Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны Страница 37

— Однако жива ли?

Лают собаки. Блеет коза. Но никто не сбегает к реке, где сел вертолет.

— Жива ли, Агафья?! — взывает взволнованный Трефелей.

— Жива, жива, слава Богу… — слышим знакомый голос.

Оказалось, от вертолетного шума сорвался с прикола козел, и Агафья его ловила.

Все тут как было. Кошка сидит на пороге избы. Коза с любопытством глядит на гостей. Собаки от радости аж катаются по земле…

Времени у нас немного. К вечеру вертолет третьим рейсом придет к геологам, и полагается быть наготове. Гостинцы ставим в угол, не распаковывая. Главное — поговорить. Агафья подробно рассказывает о прошлогоднем своем путешествии к Верхнему Енисею.

И наконец наступает момент разговора о главном. В который раз объясняем Агафье: самое разумное для нее — переселиться к единоверцам.

— Срубим тебе избу. Огород заведешь. Никто не будет мешать. Живи как хочешь. А тут пропадешь…

Призывая Бога в посредники, бородачи говорят горячо, убедительно.

— Я в седьмой раз у тебя. И, верно, последний. Старый стал. Трудно летать. Послушайся, не упрямься…

Агафья стоит у печки, помешивая тесто для хлеба. На лице упрямая полуулыбка.

— Да нет уж. На все нагляделась, наездилась…

Отказ переехать к родне, как и прежде, объясняется волей отца — «не велел», а также тем, что огороды в поселке «на ровном месте», что «там у вас бензопила».

И новый мотив: «Доктор сказал: я там умру от гриппа».

Старики сокрушенно переглядываются. Объясняют, какие опасности, начиная с простуды, стерегут одинокого человека тут в тайге, вдали от людей.

— А Марья Египетская, Павел Фивейский. Ему ворон хлеб и яблоки приносил. — Агафья в подробностях, с явным воодушевлением объясняет читанные жития «пустынников».

— Но там же было тепло! — в отчаянии говорит Трефелей. — А тут тайга, волки, медведи.

— Что Бог дасть…

На этом главная часть беседы закончилась. Заговорили о бродящем тут волке, о ткацком стане, занимающем половину избы, о ловушках для рыбы, о Пасхе и о посте… Следы волка Агафья обнаружила на лыжне, когда возвращалась из поселка геологов, — «видно, шел за мной из какого-то интереса, а может, просто легче было идти по лыжне». Ткацкий стан лежал разобранный и забытый у старой избы на горе.

Агафья перенесла источенные временем деревяшки, собрала, починила и уже три недели ткет «свойское одеяло» из козьей шерсти. Ловушек для рыбы сплетено три.

Такие заботы были зимой у «пустынницы».

На недостаток еды она не пожаловалась. На одиночество — тоже. Козы, собаки, куры и кошка тут значат больше, чем в любом другом месте.

— Живые твари. Говорю с ними. И часто думаю: понимают…

Вертолет появился раньше условленного времени. Прощались наскоро. Вместе с нами «пустынница» катилась под гору, путаясь в длиннополой своей одежонке. На взлете видели: спасаясь от вихря, обхватила ствол дерева…

В трудное время живем. В нашем житейском море обыденно нынче такое, что волосы дыбом встают. И все же житье Агафьи заслоняет каждодневные драмы — одна в тайге! Феноменальный случай — история, о которой рассказано восемь лет назад, продолжает нас волновать. Газеты печатают вести из «тупика», в последнее время особенно много. И кое о чем, мне кажется, нужно сегодня поразмышлять.

Читатели прислали мне более десяти вырезок из «Сельской жизни», «Труда», «Лесной промышленности», «Книжного обозрения», из районной газеты. Заголовки: «Агафья — таежная отшельница», «Агафья, невеста тайги», «Последняя из Лыковых», «У Агафьи на Еринате», «Прости, Агафья Карповна!». Прочел заметки.

Перечитал письма недоуменных читателей в «Комсомолку». И вполне понимаю недоумение. Чего только в этих заметках нет — изложение уже известного, повторение в разных газетах практически одного и того же текста, нелады с логикой, кликушество с причитаниями, пристрастное толкование фактов, есть даже мысли о «семейном подряде». Автор у этой «Агафьиады» один — Лев Степанович Черепанов, именующий себя «писателем, руководителем группы научной общественности». (В нескольких случаях заметки не подписаны Черепановым, но указано: писалось с его слов.)

Можно было махнуть рукой — мало ли что нынче пишется и печатается. Но заметки затрагивают людей, которых я хорошо знаю, несколько раз упоминается мое имя, и на несколько вопросов из писем читателей важно ответить.

