Игорь Рыбинский - Время карликов Страница 37

Но захотелось плакать еще больше, потому что разделить это счастье не с кем. И тут раздался звонок.

– Елена Павловна, – донесся голос Высоковского, – прошу меня извинить, но я тут заболтался с губернатором. Так устал от того, что пришлось выслушивать всякую ерунду, голоден к тому же, как волк. Спускайтесь на крыльцо: я сейчас подъезжаю, беру Вас, и мы поедем куда-нибудь поужинаем вместе.

– Я не хо…, – начала было Лена.

Но из трубки уже доносились короткие гудки.

Она шла по коридору и чувствовала, как вслед из двери биллиардной охранники смотрят на ее ноги, потом стояла на широких ступенях крыльца и знала, что и в будке при въезде, и в служебном помещении охраны мужчины уткнулись в мониторы, разглядывая ее. Это было противно, как будто каждый из них пытался оценить ее, подсчитывая в кармане мелочь. Но вот, наконец, беззвучно разъехались металлические ворота, лимузин подкатил к ней, из машины вышел начальник охраны и распахнул дверь. Лена опустилась на заднее сиденье рядом с Высоковским. Перед ней светился экран телевизора, на котором политические обозреватели говорили о предстоящих через год президентских выборах.

– Едем ужинать, – сказал Владимир Фомич, – там и поговорим.

Девушка бросила взгляд на водительское кресло, но увидела лишь свое отражение – салон перегораживала звуконепроницаемая стенка из непрозрачного стекла. И за окнами тоже не было света, машина неслась в неизвестность, а из телевизора неслись всякие заумные глупости.

На набережной Мойки в бывшем особняке купца Елисеева недавно открылся ночной клуб.

Это заведение сразу стало местом отдыха для самых богатых и удачливых. И все же немногочисленные посетители разом повернули головы, когда в зал вошел Владимир Фомич со своей спутницей. Некоторым захотелось даже встать. Шепот легкой волной прошелестел по залу, только дамы недоуменно переглянулись, потому что даже слепой заметил бы, что на подруге великого олигарха нет ни одного бриллианта.

Они сидели друг против друга за большим круглым столом, который быстро наполнялся различными яствами. Лена молчала, потому что для того, чтобы передать боссу обещанную утром информацию, нужно было кричать. А потом на сцене появился джазовый квартет. Играла скрипка, и звуки ее успокаивали, не хотелось уже думать о чем-то неприятном, хотелось забыть о городе, в котором нет знакомых и близких, а главное, не замечать направленного на нее взгляда постоянно жующего что-то Владимира Фомича. Он постоянно что-то говорил, умудряясь делать это, одновременно улыбаясь и разжевывая что-то.

Сквозь музыку донеслось только:

– С детства не люблю красную икру.

И Лене пришлось улыбнуться, чтобы не показаться невежливой. На столе стояли подсвечники, и в мерцающем свете лицо Высоковского показалось вдруг зловещим и страшным.

«Крошка Цахес», – вспомнила вдруг Лена и вздрогнула.

– Холодно? – заботливо спросил ее босс и только после этого выплюнул оливковую косточку в свой маленький кулачок.

– Нет, – прошептала девушка и передернула плечами, словно сбрасывала с себя прохладу и оцепенение.

«Надо привыкнуть, – подумала она, – ведь он умный и порядочный человек. Обидится еще, подумает, что я такая каменная из-за его маленького роста». Лена улыбнулась, а в это время музыка смолкла, и объявили новую композицию.

– «Мост Челси».

– Надо же: даже Стрейхорна на скрипке теперь исполняют! – проявил эрудицию Владимир Фомич.

В тишине зала его слова прозвучали слишком громко, а их стол стоял совсем рядом со сценой. Лысый скрипач повернулся к Высоковскому и, вскинув свою скрипку, быстро пропиликал фразу из детской песенки «В траве сидел кузнечик…» [13].

Лене вдруг стало смешно, чтобы скрыть улыбку, она посмотрела на пустой бокал, и услужливый официант тут же наполнил его красным вином.

– «Шамбертен» семьдесят второго года, – сказал Высоковский, который за секунду до этого покраснел от злости. – Мое любимое.

Лена пригубила и показала глазами, что оценила вкус босса. Но все равно смех душил ее, и потому пришлось почти полностью осушить бокал. А музыка продолжала звучать. Почему-то вспомнилась новогодняя ночь в Гетеборге, незнакомый человек, подошедший к ней на улице, который уже через несколько часов стал ей самым близким и родным в чужом промозглом городе. Тогда, сидя за столом, она, встречаясь глазами с его польской подругой, смущалась и прятала взгляд. Но тогда ей не было так страшно, как сейчас, когда напротив сидит известный финансист и академик. Это показалось странным: ведь тогда она еще не верила в свою удачу. Почему же так неуютно сейчас, когда все складывается так хорошо и звучит чудесная музыка?

