжу! — уныло говорит Пятница, окинув взглядом кладовую. — Да — а, долгим мне путь покажется.

— Ты о чем?

— Картошки-то нет! Луку тоже. — Пятница морщит лоб, и короткие, под полубокс, волосы ползут к затылку.

— Разведем огород на корме, вон места сколько! — смеется кок.

— В самый раз, ага! — веселей кивает Пятница. — Ладно… Тут я базарчик подсмотрел, можно кой — чего у бабок прикупить.

— Тебе финансы, что ли, отпустили на это дело?

— Вот голова! Да сбросимся по трешке. Приходилось сбрасываться?

— Наука нехитрая…

Бог послал этого Пятницу! Виктор уж совсем было загоревал: нет того, пет другого, а самого главного — нет картошки, а без картошки — куда? Команде-то что: накорми до отвала, вкусненько накорми, хоть себя на сковородке зажарь! Трижды в день электрик Леня Мещеряков наставително — призывно объявляет из радиорубки на все судно: «Команда «Северянки» приглашается в столовую!»

Один добровольный помощник у Виктора — Леня. На плавстанцию прилетел аж из самого Севастополя. Инженер — электрик, а по штату «Северянки» — просто рядовой электрик.

— На десерт что — стихи? — привычно кричит Леня за обедом.

Виктор выставляет парящий чайник разведенной сгущенки в раздаточное окно:

— Горячее мороженое со сливками!

— Опять сгущенка! — Леня театрально — скорбно бредет к столу с чайником.

…Втроем, под началом Пятницы, идут они на берег. Напротив гастронома речников подремывает старушечья торговлишка. Покупателей мало, больше пацанва, скидываются на пучок редиски, на стакан малины, скорее из желания проявить самостоятельность.

— Сгребай, мамаша, товар в одну кучу! — нависает над стойкой Пятница.

— Да что ты! Христос с вами! — не понимает торговка.

— Христос-то с нами… Луку вот нет. Берем, берем — оптом.

Торговка суетится, предлагает кусок бечевки, чтоб увязать пучки лука, но Иван, словно охапку травы, кладет его в руки Мещерякова. То же самое происходит у второй, у третьей стойки, и старушки, пряча деньги под фартуки, смотрят им вослед удивленно и с некоторым сожалением — оставили без дела, глядишь, веселей бы и день скоротали!

На палубе парни никак не минуют женщин — маляров, те рады хоть на минуточку отвлечься — поработай-ка в этих испарениях!

— Вот и закуска готова!

Иван — у него руки свободны от поклажи — тискает на ходу подвернувшуюся женщину, успевает уклониться от шутливой затрещины.

И вот на камбузе, обливаясь слезами, рубят и крошат они лук, пока не наполняют несколько стеклянных банок и не уносят свежий засол в трюм.

— Пойдем за картошкой? — потирает ладони Пятница.

А ужин? Пока энергию не отключили!..

Дизеля плавстанции еще не заводили, берегут соляр, его на судне, «на пожарный случай», немного. Поэтому энергией пользуются с берега — протянули кабель от электростанции. Прошлой ночью кто-то оборвал кабель, и судно несколько часов стояло без отличительных огней. Представитель завода инженер Глушаков расшумелся: «Хотите, чтоб какой-нибудь дурак вломился в потемках в борт! Да? Вы этого хотите? Подключайте сейчас же аккумуляторы!» В кромешной темноте коридора жилой палубы жгли спички. «Кто вахтенный?» — гремел Глушаков. Пришел вахтенный: «Ну, я вахтенный — Пятница!» — «Мне хоть суббота, хоть Первое мая! Включай аккумуляторы!» — «Посадим же!» — отвечал Иван. «Ну, посадим, утром подзарядим. Включай!»

Шум этот Виктор слышал и подумал тогда сквозь полудрему: «Пятница! Везде этот Пятница! Фигаро!.. Бог послал этого парня!..»

— Ужин надо варить, — повторяет он и ловит себя на мысли, что вот и сам незаметно попал под влияние Ивана, ждет его веского слова — что скажет?

— Успеешь, успеешь… Картошка, брат, не макаронники.

Леня Мещеряков только головой качает, то и дело дергает за козыречек курортной кепочки, всем нетерпением показывает, что он — готов, раз надо.

— Остальные где дармоеды? Могли б тоже помочь! — говорит Леня.

— А бис их знает, — вяло отмахивается Пятница. — А бис их понимает… Библиотекарь вон у каюты начальника пасется и этот, как его, Вася — моторист…

За картошкой идут на дальний конец затона, где лепятся у околицы частные домики с огородами и дворовыми постройками. Люди живут по-деревенски со скотиной и собственными погребами. И тут побывал практичный Пятница, успел договориться о картошке? Но вот заходят парни уже в третий двор, а хозяйки на деньги и глядеть не хотят.

— Что деньги? — упираются частники. — Нынче продукты дороже денег, сами зарабатываем дай бог. Что-нибудь бы на обмен! Поняли?!

— Что на обмен? — в четвертом дворе не выдерживает Пятница.

— Пароход-то ваш красят? Или вы с другова? Да нет, не с другова, а уж давно примечаю — вот эта верста коломенская на палубе распоряжается, — заворковала бойкая хозяйка.

— Ну, наш… пароход! Надо тебе чего?

— Красочки! — чистосердечно признается хозяйка, и в голубиных, детских ее глазах ни тени смущения. — Эмаль на пароходах добрая, ой добрая, покрасил — и через два часа ходи по полу… Я намечаю в домике прибрать, а на складах пока ведь допросишься, пока допросишься…

Пятница моргает, соображает, как поступить: озадачила его хозяйка — все ж добро не свое, корабельное, казенное, а точней — у маляров придется просить. Он посматривает на помощников, но Виктор с Мещеряковым плечами пожимают: мол, не знаем, как быть!

— Краска не наша. Маляры работают… — хмуро роняет Иван.

— А уж вы договоритесь, договоритесь… Святое дело! — наставляет хозяйка.

— Ладно. Приходи! — кивает Пятница.

И вот она картошечка — горяченькая, с пылу, с жару, с плиты. Виктор распахивает «амбразуру» раздаточного окна. В столовой только трое — Пятница, Мещеряков и самый молодой из команды моторист Гена Бузенков.

Сухощавый, порывистый, Гена обычно носится по судну, как заполошный. Задержится у главного щита, полистает документацию и опять грохочет ботинками то к дизелям, то в турбинное отделение. Делать мотористу в турбинном нечего, но Гена изучает станцию: не на шутку готовится к плаванию. И уж ест после этой беготни! Пятница только чубчик ерошит: куда вмещается в худобу, хоть бы поправлялся!

Любопытно наблюдать Виктору: вроде как семья собирается за столом, а он за хозяйку в этом семействе. Ну, семейка! Тянутся сегодня один за другим. Тучно отпыхивая, с брюшком, обтянутым шерстяным тренировочным костюмом, вкатывается, сверкая лысиной, Глушаков. За ним прошмыгивает в дверь, сутулясь от стеснительности, слесарь — электрик Миша Заплаткин.

— Выспались? — Пятница потеет над третьим стаканом чая.

Работать надо, а не клопа давить. Он и так плоский.

— Остряк! — вспыхивает Гена.

— Вчерашний суп будешь, Геннадий? — предлагает Виктор.

Тот кивает: какая, мол, разница. А Виктору уж и неловко — обманул парня, ведь супу ровно трое суток с рождения. Первый его камбузный опыт. Не рассчитал, сварил — добрый взвод или роту можно было б накормить.

— А что ты, Геннадий, прихрамываешь? — степенно интересуется Глушаков.

— А — а, не привык по этим лестницам бегать…

— Трапами они зовутся, — утирает пот Пятница.

Но нет еще троих — начальника, Васи — моториста и библиотекаря Вовы Кранта. По штатной должности Крант — турбинист. Прилетел он по личному вызову Борисова из Москвы. Налегке заявился — с магнитофоном и портфелем кассет к нему. Когда еще турбины плавстанции запускать в работу: в конце перегона! А пока потчует Вова, услаждает музыкой парней да за Борисовым доглядывает. Тот освободил первого своего адъютанта даже от обязанностей сторожа, которые выполняют парнии на вахтах.

Да вот он, Крант, собственной персоной нарисовался, просунулся в камбузную, в запретную для посторонних, дверь.

— Сюда нельзя! — останавливает его Виктор.

Ранние залысины, вечно припухшие глазки, постоянные шуточки, подначки — что-то неприятное есть в облике этого двадцатишестилетнего парня. Вообще-то Крант — Лапузин, Вова Лапузин по паспорту. Но так уж вышло, что и на «Северянку» Вова прикатил вместе с трестовской кличкой.

— Я на минутку, — мнется Вова. — Подкинь что-нибудь, Виктор Александрович, начальник просил. Сарди — ночек баночку, кофейку… Кранты?