Первое. Смерть трех младших Лыковых. Это кульминационный момент таежной драмы.

Как это случилось, в чем причина? Первое, что приходит в голову каждому: стали жертвой инфекции при контакте с людьми. Я могу судить обо всем лишь по рассказам, поскольку впервые увидел только двух оставшихся Лыковых, через полгода после смерти Дмитрия, Савина, Натальи. «Группа научной общественности» — Л. С. Черепанов, красноярский врач-анестезиолог И. П. Назаров, красноярская художница и абаканский фотограф «посещали Лыковых за два года до В. Пескова», — подчеркивается в перечисленных публикациях.

Все верно. Как верно и то, что первыми людьми, с которыми контактировали Лыковы, были и геологи, и эта «группа научной общественности». И если исходить из посылки — «умерли от инфекции», а на ней настаивают писатель Черепанов и врач Назаров, то и себя они не должны исключать из числа тех, кто мог быть носителем инфекции. Они, однако, с этим не очень считались. Лев Степанович мог взять на руки Агафью и кружиться с ней — «Агашенька!». Группа наводила порядок в хижине Лыковых. Игорь Павлович, проводя свои исследования, марлевой повязки, судя по снимкам, не надевал. В полевых условиях, случалось, наспех брал у Лыковых венозную кровь.

Вот как описывает он в «Медицинской газете» один только случай: «Слышу звук вертолета. Бросаемся все собирать. А я к Агаше — взять анализы крови… и быстрей в вертолет, где уже ждут мои товарищи». Не станем подвергать сомнению утверждение врача насчет стерильной иголки в шприце. И не берусь судить, насколько разумны и этичны с точки зрения медицины действия «группы научной общественности».

Нам важно знать круг носителей инфекции, если на ней настаивают.

По утверждению группы, Карп Осипович тоже поражен был инфекцией. В расчет не берется, что было человеку уже восемьдесят семь лет, что одряхлел он настолько, что с трудом поворачивался на лежанке, да к тому же при падении с нее разбил колено. Явная простуда — «тятенька ночью открыл ногой дверь и нас, сонных и потных, охватило морозом» — тоже вписывается в графу «инфекция». Такова уж логика «исследования». И постепенно определяются и виновники инфицирования — геологи! Сначала, правда, писалось иное: «Трудно с полной достоверностью судить о характере болезни и причинах смерти троих из Лыковых. Мои заключения основываются на свидетельствах оставшихся в живых. Первым заболел Дмитрий: одышка, кашель, затрудненное дыхание, жар, озноб. Похоже на тяжелое воспаление легких, которое привело к летальному исходу», — пишет Игорь Павлович в «Медицинской газете». Но от публикации к публикации «виновники» проясняются, и вот уже со слов Льва Степановича Черепанова развязно написано: «В поселке у геологов «подхватили» Лыковы заразу».

Я хорошо понимаю возмущение начальника геологической партии, который написал в «Комсомолку»: «Вы были свидетелями наших отношений с Лыковыми. Ничего, кроме добра, мы им не желали и не сделали. Наша помощь была искренней, бескорыстной, сострадательной. Мы ее не навязывали, Лыковы в ней нуждались и принимали. И ничего, кроме благодарности, от них самих мы не слышали никогда. Смерть трех людей мы искренне переживали. В ней много неясного даже для нас, живших тут рядом…»

Все верно и честно в этих словах. Я мог бы добавить к ним важное для меня самого наблюдение. Лыковы отнюдь не огорчились встрече с людьми. И дело не только в том, что нуждались во всем — в инструментах, одежде, обувке, соли.

Главным было человеческое общение. Жизнь для них обрела новые краски, сделалась интересной. Они с радостью принимали геологов и регулярно приходили к ним сами. На берегу Абакана недалеко от избы гниет сейчас большая долбленая лодка. Лыковы с энтузиазмом ее сооружали на те случаи, когда река перегородит дорогу в поселок.

Допускаю все же: да, могли стать и жертвой инфекции. Но те, кто очень настаивает именно на этом, повторюсь, не должны и себя ставить за черту «виновных». Это во-первых. Во-вторых, виновных искать тут нелепо. То, что случилось, — логическая страница в таежной драме, истоки которой — сама жизнь.

И есть у меня соображения, которыми хочу защитить «группу научной общественности» от себя самой. Вот что Агафья рассказывает о болезни Дмитрия: «Осенью в дождь шел с горы к речке. Вымок до нитки. Ему надо бы обсушиться, а он полез в воду — стал помогать Савину ставить заездку для рыбы. И слег».

Это одна смерть. Через месяц умирает Савин.