Когда блестящая пара выходила из зала, раздались аплодисменты. Высоковский инстинктивно ссутулился, а потом резко расправил плечи, хотя прекрасно понял, что овации предназначены не ему.

Они сели в лимузин и погнали на Васильевский привычным кортежем: впереди и позади два броневика «геланвагены». Успели проскочить через Неву за пять минут до развода мостов.

«А как же Владимир Фомич вернется?» – подумала Лена.

– Я хотела поговорить об отчетности «Лидер-банка», – негромко сказала она, стараясь не смотреть в глаза Высоковскому.

А тот держал в руке пульт и пытался поймать радиоволну с мелодией, соответствующей обстановке. Но из колонок неслось: «…Он уехал прочь…», «До свиданья, что было, то было…», «Прощай, и ничего не обещай…».

Наконец мужской голос пронзительно заорал: «Милая, милая, мила-ая!!».

Владимир Фомич несколько секунд послушал чужие вопли, а потом скривился:

– Когда обращаешься к любимой, не кричать надо, а шептать.

Он переключил программу и добавил:

– Нежно и ласково.

А в машине уже раздавалась прекрасная музыка. Звуки фортепьяно метались из динамика в динамик, то затихая на мгновенье, то пробуждаясь с новой силой. Это тоже была джазовая композиция, но мелодичная, и основная тема ее, повторяясь, заставляла дрожать веки и уносила душу прочь из этого роскошного автомобиля, из этого прекрасного, но чужого города, увлекая ее в темную равнину, на горизонте которой светятся освещенные вечерним солнцем горы. Даже Высоковский притих. Наконец последние звуки растаяли, и это унесло их куда-то далеко-далеко за полотняные кибитки, за уснувших в высокой траве коней к скрывшемуся за горами солнцу. Диктор произнес название композиции: «Плачет скрипка цыгана», а потом назвал фамилию исполнителя. Это был тот же самый человек, который играл сегодня на скрипке в престижном и дорогом клубе. Владимир Фомич фыркнул и отключил приемник. Тут как раз автомобиль притормозил, въезжая во двор.

– Мосты теперь сведут не скоро, – произнес Высоковский, – давайте поднимемся к Вам и поговорим о том, что Вы хотели мне сообщить.

С переднего сиденья вскочивший начальник охраны открыл дверь перед хозяином, потом они оба обогнули машину, и Владимир Фомич помог выбраться из автомобиля девушке. Петр вместе с ними вошел в подъезд, потом поднялся на лифте и возле дверей квартиры сунул в руку босса бутылку шампанского.

Потом уже, когда они сидели за столом и держали в руках бокалы с вином, Высоковский, вздохнув, поднял свой и коснулся им не другого, а Лениной руки:

– За Вас.

А у нее внутри все похолодело. И тогда, сделав слишком большой глоток, она стала быстро-быстро рассказывать о невозвратных кредитах, которые выдавались под липовое обеспечение, о списанном банковском оборудовании, приобретенном менее года назад, о суммах, уходящих в какие-то благотворительные фонды, и о многом другом.

Но Владимир Фомич, казалось, не слушал ее вовсе. Он кивал головой и пристально заглядывал в ее лицо печальными глазами, пытаясь поймать ее обращенный куда-то в сторону взгляд. Короткая петербургская ночь заканчивалась, небо за окном посветлело, и только гладь залива застыла ровной серебристой поверхностью. Из утреннего тумана пробились зеленые острова, и какое-то судно медленно выползало из недалекого порта.

– Обман, – вздохнул Высоковский, – кругом обман! А я так одинок.

Лена замолчала, а босс вдруг спросил:

– Елена Павловна, Вы еще не устали от музыки?

Она зачем-то потрясла головой, и тогда Владимир Фомич, подойдя к музыкальному центру, нажал на кнопку, и оттуда полилась тихая заунывная мелодия.

– Потанцуем? – не спросил, а предложил босс.

А Лене захотелось вдруг завыть, но она только кивнула головой и сняла туфельки на каблуке, чтобы стать хоть немного пониже ростом. Если можно было бы исчезнуть совсем. Но Высоковский крепко вцепился в ее талию, почти не кружа партнершу, а просто топчась на месте. Девушка видела перед глазами две проплешины на его голове, прикрытые редкими волосами, чувствовала дыхание, упирающееся в ее грудь, а музыка продолжала звучать бесконечно. Высоковский потихоньку стал пятиться задом по направлению к выходу из комнаты. Так, танцуя, они вскоре оказались в коридоре, вот уже дверь спальной, которую босс открыл спиной: